Радио "Стори FM"
Анатолий Головков: Рассказы

Анатолий Головков: Рассказы

Лов мидий у мыса Карантинный

В дому неловко, тесно, гостю стелют во дворе.

От матраса пахнет сеном и табаком.

Гость - это я. На крышу падают яблоки.

Утром идем ловить мидий.

Просыпаюсь, кто-то лижет мне щеку, хозяева оттаскивают козленка.

На берегу ищем сухое на розжиг костерка.

Олег привязывает к моей руке пакет с камнями. Трубка не нужна. И ласты тоже. Ныряем и рвем мидии. Поднимется муть, берем на ощупь. Совсем у дна не стоит, там они с песком. И руки бы еще об них не порезать, долго не заживут.

Надрали с ведро.

Олег побежал наверх, прихватил у дома железяку, несет, за ним, смешно ковыляя, бежит старикан. Это отец Ирины.

— Не забирай плиту, сынок, это с моей летней кухни!

— Только пожарю мидий и отдам, не волнуйтесь, Степаныч!

— Я за плиту семь сотен платил. И потом как я чугун наверх попру? У меня стенокардия.

— Не ссыте, сам отнесу. Оставайтесь!

Мидии шипят на железке, исходят соком, над ними пар.

Старик выхватывает первую, дует на раковину, раскрывает, подносит дочке: угощайся.

Та отворачивается.

— Да пошёл ты!

Сидит, опустив нос и поджав коленки.

Он ушел к молодой, когда ей года не было. Мать с горя провалялась в параличе, умерла. У отца все стены фотографиями дочери увешаны: вот на руках, вот в коляске, в школу пошла с георгинами, вот свадебные.

А она не простила.

Степаныч вдруг опускается на колени, ползет по-собачьи к прибою.

Ирина за ним.

— Пап, кончай свои приколы! Или что? Тебе плохо? Может, неотложку?

— Дурочка, при чем тут врачи! Я ведь живу ради тебя. Что же мне, до гроба перед тобой извиняться?

— Пап, у тебя пульс зашкаливает! Дыши, дыши! Я с тобой, бля, рехнусь, честное слово! На попей! Ну, как сейчас, лучше?..

К осени у мыса быстро темнеет.

Вдалеке уже мелькают фонари лодок, мужики вышли на ночной лов.

Мы сидим у костерка, тлеют угли, там уже печется картошка. Для нее масло и брынза припасены.

— Да куда они подевались? — Олег волнуется.

Он включает фары — видны фигурки на берегу. Это отец и дочь.

Ира гладит отца по голове, раскачиваясь, как китайский болванчик, что-то говорит. Но даже вблизи ничего не услышишь из-за прибоя.

Еще месяц, и никакие фары тут не нужны. Волны начнут светиться, будто у моря праздник какой.

Морю всегда всё равно.

 

Записка

Флора вышла на пенсию, похоронила мужа, проводила детей в Канаду.

Остались только рамки на стенах.

Сначала Флоре нравилось засиживаться допоздна.

Бродить по квартире неглиже, примерять белье перед зеркалом.

Слушать под душем итальянское.

А вечером — теперь уже не ожидая к ужину дочь и детей из школы — залезть в кресло смотреть сериал, есть шоколад, пить вино, мечтать о друге.

Она посещала гончарную, кружок макраме, клуб женщин-садоводов и дискотеку для пожилых.

Связала канотье. На балконе посадила лимон с мандарином. На полке выстроились сделанные ею кривые горшки из глины.

На танцах приглянулся Давид, лет восемьдесят.

Хвастался, что знаком с Шендеровичем, дарил букеты с лилиями. Нёс пряники, где по глазури было писано «Оэв отах!» («Люблю тебя!») или «Шабат шалом».

Читал стихи, говорил – свои, оказалось – Маршака.

Возил на могилу к маме, лгал, что генерал, служил с Шароном, и семья возможна. Приходил с чемоданом, просился пожить, Флора сомневалась. А потом он перебрался к другой вдове в Гиватаиме и перестал звонить.

В конце концов одиночество доконало Флору.

Это, часто думала она по-русски, просто, едрена вошь, невыносимо!

Она представила: если умрет на четвертом этаже и седьмом десятке, соседи догадаются нескоро, лишь по запаху.

Тогда Флора села в автобус и поехала в Иерусалим.

В Стене Плача она засунула записку: «О, Всевышний! Прошу Тебя, сделай так, чтобы я перестала быть одна! Амен!»

И вернулась в Тель-Авив.

Сначала ничего не происходило.

Но вдруг позвонили старики Рубенфельды, дальняя родня мужа. Их сын Борис с русской женой Нюрой и ребенком Василем собрались из Донецка в Израиль.

Нельзя ли приютить на ночь-другую, помочь с оформлением?.. Флора обрадовалась: азохен вэй! Пусть едут, места хватит, родные же люди!

Встретила, напекла пирогов.

Репатрианты, вспомнив былое, сразу напились, расплакались, запели одесское.

Апельсин с лимоном ободрали.

Сломали пульт от телевизора.

Горшки побили.

Ребенок разрисовал обои порнухой.

У многих так бывает. Видно, стресс с перепугу.

Следом прибыли Мирра Рубенфельд, с астмой, и одноглазая бабка Фаня Деренштейн, похожая на террористку, с ходунками.

Стояла жара, бабушка курила «Беломор», но боясь за сердце, запиралась в ванной, опустив ноги в воду.

А Мирра после кефира в транзитном аэропорту не вылезала из туалета.

Затем приехала семья Дубинкеров: Илья с женой Аллой, тещей Розой Давидовной Зокенмахер и котом Павликом.

Позвонили прямо из Бен-Гуриона.

Кот наделал в сумочку Мирры Рубенфельд, которую отчего-то невзлюбил.

Да кто их, котов, разберет?

Флора терпела. Освободила второй туалет, который был кладовкой.

Варила на всех ведро куриного супа с лапшой и кастрюлю картошки с маслом и укропом. Не выключала кондиционеры, ибо старухи чуть что – падали в обморок.

Через пару месяцев Флора решила узнать: может, гостям пора бы снять что-то свое? А то даже на полу уже места не хватает.

«Что вы, тетя! Мы иврита не знаем! А у вас так уютно!»

Флора вернулась к Стене Плача.

Записки своей она не нашла.

Написала другую: «Господи, я же просила избавить меня от одиночества! Но не до такой же степени!».

Ничего не вышло.

Ибо любому еврею известно, что решения Небес обратной силы не имеют.

фото: Depositphotos.com/FOTODOM

Похожие публикации

  • Анатолий Головков: ЗИЛ Москва
    Анатолий Головков: ЗИЛ Москва
    Сланцева забрала неотложка, ему вырезали лишнюю кишку, но еще в больнице он вспомнил, что сдуру выдернул из розетки холодильник
  • Леонид Спивак: Как открыть Америку
    Леонид Спивак: Как открыть Америку
    Леонид Спивак, некогда житель Петербурга, а ныне Бостона,- практикующий врач и историк-любитель: не вписываясь в академические рамки, он порой обнаруживает бОльшую осведомленность, чем профессионалы. Леонид и для нашего журнала пишет интереснейшие статьи. Кстати, его книги продаются в России, очень вам советую
  • Амедео Модильяни. 100 лет со дня ухода в бесконечность
    Амедео Модильяни. 100 лет со дня ухода в бесконечность
    До недавнего времени в Москве не было ни одной выставки этого знаменитого французского живописца. Были другие, нашумевшие - вплоть до «Золота скифов» или «Моны Лизы», и люди занимали очередь с ночи. С Модильяни же – полный пролет