Родина или смерть!
Нас было трое, блондин-альбинос Сережа, раскосый Олжас и я, черненькая. Все трое из разных московских школ, третьеклассники, которых возили по торжественным мероприятиям - поздравлять именитых гостей СССР. У меня был голос такой мощи, что покрывал Дворец Съездов без всякого микрофона, Сережа и Олжас тоже орали дай бог всякому.
Нас и выбрали-то из всей огромной Москвы благодаря силе наших луженых глоток, а не только по колеру. Казах, русский и армянка, к тому же умеющие вопить, должны были изображать советский интернационализм.
Сценарий всегда был один и тот же. Привозили. Есть и тем более пить не давали, чтобы Сережа не описался на сцене. Белый верх, темный низ, пионерский галстук, а у меня еще гигантский бант на башке. Обычно мы сидели за кулисами с воспитательницей, ожидая своего выхода. Зал всегда был заполнен проверенными на входе зрителями. На сцене - длинный стол, за которым сидели партийные бонзы, а посреди - Гость.
Запомнились смешные имена, Суринам Бандаранайки, Урхо Кекконен... Произнести такое мы, малявки, не смогли бы, нас, впрочем, и не заставляли. В нужное время нашу троицу выпускали. После того как мы по очереди выкрикивали вызубренные стихи о своем охренительном советском детстве, нас подсаживали к гостям, чтобы мы повязали им пионерские галстуки. Вот, собственно и всё, вяжем галстук и валим в кулисы. В кулисах нам давали лимонад с пирожными и развозили по домам.
И вот, как-то раз, привезли нас в Колонный зал, вязать галстук самому Фиделю, а с ним еще двоим кубинцам, один из которых был весь в шрамах и без руки. Олжас взбунтовался, что товарищу Кастро галстук повязывать не будет (его пугала борода, под которую надо было подсунуть руки). Из мужской солидарности Сережа тоже отказался.
Оставалась я, девочка.
И вот тут организаторы начали сомневаться, можно ли по кубинской традиции особе женского пола копаться в бороде лидера острова Свободы. Пока ответственные за повязывание галстука неистовому Фиделю уговаривали мальчиков, в зале произошел конфуз. Трое кубинцев вдруг начали кричать что-то по-испански, а безрукий еще и запел. За столом растерялись, а присутствующие в зале, возбудившись от непривычно темпераментного пения, больше похожего на вопль, бросились на сцену обниматься с братьями по революциям.
Тут откуда ни возьмись повыскакивали товарищи в штатском, пытаясь усмирить толпу, но их отпихивали и хором орали «Патриа о муэрто!», Родина или смерть! Наша воспитательница тоже сдрейфила и куда-то исчезла, бросив нас на произвол революционного ажиотажа. Но мы, туго зная, что нам надо откричать свои речёвки, ответственно вышли на сцену.
Тем временем лезущие на сцену целовать кубинцев взасос, дороги не разбирали и шагали через нас. Стало очень страшно, Сережа мгновенно описался. Было жутко лежать на досках, мокрых от Сережиной мочи и защищать голову с бантом от ботинок идейных истериков. Мы, все трое, ревели и звали своими сильными голосами на помощь. Потом нас еле вытащили, быстро увезли и сдали с рук на руки родителям, припугнув, чтоб молчали о происшедшем.
Я и сейчас помню вытаращенные безумные глаза приверженцев коммунизма, их потные лица и хлюпающие звуки поцелуев. Видно, это в традиции нашего народа, топча своих детей, ликовать по разным патриотическим поводам...
Вот вам, товарищи камарадос, еще одна скрепа, ботинками по репе.
Зеленые волосы
Во ВГИКе я дружила с юношей из мастерской режиссуры. Славный парень, чех (по сей день работает в Праге на телевидении).
Славный, но странный. Причины этой его странности, однако, выяснились далеко не сразу. Началось с диких замечаний, типа: «Зачем ты напялила синие сапоги с красным пальто?». На мое изумление: «Сапоги не синие, а коричневые, и пальто у меня песочного цвета» он никогда не спорил и мрачно замолкал. И вот однажды всё выяснилось. Когда он тащил меня через проспект Мира на красный свет под колеса грузовиков, а я обвинила его в желании меня угробить, бедняга признался, что он тяжелый дальтоник.
Ужас! Всю жизнь этот человек ел бордовые макароны, умывался зеленой водой и влюблялся в блондинок с черными волосами. Поначалу я пыталась его убедить, что небо - голубое, а листья осенью - желтые... Но потом поняла, что дело гиблое, он видел реальность в тех цветах, которые ему были доступны.
С чем тут было спорить? Приходилось мириться с его особенным взглядом.
И вот сегодня, с высоты (или, может, из ямы) прожитых лет, я пришла к выводу - невозможно изменить взгляд человека на мир. Ну, никак невозможно! Даже если он по каким-то причинам согласится с доводами других, для него все равно асфальт останется фиолетовым, а флаг России всё тем же триколором, только, наверно, черным, золотым и фиолетовым. Там, где одни усматривают грядущую бездну и позорное рабство, другие видят мощный подъем всех, вся и всего.
И тут всякий спор непродуктивен. Видимо, именно по этой причине не придумано ничего лучшего, чем признание за каждым человеком права видеть мир в тех тонах, в которых он видит, и сделать попытку всем всех уважать. Конечно, всегда будут случаться обломы. К примеру, когда пилот решит сажать самолет в океан, который ему покажется взлетной полосой...
фото: GETTY IMAGES
