ДОГАДКА НА ГРАНИ АБСУРДА
На следующий день Вадик с утра заскочил в больницу к шефу. Удостоверение помогло проникнуть в кабинет к заведующему хирургическим отделением. Хмурый и немногословный, как многие представители этой медицинской профессии, Валерий Ильич Буранский бесстрастно выдавил из себя информацию суховато-полунаучную, но, как понял посетитель, утешительную: перелом стабильный, смещение некритичное, прооперировали, сейчас филадельфийский воротник и фиксация тела, жить будет точно, пока лежать. И добавил: «Такое впечатление, что ему башку крутили, но недокрутили, словно сил не хватило или торопились. Ну и слава богу! Еще бы чуть-чуть…» Больше ничего не сказал, извинился: «Операция».
Вадик договорился с лечащим врачом, чтобы тот дал знать, как только больной придет в себя и сможет говорить. Раньше, чем через сутки, врач велел не соваться. В этом госпитале спорить было бесполезно, и Жираф уехал в управление. Он заперся в своем малогабаритном, но отдельном кабинете и на чистом листе бумаги стал рисовать… нет, не схему преступлений, а рожи и рожицы, фигурки и значки. Именно так ему лучше думалось.
…Через два дня в полдень молодой оперативник сидел в небольшой одноместной палате закрытой ведомственной больницы у ложа Тополянского. Тот представлял собой зрелище сколь печальное, столь и комичное. Шея забрана в специальный гипсовый воротник, туловище запелёнуто, чтобы шевелить он мог только ногами, кистью правой руки и языком. При этом шеф издавал не слишком внятные звуки. Он напоминал большую белую мумию. Но Алексей Анисимович остался жив, это и было самым существенным. Прогноз лечащего врача не давал надежды на возможность вставать раньше, чем через три-четыре дня. О возвращении пока и речь не шла.
Слава богу, думать и кое-как изъясняться он мог, что и продемонстрировал своему ученику. Но для начала выслушал его безумную гипотезу. Она демонстрировала похвальную начитанность и бурную фантазию, но и впрямь отдавала такой метафизикой и достоевщиной - всех святых выноси.
Итак, в детстве он (Вадик не называл имени Большого Человека, что придавало изложению некую сакральность) приобрел какой-то сильный комплекс, связанный с разгадыванием. В том числе кроссвордов. Этот комплекс исподволь терзает его всю жизнь. Интеллект и эрудиция на высоте. Он с маниакальной страстью игрока раскалывает ребусы и кроссворды. На этой почве человек свихнулся, но сумасшествие носит латентный, скрытый характер. Он живет двумя параллельными жизнями. Одна - бытовая, политическая, военная – более чем успешна: сделал фантастическую карьеру, став почти хозяином целой страны. А вторая жизнь, потаенная, патологическая, глубоко внутренняя, представляла собой непрерывную или спорадическую борьбу с этим самым комплексом. Своего роди фобия. Проще говоря, его, как наркомана к дозе, денно и нощно тянуло что-нибудь разгадывать и расшифровывать, а назойливые мысли об этом адски мучали, терзали душевно и физически. Но скорее – первое. Скорее – мания разгадывать, решать, находить ответы. Например, на кроссворды и сканворды, на головоломки, предлагаемые в неисчислимом количестве Интернетом, газетами, журналами, брошюрками и т.д. В конце концов, он достиг в этом совершенства. Щелкал кроссворды как семечки. И каждый раз, заполняя все клетки до единой, испытывал что-то вроде интеллектуального оргазма. Степень сложности имела значение. Чем труднее, тем полнее и слаще удовлетворение.
И как-то раз попадается кроссворд, составленный Фогелем. Скорее всего, не в газете «Мысль», где эти штуки рассчитаны на среднестатистического обывателя. А в одном из немногочисленных изданий, куда наш страдалец рассылал «продукцию» высокой или высшей степени сложности. То есть ему не впервой, конечно, раскалывать кроссворды, составленные этим автором. Но тут он, что называется, застрял. Может быть, впервые за долгое время уперся в какое-то перекрестье слов, с которым никак не мог справиться. И это привело в бешенство. Комплекс не просто взыграл – воспламенился. Проявилась некая форма помешательства. Он дождался следующего номера газеты, прочел ответы и… решил выместить скопившуюся бешеную энергию неудовлетворенности на авторе. И для того продумал и осуществил с помощью подручных витиеватую, чудовищную по своей жестокости акцию возмездия, при этом находясь в состоянии пролонгированного аффекта. Потому как только псих, утративший способность спокойно и логично рассуждать, мог обрушить столь варварскую месть на голову ни в чем не повинного человека. Точнее, целой группы людей, повинных только в том, что в обычный день выполняли свою обычную будничную работу.
Тут автор теории сделал паузу, чтобы перевести дух и определить по глазам реакцию шефа. Сам он верил в изложенное процентов на пятьдесят.
Тополянский, как и десять минут назад, неподвижно лежал, уставившись в потолочный плафон. Но глаза выдавали живой интерес к умопостроениям подчиненного. В нем боролись недовольство и одобрение: нарушает приказ начальства, но не бросает дело, не может…
Вдруг выражение глаз изменилось. Они… смеялись. И тут Вадик услыхал и впрямь некое подобие смеха, нечто булькающее и гулкое.
- По-вашему, чушь, Алексей Анисимович? - обреченно спросил он, виновато глядя на шефа. И усилил: - Бредятина, да?
- Нет, нет, не обижайся! – прошептал - прошепелявил Тополянский, при этом глаза продолжали весело поблескивать. – Извини, просто анекдот вспомнил. Из репертуара великого артиста Никулина Юрия Владимировича. Про то, как народ на работе всем отделом не мог отгадать одно слово в кроссворде. Вопрос был: «Близкий родственник», ничего не подходило и не сходилось. Люди головы сломали, ночь не спали, ждали ответов в следующем номере. Оказалось: «Братан».
Вадик расхохотался в голос, настроение явно улучшилось.
«Дай попить!» - попросил Алексей Анисимович, едва шевеля действительно пересохшими, слегка потрескавшимися губами. Посетитель заботливо подержал бутылочку с водой, пока шеф тянул из торчавшей в ней соломки. Посерьезнев и собравшись, видимо, с силами, он заговорил чуть слышно:
- Я тоже много думал об этом. В наших с тобой выводах есть сходство. Состоит в том, что наш клиент псих и фанатик. Он точно зациклился на идее мести, как-то связанной с ничтожной по его масштабам персоной. Это он подстроил «суслика» - не сам, конечно, команда работала, профессионалы высшей пробы. Они же, вероятнее всего, проделали фокусы с файлами. По его приказу убрали всех, кого убрали. И почему-то не добили тех, кто имел к делу такое же отношение. По логике, должно быть еще с десяток трупов. Один непрошедший кандидат в покойники перед вами, батенька. Второй передо мной – сидит тут, рассуждает, нарывается на неприятности. Третий то ли в могиле, то ли взаперти. Скорее всего, взаперти. И с ним идет работа – помилуй его бог, если я правильно понимаю, какая именно. Дай еще попить!
Попил, продолжил:
- Согласен я и с тем, что Фогелевы кроссворды и прочие задачки имеют какое-то отношение к паранойе, коей страдает наш любезный друг. Только вот причины этой паранойи неочевидны. А дальше, сударь мой…
«Явно идет на поправку, вернулся к своим этим оборотам и словечкам из позапрошлого века», - отметил про себя Вадим».
-…дальше ваши гениальные догадки не вызывают у меня безоглядного доверия и пламенного воодушевления. Начнем с элементарного. Люди его полета, жесткие и целеустремленные, просто по определению не могут страдать такой глупейшей слабостью, как разгадывание крестиков и ноликов. Рулетка – еще могу допустить. Женщины, биржа, стрельба по живым мишеням за бешеные деньги в каком-нибудь тайном криминальном клубе – не исключено. Но задачки в газетке!? Нонсенс, мой почтенный друг! Плод воспаленного воображения талантливого сыщика юных лет, начитавшегося американских детективов. Но даже если допустить невозможное… С чего ты взял, что мог появиться кроссворд, о который разбилась могучая эрудиция натренированного спортсмена, можно сказать, профессионала в этой области. Я между делом взглянул на пару произведений нашего клиента в журнале «Планета» для начитанной публики. Вопросики серьезные, но даже я, не бог весть какой эрудит, навскидку справился с одним из них без напряжения. На втором сломался, потому что устал. Ты можешь прочесать кроссворды Фогеля в других изданиях, но даю тебе на отсечение голову, которая и так на ниточке болтается, – не найдешь ты там ничего такого уж зубодробительного. Наш бедолага работал для простого народа, иногда для образованных читателей уровня среднего и чуть выше. Для яйцеголовых знатоков кроссворды вообще составляют крайне редко, печатают их от силы одно-два издания малого тиража. Представить себе нашего клиента в качестве читателя таких изданий невозможно. Да и какой уж он такой интеллектуал! Что-то я про это не слыхивал.
Тополянский замолк минуты на три, собираясь с силами.
- Нет, господин хороший, никакой конкретный Фогелев крестик-нолик ни при чем. Сама личность вывела почему-то из себя нашего Нерона. Вся цепочка диких убийств и компьютерных взломов, слежка и прослушка словно бы только и имели целью довести клиента до полного отчаяния, накинуть ему на шею петлю, медленно затягивать, а потом…
- Но за что? – не удержавшись, перебил Вадик. – Не по национальному же признаку, в конце концов! Я даже такое допущение сделал, но потом прикинул: среди составителей этих самых штучек евреев с избытком, чуть ли не каждый третий. Как в шахматах.
- Они в разных сферах деятельности, мягко говоря, заметны, - беззлобно констатировал Тополянский. – Версия охоты на еврея? Я ее отметаю. Да, человечество по-прежнему разбавлено иудеями, и мы знаем, кому это особенно не нравилось. Многим не нравится и до сих пор. Лично я к таковым не принадлежу. И мне их существование никогда не мешало. Они в большинстве своем талантливые и приличные люди. Я даже предпочел бы, чтобы их стало столько же, сколько китайцев. Но при условии, что число китайцев естественным образом сократится до нынешнего числа евреев.
Он улыбнулся, и в этот момент Вадик к великой своей радости осознал: выкарабкается, и они еще поработают вместе, если непосредственный начальник не взбунтуется.
Вадик относился к нему почти с сыновней теплотой, что не часто случается на службе. А Тополянский недолюбливал китайцев по только ему одному известным мотивам. К счастью, это не сказалось отрицательно на судьбе кого-либо из представителей великого, древнего и неисчислимого народа: никто в разработку не попадался.
- Мой вывод таков, - произнес Алексей Анисимович: - По непостижимой причине Мудрик осуществляет многоходовый, кровавый и почему-то театрализованный акт устрашения. Почему именно Фогель? Какая-то между ними связь. В прошлом. И разница в возрасте, и абсолютно не пересекающиеся, казалось бы, линии судеб, и огромная социальная дистанция - все это лишь отвлекает нас от поиска ответа. Между ними было нечто… Словно какая-то общая буква у двух слов по горизонтали и вертикали. Нечто конфликтное. Или случайное, но только теперь всплывшее. Или не они сами, а их предки каким-то образом задолжали друг другу по-крупному. Типа кровной вражды, вендетты. Или в ином, доисторическом воплощении Мудрик действительно был сусликом, а Фогель в ипостаси волка сожрал его детенышей…
- Это вы…
- Это я по бреду, Вадим. Довожу мысль до абсурда. Мне позволительно, у меня после бандитского покушения, допустим, крышу снесло. Но ты меня понимаешь?
- Понимаю, Алексей Анисимович. Но делать-то что? Как искать истину? А Фогеля?
- Прежде ответь себе и мне на вопрос – зачем искать.
- А как дальше нормально работать? Себя загрызу: переиграли как мальчика. И еще чуть не убили. И вас… Не смогу бросить, Алексей Анисимович, вы же понимаете. Вплоть до отставки. Меня ломать будет и доломает. Характер мой знаете. А Фогель… Я вам честно признаюсь – жалко мне его. Вот черт его знает почему, но по-человечески жалко. Я еще никого из фигурантов ваших дел…
- Наших дел, Вадик, наших…
… - никого еще так не жалел, как этого чудака, рохлю эту плаксивую.
- Да вы сентиментальны, мой чувствительный друг, - с доброй издёвочкой прохрипел Тополянский и добавил уже вполне серьезно: - Не зря я тебя выбрал, парень. Прочел в тебе дар сыщика и правильного человека. Это когда совесть и душа присутствуют. Видишь ли, и мне нашего Клеточника жалко. Не верю, что в чем-то виновен. И есть в особой степени подлое и обидное, когда таких людей, совершенно мирных и беззащитных, власть травит. Причем, абсолютно безбоязненно. Я бы сказал - демонстративно. Ты же знаешь, миллионы таких передушили, постреляли, обездолили при большевиках, при Сталине, а вот сострадание к конкретному человеку всегда острее, чем к целым легионам жертв. Уроки истории – они больше для ума, а сочувствие к отдельному человеку – оно для сердца, для души, если таковые имеются.
Он умолк в задумчивости и завершил:
- Не исключаю, что Фогель еще жив. Иначе зачем бы его столько мурыжить, тучи над ним нагонять. Взяли и держат взаперти, пытают потихоньку, может, что-нибудь выведать хотят. Хорошо бы не гестаповскими методами. Шанс найти его живым есть. Вытащить – маловероятно, но тоже не исключено. Правду бы узнать! Тогда были бы основания обратиться в структуры президента. Есть у меня лазейка. Но это в теории. А пока ищи людей, которые что-то могут вспомнить. Переговори еще раз с женой, с друзьями, найди сокурсников. И, наконец, пройдись внимательно по биографии сам знаешь кого. Хотя бы по доступным источникам. Ищи любые пересечения. Пусть косвенные, умозрительные, отдаленные. Но будь крайне осторожен. Одна осечка – и ты труп. Как, впрочем, тебе и обещал по телефону твой ласковый аноним. Все, адьё, устал я. Надо будет посоветоваться – приходи. Про отстранение твое от дела ничего не знаю. Звонить только в экстраординарной ситуации. Я еще здесь поваляюсь…
