Автор: Диляра Тасбулатова
Олег Борисов, ушедший довольно рано, в 64, был действительно уникумом, чья актерская природа, помноженная на виртуозное, какое-то непривычное мастерство, приводила к эффекту на грани невозможного.
Несговорчивый Борисов
… О Борисове написано довольно много, и почти всегда – в апологетическом ключе (что в его случае совершенно заслуженно); опубликованы и интервью с ним – большей частью наивно-репортерские, неумелые, однако и в них личность Борисова видна во всем своем объеме.
Судя по всему, человек он был довольно угрюмый, сложный, всегда настаивающий на своем, жесткий и принципиальный: поговаривают, сам Товстоногов его побаивался, и не только из-за знаменитой борисовской несговорчивости. Побаивался, как это ни смешно прозвучит, его сверхорганики, чего-то такого «над» вроде потаенного «безумия», чего не было даже в лучших актерах его труппы – а как вы знаете, там было кем восторгаться. Один Басилашвили чего стоит, который тоже может буквально всё, или, например, умелый, виртуозный, техничный Лебедев. Да и Юрский – они, может, в чем-то были похожи (хотя и разные, такой вот парадокс). Если Юрский был весь - прорыв, техника на грани невозможного, особая утонченность, легкость, грация и аристократизм, то у Борисова, при владении таким же фантастическим актерским аппаратом – еще и нечто такое, что, как уже было сказано, уносит зрителя куда-то вдаль, в неописуемое, в небывальщину. Я же говорю – «над», какая-то тайна, иногда, как в фильме «Слуга», ужасающая, сыгранная даже поверх сценария…
Пан Голохвостый
Кадр из фильма "За двумя зайцами". 1961 г.
…Но к «Слуге» периода зрелого Борисова мы вернемся чуть позже: всем известно, что прославился этот актер даже не благодаря БДТ и Товстоногову, а из-за тотального успеха комедии «За двумя зайцами», снятой по пьесе Михаила Старицкого, украинского драматурга XIX века. Пан Голохвостый, Свирид Петрович, нахально-обаятельный бонвиван и фат, насмешник и аферист, сыгран молодым Борисовым так, что фильм мгновенно становится хитом. Там, правда, все хороши (плюс огромная удача украинского режиссера Виктора Иванова – пожалуй, единственная столь яркая в его фильмографии). Фильм, как сейчас говорят, стал «культовым», причем мгновенно, посмотрели его 20 миллионов, успех был оглушительным, тотальным, всесоюзным. Его до сих пор помнят, а в Киеве персонажу Борисова Свириду Петровичу Голохвостом, и его несостоявшейся невесте Проне Прокоповне установлен памятник, место поклонения …молодоженов.
Нельзя сказать, что Борисов был счастлив: первоначальная эйфория (его всюду узнавали – как говорится, проснулся знаменитым) сменилась опасением, что отныне в кино ему светят лишь обаятельные прохвосты, озорные мошенники. Мне кажется, он знал о своем всемогуществе уже с младых ногтей - знал, что может сыграть всё, от классики до авангарда, от нищего до короля, что с блеском доказал еще на подмостках театра имени Леси Украинки, где начал работать двадцатидвухлетним.
Его, кстати, и там до сих пор помнят (и памятник тому свидетельство), хотя из Киева он уехал более полувека назад и сразу к Товстоногову: мало того, что у Борисова не было ни одного прокола в БДТ, критики старой формации и старожилы помнят, что и в Киеве – тоже.
Кубок Вольпи
Недаром его сравнивают с Джоном Гилгудом или сэром Лоуренсом Оливье, сетуя, что советское кино шестидесятых-семидесятых было настолько провинциальным, что о Борисове на Западе, да и во всем мире, вероятно, не слышали. Хотя – и об этом тоже у нас писали мелким шрифтом, впроброс, именно Борисов получил Кубок Вольпи на Венецианском фестивале – как лучший актер, сыгравший в болгарском фильме «Единственный свидетель».
То есть – и там оценили, поняли, наградили.
У нас же – кроме, может, рязановской «Дайте жалобную книгу», второстепенной роли в «Проверке на дорогах», запрещенной в течение 15 лет, «На войне как на войне», отличной картине, но все же далеко не шедевре, «Краха инженера Гарина» и вспомнить-то особо нечего. Ну, может еще «Рафферти», где Борисов играет «иностранца», что, пожалуй, не в его духе.
Не то чтобы он был, как сейчас любят говорить, символом русского актера, русского духа, такого, что «Русью пахнет» - в театре Борисов играл «иностранцев», и как играл. Однако в театре все же иная мера условности, наше же «хэллоубобское кино (был такой жаргонный термин для советских фильмов, что тщились изобразить иностранную жизнь, «Хеллоу, Боб, Хеллоу, Пит) было настолько плоским, что не Борисову в нем светиться.
Гоголь впору
…С другой стороны, Борисов, конечно, русский, чего уж там; однако русский с каким-то странным сдвигом, оттого-то его легко представить в роли Манилова: впрочем, кого угодно, хоть Коробочки, извините. Гоголь - вот кто оказался ему впору, и Мельников, режиссер «Женитьбы» - неувядаемого, как писали в советских газетах, шедевра, это сразу понял.
Кадр из фильма "Женитьба". 1977 г.
В «Женитьбе», фильме 1977 года, вообще нет ни одного прокола, - ну а кастинг, казалось бы, невозможный, такой, где звезда с звездою говорит: Леонов, Борисов, Петренко, Крючкова, даже Стржельчик здесь необычный, не говоря уже о Брондукове, Майе Булгаковой и Валентине Талызиной.
Я даже не знаю, кому отдать «предпочтение»: диалоги Подколёсина-Петренко с Кочкарёвым-Борисовым, сыгранные на привычном уровне высочайшего мастерства (никто, думаю, не смог бы сделать это лучше) или сцена Агафьи Тихоновны-Крючковой с предполагаемым женихом, или добродушное бормотание Жевакина-Леонова: здесь все отточено, до микрона. Кто из них более всего Гоголь, сложно решить. И все-таки Крючкова с Борисовым выделяются: и выделяются ничем иным, как тонким пониманием природы гоголевской фантасмагории.
…Я намедни не без опасения пересмотрела: почти полвека прошло, да и «Женитьбу» я видела в авангардном исполнении - у Коляды, например. Тоже блеск, один из лучших спектаклей его театра, где Агафья Тихоновна разговаривает как пэтэушница из Дома-2, ужасно смешно, зрители так хохочут, что заглушают сцену.
Мельников, однако, делает классический вариант, почти дословно (один персонаж выпал, правда), без постмодернистских вывертов – и тоже получается великолепно. Так когда-то Швейцер сделал «Мертвые души» - чуть ли не дословно, а получилось замечательно. Может, кому-то покажется, что Гоголя всякий поставит, что он сам за себя говорит – нет, неправда, не всякий и далеко не всякий: видали мы и чудовищные постановки, читку с кривляниями, в жутком зловещем гриме, эдакий МХАТ на излете, времен пятидесятых. Не говоря уже о постановках позапрошлого века, хотя посмотреть их у нас, естественно, нет никакой возможности.
Гоголь в принципе сложен, тут нужна, так сказать, «концепция», мысль, вооружась каковой, его, правда, так переворачивают-переиначивают, с такими ужимками-прыжками, что только держись. Чего Мельников, режиссер последовательный, реалист старой школы, делать бы ни в коем случае не стал. Да, наверно, и не смог бы – и слава Богу.
Так вот, борисовский Кочкарёв – самоуверенный тип, из тех, что знает, как нужно и дОлжно - что солидному человеку непременно нужно жениться, покончив с холостым прозябанием. Набрасываясь на своего дружка Подколёсина, полный благих намерений, он, конечно, проиграет: тот сбежит, хотя вроде как и собирался жениться, даже и сваху призывал, но – «не вдруг» (то есть –никогда). Недаром сваха сетует, что уж три месяца ей голову морочат, зато Кокчарёв берется всё устроить мгновенно, буквально в один день, завтра – венчание, чего тянуть резину. У него и официант есть, чтобы как следует стол накрыть: быстрее, быстрее, кричит стремительный Кочкарёв, все время бегая туда-сюда, без конца хлопоча и чуть не весь город исколесив.
Интересно, что эта пьеса, которую Гоголь отделывал многие годы, при его жизни не имела успеха, а первое представление чуть ли не провалилось. Сам Николай Васильевич, как ни странно, относился к своему детищу слегка небрежно, считая свою пьесу «пустоватой» и в то же время подсознательно чувствуя, что написал если не «Ревизора», то тоже нечто значительное. Русский театр той поры, и Гоголь это понимал, понимали и Добролюбов с Белинским, еще не созрел до такой драматургии – Гоголь как бы предвидел Островского, с его точным социальным анализом, выпуклыми персонажами и драматургическим блеском. Вот как раз Добролюбов это заметил и не поскупился на отличную, до сих пор не устаревшую рецензию, присовокупив к ней рекомендации актерам, как играть «Женитьбу», со всеми этими смехотворными женихами. Однако тщетно – мотор этого действа, Кочкарёва, сетовал Гоголь, играли вяло, сонно, скучно.
…Получается, Гоголь ждал Мельникова, который пришел через сто с лишним лет: то, что вытворяют актеры в его интерпретации – не просто водевиль со сватовством, расхожий сюжет европейской драматургии той поры, не комические совпадения на потребу публике, а злая, в общем, сатира на современное ему петербургское общество. И не только петербургское, столичное: за этой пьесой проглядывает и вся Россия, с ее чинопочитанием, рассудочностью, провинциальностью и бытовым цинизмом. И, так получается, Борисову в этой роли отведена функция мотора, заводилы, приводящего гоголевский механизм беспощадной сатиры в движение.
…Не знаю, как Мельников работает с актерами, какие задачи им ставит – подробные или полагаясь больше на их интуицию, но, повторюсь, никогда не слышала более виртуозной работы с гоголевским текстом. Поражает смена ритма, интонаций, даже регистра (и не только, кстати, у Борисова, весь фильм - хорошо темперированный клавир), борисовская скороговорка, то глухая, то на визгливо-высоких тонах, возвышая голос – это какое-то упоение, филологическое наслаждение, иначе не скажешь.
Эх, знал бы Гоголь: но тогда русский театр был не готов к такому совершенству, как, думаю, и никакой не был готов – Гоголь, в общем, будучи сверхчеловеком, никогда не устареет, принадлежа будущему. Только если исчезнет русский язык, что тоже возможно в принципе и в обозримом будущем. Как ни печально…
Хозяин жизни
В кино Борисову более всего повезло с Абдрашитовым-Миндадзе: во всех их фильмах, где он играл, но, конечно, в «Слуге» повезло уже просто фантастически.
«Слуга» в принципе вообще стоит особняком в так называемом советском кино. Это 1988-й, перестройка в разгаре, страна на пороге больших перемен: и вот тут Миндадзе приходит странная, фантастическая мысль – показать номенклатурного негодяя во всей его красе, человека системы, дьявола во плоти, который и сам живет как полый сосуд, и других соблазняет припасть к злу. Как говорится, свято место пусто не бывает, пустота всегда заполнится бесами.
Соблазняет он, видимо, многих, то угрозами, то посулами, но самая любимая его тень – личный шофер Павел, которого Гудионов одарит всем – женой, домом, карьерой. Но взамен, разумеется, попросит его душу.
Интересно, что большинство рецензентов пишут об этом как-то обыденно: как будто каждый советский начальник душу у вас, не меньше, попросит. Речь здесь, думаю, не об этом – в «Слуге» Миндадзе одолел барьер так называемого «социального» кино морального беспокойства и написал историю вечную. Но и не только – то, что происходит в фильме, возможно только при тоталитаризме: так Миндадзе скрещивает бродячий «дьявольский» сюжет с безнаказанностью присных, высшего класса «государства рабочих и крестьян», всесильной номенклатуры. Гораздо позже, двадцать лет спустя, Балабанов в «Грузе 200» покажет распад системы, заложенной при Гудионове, - системы, где царит железобетонный застой, так называемая брежневщина, граничащая с маразмом, где даже у областного начальника столь громадная власть, что ему ничего не стоит заказать своего вечного недоброжелателя и конкурента. (В «Слуге», возможно, содержится намек на гибель Машерова, которому, как и здесь, утроили автомобильную катастрофу).
Кадр из фильма "Остановился поезд". 1982 г.
И вот здесь Борисов, что называется, оторвется на полную катушку. Великая роль – мелкого беса, оболочки, а не человека, обольстителя и убийцы, загребающего жар чужими руками. Даже увидев труп противника, Гудионов притворно плачет, кривляясь – чем не персонаж Достоевского? Это и Смердяков, и Ставрогин в одном лице, а то и Иван Карамазов: он и жалок, и повелителен, и всё, что ни на есть, вплоть до убийства, свершается по его воле, руками холопов.
Борисов в этой роли играет без привычного темпераментного размаха: это не следователь-правдолюб в фильме «Остановился поезд» и не ловкач Голохвастый, не вьющийся вьюном Кочкарёв, пустой, вечно хлопочущий неизвестно из чего. Гудионов говорит мягко, тихо, будто соломку стелит: Брандо, готовясь к роли Вито Корлеоне, крестного отца мафии, понял, что властный человек никогда не кричит, говорит тихо, да так, чтобы окружающие еще и мучительно прислушивались. Этот зловещий шепоток взят на вооружение и Борисовым в роли Гутионова: что бы он ни сказал - тихо, но властно, - всё будет исполнено. Убить? – хорошо, попробуем; жениться на его же, гутионовской, девушке? – сделаем. Зловещий фильм, близкий гениальности – как и «Груз 200», высказывание на века, обстоятельства места и времени здесь именно всего лишь обстоятельства.
Феномен
…Вообще – и это многие отмечают – век Борисову пришелся не по плечу. То есть век был мелковат, не Борисов: случись ему родиться в иные времена, талант его - да что талант, гений - мог вы развернуться во всю ширь своего громадного дарования.
Рассказывают, между прочим, что и сам он далеко не всегда был доволен: ему бы что-нибудь лучше, шире, всеохватнее, масштабнее – ну как в «Слуге», в «Параде планет», в «Женитьбе». Борисов потому и работает на радио, читая классику: Платонова, Пушкина, Достоевского, Гоголя. Одним голосом, с его неповторимыми модуляциями, демонстрируя, как играет язык, какими обладает обертонами, за которыми таятся смыслы. Это вам не монотонно-деревянная читка современных сериалов, да и порой кино – то своеобразие, оркестровку голосов, что порой встречалась раньше, теперь можно с услышать только в театре: кстати, Коляда строит спектакль и на оркестровке актерских голосов в том числе.
Как, скажем, это было у Мельникова в «Женитьбе». Впрочем, явление Борисова даже в проходных фильмах сразу задавало высокую планку: даже в обычную формальную драматургию о борьбе хорошего с лучшим он привносил свой, борисовский, нерв.
Ему не повезло – умер он рано, рано умер и его сын Юрий Борисов, с которым они сделали для ТВ бенефис, где Олег Иванович представлял свои несыгранные роли: Хлестакова, Чичикова, Гамлета…
В содружестве они поставили два спектакля, «Пиковую даму» и «Человека в футляре», это была их собственная антреприза.
В 1994-м, в год смерти Олега Борисова - фильм «Мне скучно, бес», где он играл одновременно Бога и Мефистофеля (чувствуете размах?). Юрий Борисов поставил и телеспектакль «Репетиция Пушкина», с участием Евгения Миронова и Оксаны Мироновой, и документально-игровой - «Пришельцам новым», посвящённый отцу, которого пережил всего на 13 лет…
Масштаб Борисова чувствуется даже в выборе героев и персонажей, чувствуется и его тяга к сложным философским проблемам, ну и, разумеется, к языку, вибрации которого он чувствовал как никто.
Вообще об актерах трудно писать – никто не знает, из какого сора, из какой магмы рождается такое явление, как, скажем, Борисов. Мне кажется, это происходит совершенно интуитивно, на тонких материях, где тело и голос, эти актерские инструменты, работают так слаженно, что диву даешься – ну а в случае с Борисовым мы имеем дело с явлением феноменальным, редким, наособицу.
фото: Topfoto/FOTODOM; kinopoisk.ru
