«Понаехали, конопатые!», – злобно прошипела испанская консьержка со следами марокканского происхождения на лице, кряхтя подбирая за унесшимися в лифте английскими детьми случайно оброненные ими скорлупки от фисташек.
«Понаехали, черножопые!», – ворчал вслед громко и гортанно переговаривавшимся армянам шереметьевский грузчик с лицом сибирского лесоруба.
«Понаехало быдло всякое!» – презрительно кривится деревенская московская консьержка по адресу новых жильцов нашего академического кооператива...
А вот в Малаховке этого было не услышать, там никого не считали понаехавшими, хотя понаехали практически все! Самыми давно живущими в Малаховке обитателями считались семейства Шпигелей и Телешевых (основателей знаменитой гимназии), но и они понаехали: одни из Германии, другие – проездом из Питера через Москву.
До этого была, говорят, бесполезная, хотя и существовавшая 500 лет Малаховская пустошь. Да это и дураку ясно: пока не понаедут, возможна только пустошь... А вот как рванули туда, кто на радостях, а кто – от ужаса, и русские, и украинцы, и немцы, и, извините, евреи, да и разные другие народы, расцвела Малаховка дивным многоцветием! Недаром в младенчестве дочь моя называла этот оазис «Малакомка!»
Бабушка моя понаехала в Малаховку в 46-м, надеясь спасти мужа от донецкой угольной пыли и жуткого климата. Этого, увы, не вышло, дед прожил недолго, но бабушка полюбила Малаховку всем сердцем и навсегда говорила о ней «у нас дома», хотя родилась в местечке Жлобин Гомельской области, а две трети жизни прожила в Донецке. Причем нельзя сказать, что в Малаховке она была счастливее, чем где-то еще, да и много ли было этого счастья?!
В Жлобине она видела лютую нужду и погромы, в Донецке она проводила зятя в лагеря, встретила войну и отдала ей половину родни на фронте, а всю небоеспособную часть – в расстрельной очереди.
Надеялась на счастье в Малаховке – хотя бы на то, что не придется каждый день ходить мимо окон убитой родни и видеть в этих окнах их же палачей. Это счастье Малаховка ей действительно подарила, но взамен взяла жизнь горячо любимого и любящего мужа, жизнь без которого бабушка себе не представляла.
Не представляла, но представить пришлось. Он умер в 53-м, осенью, и вся Малаховка гадала, доживут ли бабушка и ее двадцатилетняя дочь-студентка до следующей весны.
Мама перешла на вечерний, кое-как устроилась на работу, но ее дивный, но неблагонадежный космополитичный профиль все время держал беднягу в подвешенном состоянии. Бабушке же было 54, и на работу ее не брал никто.
Спасение пришло от других понаехавших. Мама с бабушкой развесили на окрестных столбах объявления о сдаче комнат с домашним обедом за 15 рублей в месяц.
В первый же день пришли трое. Двадцатипятилетний студент физфака МГУ (он же грузчик Люберцы Товарная) Изя Сколянник, в просторечии – Лелька, в галошах, примотанных проволокой к ступням; тридцатипятилетний двухметровый однорукий красавец Костя Дроздов, прошедший пять лет немецкого концлагеря и 8 – нашего по фильтрации; и наконец маленькая, с железными зубами женщина-Дюймовочка без возраста, но с воркутинским лагерем в анамнезе.
Просканировав их и заодно один паспорт на троих мудрыми голубыми глазами, бабушка решила, что они – в самый раз. Лелька поселился в комнате без окна за печкой, Костя – на терраске, а Дюймовочка Вера Гавриловна – в сарайчике.
Этот теремок существовал лет десять. За это время Лелька стал кандидатом наук, делая первые подходы к будущему членкорству, Костя выправил нормальные документы, женился на нашей соседке, родил с ней двух пацанов и все они, начиная с него и кончая малышами и тещей, звали мою бабушку Мама Цыпа и искали у нее защиту и совета по любому поводу.
Вера Гавриловна реабилитировалась, лет через десять нашла родню в Австрии и получила там наследство, а мы с тех пор хранили мелочи в красивых австрийских коробочках, согревались национальными вышитыми австрийскими жакетами и регулярно писали объяснения по поводу переписки и австрийских контактов в Первый отдел по месту работы.
Потом дети Лельки понаехали в Израиль и Штаты, пацаны Кости стали финскими спортсменами, понаехав в Хельсинки, а понаехавшая в Австрию Вера там и умерла, успев, однако, приехать в Малаховку похоронить мою бабушку.
Теперь в Малаховке уже нет моей бабушки, многие ранее понаехавшие разъехались по всему миру, а в Малаховку понаехали новые.
Не знаю, как кому, а нам это не мешает и даже нравится. В соседнем лесочке часто устраивает гулянки грузинская малаховская диаспора, и они так поют, что, наверно, слышно бабушке на Малаховском кладбище.
А вообще она всегда говорила: «Уважай людей не меньше себя и не мешай им жить по-своему и тогда они будут тебе улыбаться...».
Не знаю, как другие, а я уже 60 лет живу по этому немудрящему правилу, мне не страшно понаехать куда угодно, и мне никто нигде не мешает.
А еще я знаю, как и чем можно накормить и согреть всякого, кто еще не доехал до своего дома.
иллюстрация: Валентин Губарев
