Контекст – великая вещь. Исторический контекст – в том числе. Эти общеизвестные вещи я говорю лишь потому, что ведь надо же с чего-нибудь начать. И надо же хоть как-то объяснить, хотя бы самому себе, почему мне вдруг захотелось именно теперь написать именно об этом.
А я и сам, честно говоря, не знаю, почему мне именно сейчас захотелось вспомнить о кинофильме «Золушка» и о той роли, которую он сыграл в жизни современников. И в моей жизни, разумеется, тоже.
«Золушка» появилась на свет в 1947 году. В том же году, что и я. Хотя вынашивали ее существенно дольше, чем меня, но обстоятельства и моего, и ее зачатия были сходными. Конец страшной войны. Большие надежды и ожидания. Общая, хотя и краткая приподнятость общественной атмосферы.
«Золушка» - моя ровесница. И я ее помню почти столько же, сколько и себя. Можно сказать, что мы выросли вместе.
О том, что те годы, когда родились мы с «Золушкой», были необычайно мрачными и тяжкими, я узнал гораздо позже. Мне в моем раннем детстве несказанно повезло. Я был защищен. Прежде всего, конечно, родительской любовью. Мои душевные рецепторы до сих пор хранят в неприкосновенности явственное ощущение почти утробного блаженного тепла.
Сталина для меня, как и для всех прочих в те годы, не быть, конечно, не могло. Он был, разумеется. И он был повсюду. В стихах и в песнях, доносившихся из радиоточки. На большом портрете в коридоре районной детской поликлиники. Над входом в избирательный участок, куда меня брали взрослые и угощали там лимонадом. На обложке «Огонька». На первой полосе газеты.
Но для меня он ничуть не выделялся из общей компании царя Салтана, старика со старухой у самого синего моря, русалки на ветвях, Мойдодыра и Айболита, рассеянного человека с Бассейной улицы, радиоспектакля «Буратино».
Из толпы окружавших меня сказочных персонажей Сталин неожиданно и необычайно выпукло выделился лишь однажды, тогда, когда я узнал о том, что он взял да и умер. Сказочные герои не умирают, это известно всем.
Впрочем, сумрачность и мучительная тревожность эпохи все равно доходили до меня. Доходили в виде мертвой во всех смыслах этого слова тишины, в виде мимолетных озабоченных переглядываний, торопливых шепотков, едва заметных взглядов и полукивков в мою сторону. «Штыл! Киндер!» - говорила, переходя на идиш, моя бабушка, когда ей казалось, что разговор не для моих ушей. Не понимая значения отдельных слов, я прекрасно понимал, что она имела в виду.
Но все это не могло нарушить моей в целом лучезарной картины мира и того подвижного образа вечности, которое называется временем. Того мира и того времени, которые я воспринимал как единственно возможные, потому что не подозревал о других.
Примерно тогда же в мою, в нашу жизнь вошла «Золушка» - для меня всего лишь как еще одна сказка, в очередной раз укрепляющая мою безграничную убежденность в том, что все на свете устроено хорошо, а будет еще лучше, а для старших - как тихая, но такая внятная посреди тоскливого и нервозного газетного шуршания нота человечности.
Этот фильм, конечно, знают более или менее все. До сих пор в речевом обиходе циркулируют вечные цитаты: «А кто этот милый старик, который все время танцует без музыки?» «Давно превратила бы ее в лягушку. Но, к сожалению, у старухи огромные связи». «Жалко, королевство маловато. Разгуляться мне негде». «Сделай то-то, то-то и то-то. И познай самое себя».
Мне трудно представить себе, чем эта картина является для последующих поколений. Я не знаю, как ее воспринимают те, кто после. Думаю, что вполне неплохо. Почему нет? Прекрасные, любимые артисты, великий Шварц, очаровательная музыка. Наивная старомодная трогательность, необременительное обаяние, ничуть не устаревший юмор.
Я-то, собственно, и начал с «исторического контекста», чтобы попытаться передать собственные – и тогдашние, и нынешние - ощущения. И то, чем эта «Золушка» была и есть для меня и моих сверстников, для тех, кто постарше – для всех.
Все, конечно, помнят слова мальчика-пажа: «Я не волшебник, я только учусь, но дружба помогает нам делать настоящие чудеса!» Я прочитал где-то о том, что в сценарии Шварца первоначально было «но любовь помогает нам делать настоящие чудеса». Цензура зачем-то поменяла «любовь» на «дружбу». Так в фильме и было. Но удивительное дело – мне-то запомнилась именно «любовь». И все тогда именно так и услышали. И слышат по сей день.
И еще там было одно удивительное место. Где-то, уже ближе к концу, когда пресловутая туфелька каким-то образом налезла на ножищу одной из Золушкиных сестриц, а поэтому, в соответствии с твердым обещанием короля, эта сестрица и должна была стать невестой принца, а при этом для всех было очевидно, что она вовсе не та милая девушка, что в полночь сбежала с бала, но королевское слово нарушить никак нельзя, король-Гарин с незабываемой и очень понятной современникам отчаянной интонацией восклицает: «Что же делать? Что же делать?»
«Как это что делать? – говорит учитель танцев, - Танцевать, разумеется!»
И всякий раз, во дни, как говорится, сомнений и тягостных раздумий я вспоминаю об этой удивительной, особенно для тех времен, реплике. Именно! Танцевать. Петь. Разговаривать. Обниматься. Понимать и стараться быть понятым. Выход всегда есть.
Так из одной безысходной, казалось бы, эпохи до другой – тоже, прямо скажем, не самой ослепительной - доносится этот бесконечно воодушевляющий душу призыв.
фото: личный архив автора
