Танцуют все. И всегда. Особенно - перед охотой на мамонта. После охоты – тем более. А собираясь на войну? А вернувшись с войны? А уж в предвкушении сочного куска того или иного представителя вражеского племени, которому фатально не повезло, поди-ка не затанцуй, если ноги сами в пляс идут.
Семантика этого древнейшего языка, как и языка орнамента, основательно забыта, но его мощная семиотическая заряженность ощущается и поныне.
Мы кое-как танцуем с самого рождения. Сначала приплясываем, держась двумя руками за указательные пальцы мамы-папы. Потом водим хороводы на новогодних елках.
А в основном мы смотрим на танцы других. Или о них читаем.
Как не вспомнить о танцах героев классической и прочей литературы? А их описания? А язык их описаний? Кто забыл о первом бале Наташи Ростовой?
Или о Пушкинских «ножках»?
А сам Пушкин-танцор? Вот, как вспоминал об этом один из его приятелей, описывая Кишиневский период в биографии поэта: «Танцы любил, как общественный проводник сердечных вторжений».
Какая на зависть любому пишущему человеку изящная и вместе с тем математически точная формулировка! Прямо пушкинская, хотя автор – вовсе не Пушкин, другой.
Танцы, - хоть в жизни, хоть в литературе, - играли роль вполне системообразующую. Танцы – это серьезно. Они могли закончиться дуэлью, а могли - свадьбой. Они тревожили, ввергали в отчаянье, утешали.
Помните, как поручик Пирогов из гоголевского «Невского проспекта» после произведенной над ним экзекуции, довольно быстро утешился и даже настолько, что «отправился на вечер к одному правителю контрольной коллегии, где было очень приятное собрание чиновников и офицеров. Там с удовольствием провел вечер и так отличился в мазурке, что привел в восторг не только дам, но даже и кавалеров».
А помните, как толстовский Иван Ильич, «будучи чиновником особых поручений, вообще танцевал; судебным же следователем он уже танцевал как исключение. Он танцевал уже в том смысле, что хоть и по новым учреждениям и в пятом классе, но если дело коснется танцев, то могу доказать, что в этом роде я могу лучше других. Так, он изредка в конце вечера танцевал с Прасковьей Федоровной и преимущественно во время этих танцев и победил Прасковью Федоровну. Она влюбилась в него. Иван Ильич не имел ясного, определенного намерения жениться, но когда девушка влюбилась в него, он задал себе этот вопрос: «В самом деле, отчего же и не жениться?» - сказал он себе». И женился.
Если вынести за скобки явное несходство эпох и положений, а также завораживающие особенности толстовского синтаксиса, то нечто очень похожее произошло и с моими родителями.
Провинциалка-мама, приехав в году, примерно, тридцать седьмом в Москву, была приведена кем-то из московских родственников в дом моего отца. В большой перегороженной вдоль и поперек коммунальной комнате, где проживало человек примерно семь, происходили почти ежедневные танцы. Тогда это было принято. Тогда это было модно. Было принято и было модно уметь танцевать. Фокстрот «Рио-Рита». Танго «Брызги шампанского». По поводу танго бабушка отца (и, соответственно, моя прабабушка) говорила: «Я, конечно, все понимаю. Но почему это надо непременно делать стоя?»
Много лет спустя мама говорила мне, что этот невысокий и заметно лысеющий молодой человек покорил ее сердце именно танцами. Она, впрочем, тоже неплохо танцевала. Но отец! Я это помню хорошо. И как тут не вспомнить о «проводнике сердечных вторжений»?
Мой старший брат, принадлежавший к поколению стиляг, тоже любил это дело. Правда, танцы были уже другие.
Из-за далекого Атлантического океана до нас доплыл рок-н-ролл. Как же с ним боролись! Как сражались! Как издевались над этими «обезьяньими кривляньями» юмористы и сатирики.
С рок-н-роллом и буги-вуги вступили в неравную борьбу комсомольские бюро и дружинники в красных повязках на рукавах. Брата чуть не выгнали из института за рок-н-ролл, исполненный им в паре с одной «чувихой» на новогоднем вечере. Его спасло лишь то, что он был, во-первых, отличником, а во-вторых, капитаном институтской сборной по волейболу. Впрочем, выговор по комсомольской линии все же вкатили. Видимо, над формулировкой выговора не час и не два трудились эстеты из комсомольского бюро, ибо формулировка эта выглядела довольно изысканно: «За искажение рисунка танца».
В мое время нравы были помягче, зато резко упало мастерство. И за «рисунок танца» гнобить было особенно некого за полным отсутствием какого бы то ни было рисунка. Топтались и топтались. Топтались в школе. Топтались в квартирах при полумраке под проигрыватель, а чуть позже - магнитофон. Боже, как потели ладони, как же противно и позорно они потели.
В летние месяцы топтались на открытых танцплощадках. Мне запомнилось объявление при входе на одну из них: «Вход на танцверанду в джинсах строго запрещен». Ха! «В джинсах»! Скажут тоже! Да где их быть взять-то , эти джинсы!
Танцуют все!
Те, кто умеют, и те, кто не умеют. Те, кто знают, зачем, и те, кто не знают. Танцуют для самовыражения и самоутверждения, для наведения мостов и установления диалога, для протрезвления и утряски чересчур обильной пищи. Танцуют за деньги, танцуют бесплатно, танцуют просто так.
Танцуют дети и взрослые. Танцуют академики и грузчики бакалейного магазина. Танцуют простые граждане и власти предержащие.
Да, власти предержащие – тоже.
В старину власть очень даже лихо отплясывала. Все свободное от войны и охоты время. Некоторые, как показала история, доплясались. Буквально до упаду.
Пляшущего большевика представить себе еще труднее, чем плачущего. Помните анекдот: «Социальная геволюция, о необходимости котогой так долго говогили большевики, свегшилась! А тепегь - дискотека!!!» Очень смешно.
При Сталине они уже помаленьку заплясали. Сам-то, конечно, не танцевал - этого еще не хватало. Но в стольких мемуарах, романах, фильмах были явлены расчудесные сцены, где на своих вампирских посиделках резвилось Политбюро, что, кажется, видел сам: Ворошилов - на баяне, Хрущев в украинской рубахе - вприсядку, Молотов, протирая очки, меленько хихикает, хозяин в такт беззвучно ударяет живой ладошкой о мертвую, за окном маячит ушанка часового. Весело, товарищи, весело.
Руководители партии и правительства, а также прочие видные партийные и государственные деятели времен «зрелого социализма», впоследствии переименованного в «годы застоя», были как правило не по этой части. Охота, банька, домино в цековском санатории - это пожалуйста. Но чтобы танцы – боже упаси!
Наши нынешние в области хореографии продвинулись не слишком далеко вперед, но все же как-то со скрипом затанцевали, причем иногда прилюдно.
Пляски нынешних властей и всех ее ветвей отдают подчас невыразимым комизмом. Достаточно вспомнить одного видного политического деятеля современности, побывавшего однажды даже как бы президентом России. Его поистине зажигательный танец стал однажды заслуженным лидером интернет-просмотров и, соответственно, отозвался мощнейшим шквалом восторженных комментариев.
Впрочем, это никакие не танцы – это политика. А там не до «сердечных вторжений». Там речь идет о совсем иных вторжениях, не вполне сердечных.
