Беседовала Марина Шимадина
В Театре музыки и поэзии под руководством Елены Камбуровой в декабре состоялась необычная премьера – «Нянины сказки» молодого режиссера Гульназ Балпеисовой, ученицы Римаса Туминаса, по сказкам Пушкина, но с возрастным цензом 16+. Сразу несколько ролей в спектакле сыграл артист театра и кино Александр Кольцов.
Мы поговорили с актером о том, какие темные глубины кроются под знакомыми с детства текстами, вспомнили о его ролях в кино и мюзиклах, о работе с Филиппом Киркоровым и сольных программах.
Стилистика «Няниных сказок» напомнила мне мрачную эстетику Тима Бертона. Почему сказки у вас оборачиваются такой темной стороной?
- «Нянины сказки» - это большой эксперимент для театра, масштабная работа, где в камерном пространстве режиссер попыталась создать иное измерение - иллюзию зазеркалья. Стилистика спектакля тоже непривычная: у кого-то возникают ассоциации со «Сказками Пушкина» Уилсона или с работами учителей Гульназ – Римаса Туминаса и Юрия Бутусова. В процессе репетиций мы посмотрели много разного материала, в том числе записи Пины Бауш и Акрама Хана, так как в этой постановке очень важна пластика как один из полноправных способов актерского существования. Мне кажется, в наше время не стоит бояться каких-то цитат или аллюзий, потому что это все питательная среда искусства.
Мы привыкли, что сказки – это для детей, а ваш спектакль адресован зрителям 16+.
- Вообще сказки – что наши, русские, из сборника Афанасьева, что западные – братьев Гримм и Шарля Перро, когда с них снимается карамельная оболочка поздних литературных обработок для детишек, часто оказываются очень мрачными и жестокими по содержанию. Мы попадаем в недра древних мифов. Пушкин поэтизировал эту сказочную форму. Но мы не знаем, что и как именно рассказывала маленькому Саше Арина Родионовна долгими зимними вечерами. А если копнуть фольклорные первоисточники пушкинских сказок, мы найдем там большое напластование обрядовых языческих традиций. Сегодня любая психотерапия связана с возвращением к источникам проблемы, травмы. И мы не пытаемся вывернуть Пушкина наизнанку, а, сохраняя поэтический текст, фантазируем на тему фольклорного первоисточника его сказок, подчеркивая их глубину и универсальность в контексте не только национальной, но и европейской традиции. Ведь в них есть и свет, и тьма, и фирменное пушкинское хулиганство.
Сцена из спектакля "Нянины сказки"
Какие архетипические сюжеты вскрываются, например, в «Сказке о рыбаке и рыбке», где у тебя главная роль?
- В нашей интерпретации речь идет не о жадности, а о любви, о праве человека на выбор. То, что для одного - поражение и потеря, для другого – единственно возможный путь. Рыбка – это идеал женщины, обладание которой - часть мужской самореализации. И разбитое корыто – не наказание за стяжательство и высокомерие, а возращение к истокам. Когда понимаешь, что человек, с которым ты прожил 30 лет и 3 года – и есть главный в твоей жизни. Сейчас популярен метод психодрамы для решения психологических проблем, так что наш спектакль вполне может помочь людям иначе взглянуть и на свои личные проблемы.
Это уже твой седьмой спектакль в Театре Камбуровой. Что тебя в нем привлекает?
- В следующем году у меня двойной юбилей: 50 лет и 25 из них в профессии. Я за это время много где поработал: в драматическом и музыкальном театрах, в кино, занимался концертной деятельностью и педагогикой. Причем, начинал я с больших тысячных залов и думал, что это и есть моя колея на долгие годы. Но со временем я стал больше ценить интимность существования на сцене, разговор со зрителем глаза в глаза, который обостряет, шлифует многие актерские качества. А Театр Камбуровой вообще уникален по своей эстетике, по музыкальной культуре. Тут редкий случай, когда музыка, драматургия и режиссура спектаклей составляют единое целое. И большая заслуга в этом одного из создателей театра, пианиста, композитора и аранжировщика Олега Синкина - нашего музыкального руководителя, таких просто больше нет. А сейчас в Театр Камбуровой приходит новое поколение и артистов, и постановщиков, и зрителей. Он не просто занимает какую-то узкую нишу, но постоянно расширяет свои жанровые и стилистические рамки. И мне кажется, у этого театра впереди очень интересная новая история.
Сцена из спектакля "Нянины сказки"
Ты начинал карьеру в «Норд-Осте». Чем тебе запомнилась работа в этом мюзикле?
- «Норд-Ост» – это, конечно, уникальный проект. О его творческой составляющей уже много было сказано и написано. А для меня самым важным, наверное, стало создание человеческого сообщества – и актерского, и зрительского. Это друзья, коллеги, близкие люди, с которыми мы поддерживаем отношения долгие годы. Если бы сейчас «Норд-Ост» вдруг возобновили, то возможно какие-то технические вещи требовали бы апгрейда – все-таки 20 лет прошло. Но спустя годы ты еще больше понимаешь, насколько это было ново, современно и актуально. Во многих мюзиклах и сейчас встречаются цитаты из «Норд-Оста» – то есть он стал настоящей классикой, знаковым событием отечественной театральной культуры и продолжает жить в других воплощениях.
А правда, что тебя потом «перекупили» в «Чикаго»?
- Да, я отыграл сезон в «Норд-Осте» и уже заключил контракт на следующий, и вдруг прошел кастинг в «Чикаго», в том числе на главную роль Билли Флина. И Филипп заплатил за меня неустойку, чтобы я смог перейти к ним в проект без юридических проблем. Продюсер Александр Цекало даже публично, не без гордости, заявил, что у них артистов перекупают, как игроков НХЛ. Это случилось буквально за несколько дней до трагических событий на Дубровке. Но теракт ударил тогда не только по «Норд-Осту», а по всей индустрии. Театральная жизнь почти остановилась на два месяца. Какие-то проекты просто закрылись, как «42 улица» Бориса Краснова. А «Чикаго» тогда только-только успело запуститься, и эта остановка оказалась фатальной для его проката.
Ты встречался с Киркоровым на сцене?
Конечно, когда он играл Флина, я танцевал в ансамбле. Вообще я с раннего детства занимался танцами, хотел даже поступать в хореографическое училище, но опоздал, и меня не взяли – был уже слишком большим. Танцевальный опыт сослужил хорошую службу – двигался я на уровне близком к профессиональному, что позволило мне справиться со сложной пластической партитурой в стиле Фосси. Роль Билли Флина для меня была, конечно, на вырост. Не хватало «мяса» – и профессионального, и психофизического. Но в нашем «Чикаго» вообще был самый молодой в мире состав для этого мюзикла, так как возрастных артистов в этом жанре у нас в стране тогда еще просто не было. Это была первая роль Лики Руллы, только приехавшей из Смоленска – она играла Велму, первая большая работа девятнадцатилетней Насти Стоцкой, исполнявшей Рокси. Филипп о нас очень заботился и старался всем обеспечить – у нас был фитнес-зал, солярий, массажист... Он выполнил все финансовые обязательства перед артистами, хотя сам терпел убытки. О нем как о продюсере у меня самые теплые воспоминания.
А Пугачева мне тогда подсказала одну внешнюю деталь образа: я играл такого правильного педанта, и она посоветовала подчеркнуть этот характер очками. И на следующий день мы с шофером Филиппа ездили по всей Москве в поисках правильной оправы. Даже смокинг, в котором я выходил на сцену, мне перешили из Бриони Киркорова.
А почему ты ушел из больших мюзиклов? Ведь у тебя был такой мощный старт.
- Да, этот старт был настолько мощный – и для меня, вчерашнего выпускника ГИТИСа, и для отечественного театра того периода в целом, что мы надеялись – через десять лет будем жить в эпоху русского Бродвея. Но этого не случилось. Хотя компания «Стейдж Энтертеймент» стала привозить в Москву лицензионные мюзиклы – и это достойная история, которая помогла состояться и набраться опыта целому поколению моих коллег. Но дальше МДМ этот опыт не распространялся. Есть некоторые удачные проекты в репертуарных театрах, в Театре мюзикла, но общей концепции развития так и не сформировалось, нет индустрии. Что касается меня, за два года в «Норд-Осте» и «Чикаго» я прошел настоящую «школу молодого бойца», но не хотелось замыкаться на одном жанре, хотелось двигаться дальше, попробовать силы в драматическом театре, сниматься в кино.
И тут началась «Кармелита»… Тебе до сих пор припоминают роль молодого цыгана Рыча?
Кадр из фильма "Кармелита"
- Да, как говорила Фаина Георгиевна Раневская – у каждого хорошего артиста должна быть своя Муля. У меня почти 70 картин, но чаще всего вспоминают именно «Кармелиту». Раньше меня это даже раздражало – ну сколько можно? Но сейчас я очень благодарен этому опыту. Он помог мне понять культурный код нашего простого зрителя. Ведь цыганская тематика в России всегда была очень востребована, со времен того же Пушкина. Я сталкивался за эти годы с разным проявлением зрительского внимания. Мне рассказывали, как 90-летняя бабушка решила еще пожить, когда узнала, что снимается продолжение фильма. Или в такси среднеазиатский водитель просил: «Брат, давай заедем к моей маме – она так счастлива будет». И когда ты понимаешь, что можешь вот так кого-то обрадовать, стать ярким событием в жизни, значит, ты делаешь что-то нужное.
Чем еще занимаешься в последнее время помимо театра и кино?
- Последние годы стал заниматься театральной педагогикой, особенно связанной с художественным словом. Сегодня даже ведущие профильные вузы сдали свои позиции, часто их выпускники не имеют понятия ни о ритмическом строе стиха, ни о работе с голосом, все подменяется псевдо-киношной органикой, все шепчем в микрофончик. Но если кино – это великая иллюзия, то театр – это создание новых миров. И сейчас в театре мне не хватает именно театральности, которая была в основе эстетики Таирова и Мейерхольда. Конечно, без документальной стилистики в наши дни никуда, но хочется, чтобы в театре сохранялись и лучшие традиции. Например, слушая старые радиозаписи театра у микрофона, мы можем по голосам определить – это Бабанова, это Плятт, это Марецкая. А сейчас по голосу мы можем определить кого-то из любимых артистов? Мастеров художественного слова практически не осталось.
Еще я сделал сольную авторскую программу «Мелодии великой иллюзии», посвященную истории киномузыки. У меня первое образование филологическое, с театроведческой специализацией, поэтому я люблю разбираться в исторической подоплеке материала, с которым мне приходится работать. И когда мне предложили сделать музыкальную программу, мне пришло в голову взять музыку кино в исторической ретроспективе – где я и исполняю известные киношлягеры, и рассказываю о них. Сейчас популярны лекции, различные образовательные проекты, и такая программа, но в театральном ключе, тоже оказалась востребована.
Что тебя поддерживает в трудные времена, где находишь силы двигаться дальше?
Конечно, как у любого творческого человека, у меня бывают периоды неудовлетворенности, потери смысла. Да и сегодняшние жизненные реалии вряд ли способствуют вдохновению. Но даже в тяжелые моменты всегда находится кто-то или что-то, что делает твою жизнь осмысленной. У всех есть взлеты и падения, приходится учиться терять близких людей, но если ты всё-таки находишь мотивацию заниматься любимым делом, возможность быть нужным, не замыкаясь только на внешних критериях успеха, значит, ты уже состоялся в профессии.
фото: Игорь Захаркин; Сергей Вакорин
