Радио "Стори FM"
Григорий Симанович: Клеточник, или Охота на еврея (Глава 4)

Григорий Симанович: Клеточник, или Охота на еврея (Глава 4)

НЕПЬЮЩИЙ АЛКАШ    

Антон Буренин умер. Он полулежал за кухонным столом, откинувшись на спинку стула. Обе руки плетьми свисали, почти касаясь пола. В такой позе часто расслабляются после долгой работы над рукописью или за компьютером. Низкорослый, худощавый человечек лет сорока, с уже заметными залысинами, внедрившимися в густую черную шевелюру, словно подсматривал в щелочки полуоткрытых бездвижных глаз за действиями Тополянского.

Но собственно действий-то никаких руководитель отдела, он же старший следователь по особо важным делам Следственного управления прокуратуры подполковник юстиции Алексей Анисимович Тополянский не предпринимал. Он мирно восседал рядом с покойным и не без удивления (с вершин опыта и возраста редко чему-либо удивлялся!) взирал на пять пустых бутылок водки емкостью 0,5 литра. С ними соседствовал толстого стекла граненый стакан. Такие были атрибутом общественных столовых прошлого. Они же в советские времена служили лабораторной мензуркой алкашей, распивавших во дворовых закутках бутылку «на троих». Маленькая то ли тарелочка, то ли блюдце располагалась ближе к правому краю стола. На ней как-то сиротливо гляделась половинка надкусанного соленого огурца. Большой двухтомный Энциклопедический словарь под редакцией Прохорова («У меня такой же», - отметил про себя подполковник) – слева от скудной закуски. И это все. Чистенькая клеенка, на которой покойный сервировал сей «натюрморт», свидетельствовала в пользу аккуратного хозяина.

Здесь надо объяснить, почему столь важный прокурорский чин прибыл к месту смерти не бог весть какого высокого по рангу сотрудника известной газеты.

Разумеется, первым, по раннему звонку уборщицы Фроловой, появился участковый-уполномоченный. Фамилия Зоркий. перепавшая ему с малолетства от отчима, словно бы предопределила будущую профессию. И лейтенант милиции 28-летний Игорь Зоркий оправдывал ее в полной мере. За то и ценим был начальством.

Обстановка в комнате покойного, странные детали, Зорким подмеченные, а также одна фраза потрясенной уборщицы немедленно побудили доложить по инстанции. Оттуда пошел краткий доклад в Московский уголовный розыск. Прокурорские же узнали от своего человека в МУРе, проявившего похвальную сметку.

Тополянский явился во второй половине дня, направленный чуть не с самого верха Следственного управления. Зам. начальника Алтунин в подробности не вдавался. Дал только понять, что возможна какая-то связь со скандальной ошибкой в кроссворде, задевшей лично Федора Захаровича: умерший заведовал соответствующим профильным отделом «отличившейся» газеты.

Тополянский об ошибке был наслышан.

Он застал только что подъехавшую оперативно-следственную бригаду МУРа, и персональный состав порадовал. Здесь был его любимец старший лейтенант Мариничев и эксперт-криминалист Оксана Львовна Крачко, каждый рабочий контакт с которой вызывал в памяти давние, но незабываемые близкие контакты иного рода.

Бригаду по пути предупредили, кто прибудет. Велели следственные действия без него не начинать.

Оксана молча стояла у двери. Взор этой немолодой, но еще довольно привлекательной, молодящейся дамы в расклешенных джинсах и кожаной куртке с модными удлиненными отворотами устремлен был в окно, за которым виднелся облупленный фасад соседней блочной «хрущевки». Она знала: Тополянский любил работать не торопясь, в тишине. Она много про него знала.

Он осмотрел труп и место преступления, не прикасаясь ни к чему даже в перчатках, не перемещая предметы ни на миллиметр. Единственное, что он позволил себе, так это сесть, предварительно изучив расположение стула и покрыв сидение полиэтиленом.  

Наконец театрально-царственным жестом пригласил Оксану Львовну пройти в комнату. За ней шагнул Вадик Мариничев по прозвищу Жираф – очень высокий, симпатичный молодой человек, худощавый, с длинной шеей и короткой стрижкой, что делало его слегка похожим, если смотреть с расстояния, на какое-то доисторическое двуногое из сериала BBC о животных палеозоя.

Тут надо сразу оговориться, что при таких форматах Вадик обладал объективно лишь одним недостатком: его рискованно было задействовать в слежке за подозреваемым. Подходящий для баскетбола рост делал его заметным, а провал операции - весьма вероятным.

Но в яйцеобразной, устремленной к небесам башке Мариничева нашли приют качественные мозги, весьма ценившиеся руководством и коллегами. Их незаурядность признавали и преподаватели физмата МГУ, где заметный во всех отношениях студент прекрасно проявлял себя и в учебе, и в межфакультетских баскетбольных ристалищах. Оценил его аналитический ум и Тополянский, когда этот романтик, отказавшись от аспирантуры, бросив науку и подавшись по милицейской (спецшкола), а потом и по сыщицкой стезе, споро делал карьеру и считался редкостно перспективным кадром.  

Вадик в свою очередь пригласил понятых, не пустив их дальше линии порога. Он знал стиль работы Тополянского по нескольким особо важным «мокрым делам», на которых они уже потрудились совместно. Предполагал, что высокое начальство не случайно приказало именно Алексею Анисимовичу возглавить следствие: шлепнули журналиста одной из центральных газет – не хухры-мухры.  

- Оксана Львовна, голубушка, - незлобиво ерничая, обратился Тополянский к эксперту-криминалисту, с которой пятнадцать лет отработал по разных делам и имел непродолжительный, но сексуально интенсивный роман в первый же год их совместной деятельности, - попрошу вас перво-наперво отпечатки с бутылочек, но непременно нюхните каждую, свежачок ли? Уж больно любопытно.

Оксана Львовна последовательно втянула воздух, поднеся изящный носик ко всем пяти горлышкам бутылок, и с уверенностью подтвердила: «Свежачок». Ее явно подмывало поерничать в тон бывшему любовнику, но сдерживало присутствие посторонних

- А что, Вадик, - совсем уже иным, панибратски-игривым тоном вопрошал Тополянский, - слабо тебе два с половиной литра под пол-огурца?

- Нет, Алексей Анисимович, не слабо, - степенно и рассудительно ответствовал Вадик. И продолжил: - Меня, во-первых, много, пока до низу дойдет, голова уже проветрится…

- Ах, ну да, - словно опомнившись, согласился Тополянский, измерив коротким взглядом вышеупомянутое расстояние.

- А, кроме того, если беседа долгая, задушевная и как раз накануне плотно и жирно пообедал…- уточнил Вадим.

- Насчет «пообедал» нам Оксана Львовна позже доложит, а вот была ли беседа - не уверен, - уже без тени иронии отрезал старший следователь. – Впрочем, и это мы скоро узнаем.

После двухчасового осмотра, снятия отпечатков и обмена короткими репликами родился протокол. Из него следовало, что 22 апреля в понедельник Фролова Вера Ниловна, пенсионерка 1940 года рождения, убиравшая раз в неделю квартиру жертвы, открыла дверь имевшимся у нее ключом в 9.30 и обнаружила хозяина без признаков жизни. Гражданка Фролова утверждает, что не прикасалась ни к чему, кроме телефона, по которому, едва придя в себя, позвонила участковому.

Предварительный осмотр позволяет сделать следующий вывод: покойный журналист и редактор Антон Львович Буренин в свой законный выходной примерно в пять часов по утру (еще не рассвело) сел за стол и принялся методично поглощать гранеными стаканами дешевую, а возможно, и паленую водку «Добрыня», каковое занятие завершилось через два-три часа полным опорожнением пяти поллитровок и параличом сердца, предположительно вследствие сильнейшей интоксикации организма. В результате визуального осмотра и обыска никаких следов пребывания посторонних лиц в эту ночь в квартире покойного не обнаружено. Признаков взлома, насильственной смерти или каких-либо насильственных действий по отношению к покойному также не наблюдается. Согласно показаниям соседей по лестничной клетке, а также с нижнего и верхнего этажей, никакого шума из квартиры не доносилось, посетителей соседи не видели, ибо спали безмятежно в сей ранний час. Более точные выводы могут быть сделаны по результатам дактилоскопии, патолого-анатомического исследования и опроса более широкого круга соседей, родственников и знакомых. Предварительная, рабочая версия – непредумышленное (смерть по неосторожности) отравление спиртосодержащей жидкостью.      

В машине, по дороге в прокуратуру, Тополянский упорно боролся с плохими предчувствиями, сомнениями и подозрениями. Будучи еще молодым следователем райотдела милиции, он раз и навсегда дал себе слово не суетится в поисках версий и не выстраивать всяческих вздорных схем, покуда нет результатов хотя бы первичных экспертиз и допросов. Но совладать с собой удавалось не всегда.

Вот и сейчас, двигаясь по вечерней Москве в изнуряющих пробках, Алексей Анисимович то и дело мысленно возвращался на место происшествия и не мог, черт подери, отделаться от ощущения, что на кухонном столе искусственно создана некая инсталляция. Сочетание предметов выглядело демонстративным. Что и говорить, смерть от перепоя сама по себе идеально вписывалась в контекст, в драматургию российского быта. Но объем спиртного!.. Пять бутылок, если без шуточек, это уж слишком. Запредел…

Мариничев молча развалился на заднем сидении. Знал, как и все оперативники: с Тополянским после выезда на место преступления первым заговаривать не следует.

На подъезде к конторе в памяти нарисовалось… расположение бутылок на столе. Тополянский еще на квартире задал себе вопрос, почему эти пять гильз от снарядов, укокошивших журналиста газеты «Мысль», выстроились правильным крестиком. Каким же стойким, закаленным бойцом алкогольного фронта надо быть, чтобы после убийственных доз играть в бутылочки. Или избрана такая форма бравады, такие понты: вот, мол, они, родимые, крест на мне поставили? Перед кем понты, если он пил в одиночку? Перед собой? Или посредством такой, с позволения сказать, конфигурации что-то сообщить тому, кто первым обратит внимание? И как вообще мог человек фигурно расставить бутылки после такой убийственной дозы?

И еще вот эти… Уборщица Фролова таких не припомнит. Небедный человек с хорошим окладом. Обстановка в квартирке, пусть однокомнатной, вполне-вполне… В гардеробе неслабая пара костюмчиков, даже смокинг припасен – видать, для журналистских раутов. Туфли не копеечные, модные. И тапочки, кстати, приличные, кожаные. Утро апреля, в доме тепло. На трупе добротный махровый халат синего цвета с вензелем «Hilton», а на ногах нечто в виде обрезанных до щиколоток буро-коричневых войлочных валенок. Неровно обрезанных, грубо… Откуда они взялись? Фролова не могла их не замечать прежде.

Но самое-то главное, что побуждало Тополянского идти наперекор собственным принципам расследования и выстраивать «преждевременную» версию, - фраза домработницы. Прозвучала внятно между охами, всхлипами и причитаниями, когда Мариничев проводил первый беглый опрос: «Господи, да вроде непьющий он был, почти непьющий».

Приехали в прокуратуру, Тополянский тотчас набрал Одинцова, начальника отдела МУРа, в котором числился Вадик.

- Андрей Палыч, приветствую. …Ах, догадывался? Не удивлен. …Полагаю, ненадолго. Верну в целости и сохранности. Будет дальше тебя подсиживать…Как всегда, за мной… Ресторан по твоему выбору. Тем более, давненько не сиживали. …Жму руку, до встречи.

Так он одолжил или выторговал себе во временное подчинение наиболее толкового из тех сыскарей, с какими доводилось работать. Следователь с опытом работы «на земле», то есть еще и оперативник – то, что надо.

Обрадованный Вадик (обожал Тополянского!) быстро набросал круг людей для первоочередных опросов. Подполковник взглянул, добавил пару человек и дал добро.

Мариничев набрал телефон редакции и связался с Малиныным. Именно при этом звонке и присутствовал Фима Фогель.

Похожие публикации