Автор: Вениамин Сапожников
Как известно, «времена не выбирают, в них живут и умирают». Ханнс Андер-Донат, великий немецкий органист, стяжал трагическую судьбу, чудом оставшись в живых, ибо жил и работал в Дрездене и находился там аккурат в феврале 1945 года, в самый пик беспрецедентной бомбардировки города.
Славящий творца
Ханнс Андер-Донат был хорошим немецким музыкантом, талантливым человеком, которому не повезло родиться в Германии, в 1898-м. Через два года после его рождения, наступил новый, ХХ век. Век, на который человечество возлагало столько надежд, уповая, что грядущее столетие будет временем мира и процветания, где прогресс и грядущие научные открытия сделают человечество счастливым и умиротворенным.
Впрочем, в канун третьего тысячелетия мы тоже мечтали об этом - видимо, люди неисправимы.
Ханнс (имя с удвоенным «н» и с двойной немецкой фамилией, именно так), родом из Буксдорфа, крохотной деревни в Бранденбурге. Сын хозяина гостиницы, женатый на простой домохозяйке. Поскольку отец рано умер, ни унаследовать семейное дело, ни получить первые уроки жизни от папы мальчик Ханнс не успел. Мать вскоре вновь вышла замуж, и вся семья переехала в Хемниц. Там ребёнка отдали учиться игре на фортепиано, и уже в четыре года он дал свой первый концерт. Стало понятно, что одарённый ребенок призван стать музыкантом. Надежды он оправдал: в пятнадцать лет поступил в Королевскую консерваторию при Высшей школе музыки. А в 1923-м получил место кантора и органиста в церкви Св. Павла в Дрездене. Иными словами, юноше вменялась ответственность за всю музыку, звучавшую в церкви - и не только ту, что исполняли во время службы, но и в воскресные концерты или праздники. Мера этой ответственности была тем более высока, что в барочном Дрездене всегда кипела весьма активная музыкальная жизнь – здесь играл и сам Бах, и сразу в нескольких церквях звучали органы Иоганна-Готфрида Зильберманна, друга Баха, лучшего органного мастера юга Германии. В конце концов, именно здесь были свои давние традиции и очень требовательная публика.
Затонувший корабль
…Писать о Дрездене спустя семьдесят лет после чудовищной бомбардировки, почти полностью уничтожившей этот великий, редкий по красоте город, - всё равно что заглянуть за борт затонувшего корабля: ты бредешь по его палубам-улицам, еле узнавая былое великолепие, навсегда канувшее в прошлое. И, хотя Дрезден был восстановлен, а многие из его сокровищ спасены (кстати, не в последнюю очередь благодаря усилиям советских специалистов), сейчас это уже совсем другой город.
…Итак, Ханнсу двадцать пять, он полон надежд и увлечён не только музыкой, но и звукозаписывающей техникой и радио. Он даже получит лицензию радиолюбителя и начнет трансляции ежедневной часовой программы. Сейчас он точно был бы звездой ютуба, этот упорный, любознательный немецкий паренек, благодаря увлечению которого у нас сохранились довоенные записи колоколов Дрездена и уникальных органов, звучавших в его церквях. Эдакий голос из прошлого, корабельный гудок некогда роскошного затонувшего лайнера по имени Дрезден.
Кроме звукозаписи и радиотехники, Ханнс Андер-Донат изучает органостроение. Ему мало блестяще играть, еще и хочется познать небесную механику – устройство огромного инструмента.
…Когда-то, во времена лейпцигского кантора Баха, органные мастера считали, что орган – это олицетворение «мира божьего, который призван славить Творца». Поэтому мастера наполняли орган звучанием всех возможных голосов, которые есть в этом мире – пусть «каждое дыхание славит Создателя». Потому и в старых органах можно встретить голоса давно исчезнувших инструментов, известных сейчас только специалистам в области истории музыки или исполнителям-аутентистам. И не только инструментов - есть тут, например, vox humana, то есть голос человеческий, и vox angelica - голос ангела. Есть даже vox baleno - голос кита, и десятки других уникальных звуков. Впрочем, в девятнадцатом веке, в конце которого Ханнс Андер-Донат успел родиться, органы сильно поменялись – на смену «миру, славящему Творца», то есть барочному органу, пришёл орган романтический, больше похожий на мощный оркестр. Вместо легкого серебристого звучания, скорее напоминавшего утренний лес, пронизанный лучами солнца, пришли могучие инструменты с мощным трубным гласом. Впрочем, музыка того времени требовала таких звуков. Обратите внимание, весь этот рассказ про голоса китов и ангелов, про могучие иерихонские трубы и их звучание, посвящён одному единственному музыкальному инструменту – поистине целой жизни не хватит, чтобы разобраться в чуде под названием «орган». Ханнс Андер-Донат как раз занимался этим – не только музицировал, играл на органе, но и учился разбираться в устройстве органа, учился настраивать его.
…В 1932-м после долгой болезни умерла его мать. В том же году Ханнс женился на её сиделке, Марианне Шарлотте Век. И тогда же подружился с Рудольфом Мауэрсбергером, кантором церкви Кройцкирхе – главной лютеранской церкви Дрездена. Мауэрсбергер был почти на десять лет старше своего друга и прославился тем, что сорок лет руководил хором мальчиков Кройцкирхе – музыкальным коллективом с 650-летней историей.
Правящая партия
В 1933 году Мауэрсбергер вступил в НСДАП, попав в список музыкантов, важных для третьего Рейха, поэтому мог спокойно работать. Но вот что примечательно в этой «сделке с дьяволом»: несмотря на требования нацистов, хор мальчиков не пел нацистские песни, а вместо них исполнял духовную музыку. Возможно, вступая в НСДАП, Мауэрсбергер хотел обеспечить себе возможность спокойной работы, усиленно закрывая глаза на зарождающуюся диктатуру, Ханнс в том же 1933-м становится доцентом Дрезденской Консерватории.
А в 1936-м получает должность органиста дрезденской Фрауэнкирхе - той самой, где стоит роскошный барочный орган Иоганна Готфрида Зильберманна, на освящении которого играл сам Иоганн Себастьян Бах.
Кроме игры на органе, Ханнс устраивает концерты, на которые собирается требовательная дрезденская публика – Фрауэнкирхе может вместить до трёх тысяч человек.
Германия же стремительно скатывается в безумие, уже начинаются преследования евреев и цыган, идёт охота на инакомыслящих. «Фёлькишер Беобахтер», печатный орган НСДАП, превращает добропорядочных людей в одержимых бредовыми идеями фанатиков.
Ханнс, видимо, решает ничего не замечать, он – вне политики, хотя в воздухе уже отчётливо пахнет бедой, повсюду преследуют несогласных, запрещая любое мнение, отличное от генеральной линии. Страшные в своей убежденности идеологи превосходства арийской расы куют новую реальность, вновь, как им кажется, создают историю, спешно перекраивая всё, что составляло основы великой немецкой культуры.
Что думал об этом Ханнс Андер-Донат, любивший музыку Баха и Регера, понимавший эту музыку, выросший в строгих духовных канонах протестантизма? Вообще насколько может чувствовать приближающуюся беду человек искусства? Понимает ли он, что тучи сгущаются, что всё, что дорого любому разделяющему гуманистические ценности человеку, оказалось под угрозой? Видимо, да. Чувствует и понимает – может, намного острее обычного человека, ибо внутренний камертон, этот дар Божий, не прощает фальши и самообмана. Именно поэтому стоит ему, человеку искусства, прельститься и перейти на тёмную сторону, как он теряет свой талант… Ручеек иссякает.
Хотя Ханнс, в отличие от своего друга Мауэрсбергера, в НСДАП все же не вступает. Он как бы вне политики. Он просто очень хороший музыкант, который тем не менее, спустившись с эмпоры Фрауэнкирхе, где он играл Баха, видит, как истово маршируют соседские мальчишки, как жаждут блистательных побед на фронте, - им, конечно, невдомёк, что всего через несколько лет большая часть их сгинет на Восточном фронте. Но это будет позже, как и страшное прозрение, похмелье…
Он наблюдает как хозяин лавки, где его жена покупает продукты, читает «Фёлькишёр Беобахтер» и радуется тому, что больше нет конкурентов, еврейских торговцев. Весь город в приподнятом настроении – фюрер стальной рукой ведёт Третий рейх к победам, страну к процветанию. Фюрер, многоумный и дальновидный политик и блестящий стратег, всех переиграет.
В 1938 году Ханнс Андер-Донат музицирует в Софиенкирхе – в его любимой Фрауэнкирхе идёт масштабная реконструкция и реставрация, которая продлится до 1942 года. С энтузиазмом носится с идеей дополнения главного органа Фрауэнкирхе ещё двумя инструментами, чтобы можно было одновременно играть на всех трёх органах - технически это возможно. Предполагается, что у нового, «тройного» органа будет 85 регистров.
…Тем временем Европа уже охвачена огнем войны. Ханнс - не военнообязанный и потому с головой уходит в музыку, в искусство, ища там спасения и утешения, пытаясь выстроить стену из звуков, которая защитит его от ужасной реальности.
Уже оккупирована Польша, немецкая армия стремительно марширует по Украине и Белоруссии. Ханнс же укрывается в тихом саксонском Дрездене, в равной степени удалённом и от концлагерей, которые уже зажгли свои печи, и от военных заводов, круглосуточно производящих смертоносное оружие. Он каждый день пересекает прелестную рыночную площадь старого города, и ему кажется, что можно не обращать внимания на флаги со свастикой, которые развеваются на крышах дворцов и домов, хотя он смутно чувствует себя заложником в охваченной безумием стране. Уже нельзя не думать о том, как одни и те же люди могут пускать слезу во время пасхальной службы и пускать пулю в лоб невиновного человека.
Ибо вечное, по идее, мешает ему окончательно ослепнуть и оглохнуть – вечное в лице, скажем, Баха, того самого общего Бога, единой веры для музыкантов всего мира. Баха, которого исполняют одновременно и Ханнс Андер-Донат и Мария Вениаминовна Юдина. В Дрездене и в Москве.
Бах навсегда
Бах – это категория вечности. Он был до нас, будет после нас. Будет всегда.
Возможно, это самое важное, что останется от человечества, если какой-нибудь безумный диктатор нажмёт на красную кнопку.
Впрочем, если нажмёт, слушать будет уже некому.
В 1720 году Бах жил и работал в Кётене. Весной он, по долгу службы сопровождал князя Леопольда Ангальт-Кётенского в Карлсбад на воды. Поездка затянулась – князю понравилось в этих местах и возвращаться не хотелось. Когда Бах, наконец, вернулся в Кётен, он узнал, что его жена, Мария-Барбара умерла незадолго до его возвращения и уже похоронена. В пустом доме осталось четверо детей. К счастью, рядом были родственники, поэтому композитор не остался без помощи.
Бах очень тяжело переживал смерть жены, находя утешение в работе.
Однако, скорбь и переживания не отменяли насущных проблем. Бах, и так живший довольно скромно, тяготился провинциальным Кётеном, где не мог в полной мере осуществить свои музыкальные замыслы, городе, где умерла Мария-Барбара…
Тут выяснилось, что в Гамбурге скончался органист церкви Св. Иакова Генрих Фризе. Место органиста церкви Св. Иакова было весьма прибыльным. К тому же именно в этой церкви стоял и стоит до сих пор прекрасный орган, построенный одним из лучших мастером севера Германии - Арпом Шнитгером. Бах решил попробовать получить должность покойного Фризе.
Будущий органист церкви Святого Иакова должен был продемонстрировать своё мастерство господам из консистории, а также коллегам по цеху, другим органистам. Можно сказать, что на прослушивания в Гамбурге собрался весь «органный бомонд» того времени. Среди приехавших, был, например, совсем старый Ян Адам Райнкен, композитор и импровизатор, который хоть и не претендовал на место органиста, но очень хотел пообщаться с коллегами.
В ноябре 1720 года на почтовой карете Бах прибыл в Гамбург. Высокая комиссия слушала кандидатов в церкви Св. Катарины. Тут надо пояснить, что органисты того времени должны были не только и не столько прекрасно играть разнообразную музыку, но ещё и уметь импровизировать. Такой экзамен был сродни выпускному в современной консерватории. А в чём-то даже сложнее – ведь предстояло играть не только обязательную программу, но и произвольную…
Своё выступление Бах начал с фантазии и фуги соль-минор. Считается, что Бах написал ее в Кётене, и, образно говоря, изобразил в музыке библейского Иова, которого Бог искушал горем и лишениями, проверяя силу его веры. Осмелюсь предположить, что в фантазии Бах изобразил самого себя, тридцатипятилетнего отца семейства, неожиданно овдовевшего, неожиданно потерявшего самую главную опору в жизни… И он обвиняет Бога в своих бедах. Кричит и упрекает, в буквальном смысле проваливаясь в пучину скорби и горя. А Бог отвечает. Та часть фантазии, где слышится «голос Бога» похожа на хорал. Но спорщик поначалу не может услышать Бога, он продолжает бросать упрёки и кажется, что никакого конца этому противостоянию не будет, пока, наконец, Бог и отчаявшийся человек не приходят к согласию. Это согласие – хроматический пассаж в самом конце фантазии: из самой глубины отчаяния наверх, к свету, к финальному аккорду.
В разных источниках этот аккорд звучит по-разному. В одних рукописях всё завершается могучим мажорным аккордом – возвращением человека к жизни, в других – минорным криком, плачем, горем.
Потому что ничего не вернулось.
И мир лежит во зле, а человек в горе.
После фантазии звучит фуга. Она написана на тему голландской народной песни-танца – считается, что так Бах сделал «реверанс» в сторону старика Райнкена, который был родом из Голландии. Райнкен, в свою очередь, был восхищён выступлением Баха. После соль-минорной фантазии и фуги он попросил его сыграть хорал «На реках вавилонских», что Бах и исполнил, в очередной раз удивив и Райнкена, и всех других музыкантов. Играл и безупречно импровизировал в северо-немецкой манере, которая, как полагал Райнкен, уже отходила в прошлое.
Должность органиста Бах не получил. Одни источники утверждают, что виной тому был его вынужденный отъезд и несоблюдение формальностей, другие - что должность занял человек по фамилии Хейтманн, который накануне сделал щедрое пожертвование в церковную кассу.
Бах вернулся в Кётен и только через три года сменил место работы на должность кантора в Лейпциге, где трудился всю оставшуюся жизнь. А фантазию и фугу в соль-миноре разные органисты до сих пор играют по-разному, с двумя концовками – мажорным или минорным аккордом. На выбор органиста.
В 1944 году Ханнс Андер-Донат записывает шестидесятиминутный концерт в любимой Фрауэнкирхе. Он играет на органе Иоганна Готфрида Зильберманна музыку Баха и Бёма, композиторов эпохи барокко, и более современную – сочинения Регера и Михельсена.
Но нас интересует только Бах.
Точнее, фантазия и фуга соль-минор, которую сыграл Ханнс Андер-Донат.
Фантазия заканчивается протяжным минорным аккордом-криком. Рвущим душу, доводящим до слёз и отчаяния.
Фантазия заканчивается криком-прощанием.
Криком умирающей птицы.
Погребенный мир
С 13 по 15 февраля 1945 года город Дрезден, в котором скопилось множество беженцев, город, в котором не было ни военных заводов, ни стратегических объектов, подвергся чудовищной бомбардировке. Обезумевшие от падающих с неба бомб люди метались по городу, ища спасения. В том числе и в церкви, в Фрауэнкирхе, где могло поместиться до трёх тысяч человек. Только и там спасения не было. Жар полыхающих строений был такой силы, что гигантское барочное сооружение просто не выдержало – лопнули камни, рухнул купол, рухнула вся церковь, погребая под обломками сотни людей, великолепный орган Иоганна Готфрида Зильберманна, церковное убранство…
Каким-то чудом Ханнс Андер-Донат уцелел.
Он брёл по пылающим улицам города, наблюдая за тем, как пожарные и добровольцы расчищают завалы, нагружая телеги мёртвыми телами…
Внутри него сгорело всё. Всё, что связывало его с Дрезденом. Мир погрузился во тьму - страшнее, чем в средневековую эпидемию чумы.
Бог и Бах покинули Ханнса.
Он перебрался в Лейпциг, чтобы занять место органиста в Михаэлискирхе – церкви Св. Михаила.
В 1946 году музыкант познакомился со своей второй женой – Эльвирой Рихтер. Его чувства
к Эльвире были настолько сильными, что, не дожидаясь официального развода с первой женой, он спешно женился на ней. В этом браке родилось трое детей.
Только в 1953-м был оформлен его развод. Поскольку церковь разводы не приветствует, он был отстранён от работы в церкви. Ему запретили играть на органе не только в церкви Св. Михаила, но и по всей Германии. Что было фактически запретом на профессию. Даже после того как Марианны Шарлотты не стало, церковь не отменила своего запрета. Несмотря на это, Ханнс Андер-Донат обвенчался с Эльвирой и в 1960-м получил долгожданное «помилование», а вместе с ним и место органиста в Тюрингии, где работал до самой своей смерти в 1964-м. Прославился он как блестящий органист и импровизатор, специалист по настройке и строительству органов.
А также как человек, оставивший нам запись уникального органа дрезденской Фрауэнкирхе, погибшей ужасным февралем 1945 года.
Фрауэнкирхе – смерти нет
Шаг 1. Ориентировочно, 1735 год. Дрезден. Строящаяся церковь - Фрауэнкирхе.
- Вот там, - Готфрид Зильберман показывает на самый верх, на эмпору.
- Вы уверены, господин мастер? – в этом вопросе ни тени сарказма.
- Да.
Господа из консистории пожимают плечами и оборачиваются к Георгу Бэру, главному архитектору Фрауэнкирхе. Тот, молча, кивает. Все знают, что у лучшего органного мастера юга Германии, Иоганна-Готфрида Зильберманна, характер совершенно несносный, поэтому спорить с ним бесполезно.
Шаг 2. 1736 год. Там же.
Жарко. Грузный пятидесятилетний лейпцигский кантор Себастьян Бах пыхтит, поднимаясь наверх, на эмпору, к кафедре органа. Господа из консистории и Георг Бэр остались внизу, а сопровождает его старый друг, Готфрид Зильберманн. Он идёт рядом. Бах садится за кафедру, кивает калькантам, чтобы начинали двигать рычаги, нагнетающие воздух в органные мехи. Бах вытирает пот платком, опять пыхтит, собирается с мыслями. Ещё мгновение он сидит на скамье, окончательно успокаивая дыхание, а потом вытягивает регистры и начинает играть.
Шаг 3. Опять 1736 год. Дрезден.
Торжественная служба, освящение инструмента. В новой церкви не протолкнуться. Великолепное здание в стиле барокко, нарядная публика, а на почётном месте восседает сам курфюрст Август Сильный.
Шаг 4. 1945 год, 13 февраля.
Звук летящих бомбардировщиков.
Далее в моём повествовании провал. Ничего нет. Как будто в ткани времени выжжена дыра. То есть не совсем дыра – сначала обжигающе нестерпимый жар горящего дерева, потом треск, то есть хруст лопнувшего камня, а потом огненный ад рушащегося огромного здания, под горящими обломками которого гибнут все, кто укрылся внутри…
Шаг 5. 1966 год.
Центр города Дрездена. Руины Фрауэнкирхе объявляются памятником. Восстановление Цвингера и комплекса прилегающих зданий идёт полным ходом, но Фрауэнкирхе – груда обгоревших камней – должна напоминать об ужасах войны. Я знаю об этом, потому что на уроках страноведения нам объяснили, почему никто не восстанавливает разрушенную церковь.
Шаг 6. 1990 год.
«Зов из Дрездена – 13 февраля 1990». Через 45 лет после гибели Фрауэнкирхе, жители Дрездена и все, кому небезразлична история этой церкви, принимают решение об её восстановлении на прежнем месте.
Сначала разбираются развалины. Каждый сохранившийся камень отбирается и получает свой номер. Потому что новая церковь будет не просто точной копией старой, для её строительства будут использованы старые камни – сейчас их можно увидеть, эти темные квадратики на песочной чистой стене. Такая вот связь времён, прошлого и будущего. Как будто город Дрезден, отбывший свое сорокапятилетнее «отлучение» от церкви, вновь получил возможность восстановить лицо. Свое прекрасное лицо. Где-то в толще времени, как в бесконечной водной глубине, улыбается лейпцигский кантор Себастьян Бах, кивает головой мастер Зильберманн, что-то шепчет Георг Бэр.
Строительство идёт полным ходом. В 2000 году его Королевское Высочество, герцог Кентский привозит из Великобритании в дар церкви крест, венчающий купол. Этот крест пожертвовал внук одного из английских пилотов, участвовавших в бомбардировке Дрездена. В 2005 году фирма «Керн» ставит в церкви новый орган.
Внутренний интерьер Фрауэнкирхе
Шаг 7. 2016 год.
Опять Дрезден. Осень. Держа за руку жену, я вхожу под своды Фрауэнкирхе. В горле ком, мне трудно говорить. У меня такое чувство, что ничто никуда не девается.
И смерти нет.
фото: Фрауэнкирхе, церковь Пресвятой Богородицы, Дрезден, Саксония, Германия, LookPhotos/FOTODOM
