Лев Рубинштейн: Вершки и корешки

Над столом, где стоит мой компьютер, на котором я пишу в том числе и этот самый текст, расположены книжные полки. Их много. И они плотно забиты книгами.

Ближайшая ко мне полка – это так называемая «авторская полка». На ней стоят мои собственные книги, изданные в разные годы. Причем на разных языках. Привычный вид этих корешков не то чтобы наполняет меня какой-то особенной гордостью, но почему-то слегка успокаивает.

Справа и слева – тоже полки. И на них, естественно, тоже книги. Новые и старые. И читанные множество раз, и еще ни разу не раскрытые.

А сейчас я задам сам себе сакраментальный вопрос: часто ли я достаю с полок книги? И сам себе честно отвечу. Ну, в общем, более или менее понятно, что именно я сам себе честно отвечу.

Сейчас как-то попритихли и смирились. И вообще в эти дни, прямо скажем, не до этого. А сколько-то лет подряд, перебивая друг друга, неутомимо и азартно говорили о культурной катастрофе. Катастрофа была явлена в виде статистических откровений: в России, оказывается, перестали читать книги. Получается так, что еще вчера все наличное народонаселение нашей родины никакими силами невозможно было оторвать от Белинского с Гоголем или на худой конец от какого-нибудь милорда глупого, а тут вдруг обложки дружно захлопнулись – и всё: не хотим больше, нет сил, надоел этот сон золотой, займемся бездуховным бизнесом, мелким и средним. А на досуге сыграем в компьютерную игру и позырим сериальчик.

Почти все говорящие и пишущие на эту тему, безусловно болезненную для нашей логоцентристской цивилизации, ретроспектировали по поводу «самой читающей страны в мире». Формула эта по вполне объяснимой причине упаковывается в плотные иронические кавычки. Ирония, впрочем, имеет отношение скорее к клишированности агитпроповской риторики, чем к существу дела. То есть, да, мол, как это ни назови, но раньше читали много, а теперь – почти никак.

Не знаю, не уверен. Вопросов много. Что читают? Кто читает? С какой целью? Кто что вычитывает из прочитанного? Означает ли приобретение книги ее непременное последующее прочтение? Кто интеллектуально состоятельнее, тот, кто читает по бумажке, или тот, кто - на экране компьютера? И, наконец, по-прежнему ли книга является наиболее универсальным носителем и вместилищем вербальной стихии, а также надежным пропуском в мир нетленных ценностей?

А что касается самого читающего народа, то я
тот народ хорошо помню. Тот народ действительно читал. Он читал в метро и на троллейбусных остановках. Он читал газету «Правда» с докладом на историческом пленуме, готовясь к сегодняшним политзанятиям. Он читал «Войну и мир» перед выпускным экзаменом. Кто-то ехал с толстым журналом, кто-то со сборником юмористических рассказов. Но лица всех были одинаково мрачны. По части катарсиса там было как-то так себе.

Но вообще-то, по тому, кто что читал, некоторое представление о человеке составить было все-таки можно. Вот напротив тебя сидит девушка с Ахматовой. Это сигнал: есть шанс для знакомства. А эта, хоть и хорошенькая с виду, но она, шевеля губами, читает поэта Асадова. Дура, не интересно, езжай себе дальше на встречу с таким же дураком, как и ты. А от этого белобрысого хмыря со «Щитом и мечом» в руках надо держаться подальше. Теперь-то мы хорошо знаем, что из таких хмырей в результате получается.

В квартирах граждан тоже водились книги.

Настоящий книжный бум начался еще во второй половине 50-х, когда, во-первых, многие стали переезжать из коммуналок в отдельные светлые квартиры и, соответственно, покупать книжные шкафы на тонких ножках и висячие книжные полки чешского или румынского производства. Шкафы и полки надо было чем-то заполнять – не пустыми же им стоять. Во-вторых, в те же годы начали большими тиражами выходить собрания сочинений. Они были тогда более или менее доступными. На них подписывались все кому не лень, и новые полки стали украшаться однотипными корешками разных цветов.

Подписывались на все подряд. Эти нарядные корешки выглядели подозрительно непорочными. Да и не так уж легко представить себе, чтобы среднестатистический горожанин стал бы запоем листать и перелистывать Луи Арагона в темно-вишневом коленкоре или Андерсена-Нексе, выполненного в прохладной цветовой гамме?

Семидесятые-восьмидесятые тоже прошли под знаком так называемого книжного бума, но в данном случае под таковым бумом следует понимать тотальный дефицит всего, и книг в том числе. Книги стали вдруг престижны.

Но купить приличную книгу в магазине было практически невозможно.

Примерно в те же годы, когда книжный дефицит был столь же велик, как и дефицит всего остального, я оказался однажды в маленьком подмосковном книжном магазинчике.
Все полки, как это и положено, были заполнены книжной продукцией. А названий было, собственно, два. Это были «Материалы XXV съезда КПСС» и брошюра «Что надо знать о книжной торговле».
И все это вместе было убедительным и побудительным фоном возникновения и расцвета Московского концептуализма.

Книги, конечно, как-то все-таки приобретались. Только несли их почти буквально «с базара», то есть из подворотни какого-нибудь пустынного книжного магазина, где таились книжные спекулянты – подлинные культурные герои своего времени.

Люди гонялись за книгами. В общем, за всеми. Но были, конечно же, лидеры и фавориты. «Литпамятники» почему-то. Или красный том Булгакова – лучший подарок гинекологу или маникюрше. Или Мандельштам…

Чуть позже все Булгаковы-Мандельштамы-Ахматовы стали продаваться в валютных магазинах, что окончательно закрепило за ними статус предметов роскоши. Люди, уже накупившие к тому времени сапог и дубленок, обратили свои взоры и к этим небольшим прямоугольникам в мягких и твердых переплетах.

«Книга – лучший подарок» - такие плакаты были развешаны по всем книжным магазинам. Несмотря на безысходную клишированность этого слогана, это в те годы, в общем-то, так и было.

Это был действительно лучший подарок стоматологу, массажистке, парикмахерше, заведующей детским садом.

Таким, в общем-то, запомнился мне самый читающий народ в мире.

Но что правда, то правда – читают сейчас существенно меньше, чем прежде. То есть читают, разумеется, но вот именно книги – все реже.

И автор этих строк не исключение. Почти все, что я читаю, я читаю в интернете. В том числе и любимое, регулярно перечитываемое. И, пожалуй, лишь с любимыми стихами я пытаюсь сохранить интимный тактильный контакт.

Что же касается книжных полок, которые почти всегда перед глазами, то я могу сказать вот что. Эти глядящие на тебя книжные корешки, даже если ты прикасаешься к ним только ради того, чтобы стереть с них пыль, не украшение, не дизайн, не художественное оформление жилища. Для человека более или менее искушенного в опыте чтения и обладающего более или менее развитым воображением эти корешки говорят иногда не меньше, чем все страницы, которые этими корешками объединены и скреплены. Корешки бывают в ряде случаев информативнее, чем «вершки», то есть сами книжки.

Чтение корешков – это полезное чтение. Это очень современное чтение. Почти столь же полезное и поучительное, как и чтение библиографических карточек в каталожном ящике. Только вот этих элегантных ящиков со металлическими штырями, этих каталожных шкафов, составлявших суть и душу библиотек, становится все меньше и меньше. Лишь об этом я ностальгически грущу. А не о том, что «перестали читать». Не перестали!