Это странное и как бы легкомысленное празднество, хорошо всем нам знакомое с самого детства, в советском космосе играло всегда какую-то особую социально-культурную роль.
В середине 60-х годов был популярен рассказ прогрессивного по меркам того времени детского писателя Ильи Зверева под названием «Второе апреля». Рассказ тоже был страшно прогрессивный, «смелый», как тогда говорили. Суть рассказа сводилась к тому, что в одной из школ решили отметить второе апреля как «День правды». Ну, это понятно: если первое апреля – день вранья, то второе – соответственно... Короче говоря, в этот день постановили говорить друг другу исключительно то, что они думают. Например, учащиеся резали правду-матку прямо в глаза своим ретроградным и глуповатым учителям, те – авторитарному самодуру-директору, ну, а директор – страшно подумать, кому еще. Рассказ этот был вполне даже милым и довольно, как мне вспоминается, смешным.
Это, впрочем, всего лишь рассказ, беллетристика, художественный вымысел. В реальности же все было иначе. Ибо в культурной жизни именно день первого апреля, именно тот день календаря, что до краев нагружен карнавально-перверсивными ассоциациями, стал восприниматься и эксплуатироваться как миг хоть и строго дозированной, но все же свободы. Более того, день этот стал восприниматься не столько как «день вранья», сколько как «день недоверия». Помните: «Первое апреля – никому не верю»? Уж во всяком случае, на этот день не назначались пленумы ЦК, а в партийной печати не публиковались их исторические решения. Днями вранья, причем вранья тотального, всеобъемлющего, изобретательного и безнаказанного, были-то как раз все остальные дни.
В этот первоапрельский день любили отмечаться и средства массовой информации, сообщающие что-нибудь вроде того, что на обратной стороне Луны обнаружен окаменевший скелет семиметрового примата или что девятнадцатилетняя норвежская принцесса Брунгильда торжественно объявила о своей помолвке с вдовым штукатуром, уроженцем города Бендеры, временно зарегистрированным в подмосковном городе Электроугли, куда принцесса заезжала на пару дней по делам защиты фиолетовых моржей от их массового истребления в Бискайском заливе.
В Европе этот день принято называть Днем дурака. Но можно еще сказать, что это и День обманщиков и врунов. То есть этот день как бы карнавально легитимирует то несомненное и довольно печальное обстоятельство, что общество так или иначе делится на две неравные части – тех, кто вешает лапшу, и тех, кто с готовностью подставляет собственные уши.
Сквозь узкую карнавальную щель, называемую то «Днем смеха», то еще чем-нибудь в этом роде, пытались протиснуться те литературно-художественно-артистические явления, которые во все прочие дни не могли себе позволить высунуться даже в форточку. Я помню, например, музыкальные концерты с характерными названиями типа «Музыканты шутят», где можно было под шумок и не без некоторых подмигиваний и приседаний «протащить» что-нибудь несусветно авангардное.
У людей же, так сказать, посвященных и причастных все это вызывало довольно смешанные чувства: с одной стороны - хорошо, что хоть как-то и хоть что-то, с другой стороны –почему это сегодня можно, а завтра нельзя? Унизительно, в сущности. Глупо как-то. Получается, что один лишь день в году скоромный, а остальные – постные. С тех пор я невзлюбил – хотя допускаю, что не вполне справедливо - всякие капустники и прочие «юморины» как надежно огороженные вольеры дозированной творческой свободы и дозволенного начальством веселья.
Вот и это «Первое апреля» я решительно не люблю и даже как-то его побаиваюсь, причем с самого детства.
Я, сколько я себя помню, всегда представлял собою лакомую жертву для всевозможных шутников и «разыгрывателей». Когда-то, очень давно, я тоже, как умел, старался соответствовать – сообщал, например, кому-то, что его вызывают к директору или что ему надо срочно бежать домой, потому что из армии внезапно вернулся его старший брат. Но ни черта у меня не выходило – никто мне не верил. А вот я верил всем. И дело, думаю, прежде всего, в том, что именно в эти дни я, как правило, решительно забывал, какое сегодня число. Все числа кое-как помнил, а это фатально вылетало из моей головы – вытеснялось, видимо.
В одном из моих давних поэтических текстов есть и такое горестное место:
Я помню первое апреля
Примерно в пятьдесят седьмом,
Когда меня все обманули,
А я - буквально никого.
Нет, нет, не спорьте, не уговаривайте - не нравится мне этот освященный почтенной традицией обычай. И не нравился он мне никогда, как никогда не нравились мне заданные внешними – в данном случае календарными - обстоятельствами границы творческой воли и фантазии. Нет, ну правда: почему это вдруг шутить и дурачиться надо именно сегодня? Именно здесь и именно сейчас? Чушь какая-то. Не верю.
фото: личный архив автора
