Автор: Владимир Вестерман
Вальтер Скотт, признанный шотландский поэт и к тому времени уже немолодой человек, в один прекрасный день (дело происходило на благотворительном обеде) публично признался в своем «подлоге», то есть в авторстве романа «Уэверли», тщательно скрываемом на протяжении долгих лет.
Как на духу
До этого события, потрясшего гостей-благотворителей, об авторстве Скотта знали немногие, всего несколько самых близких друзей и конфидентов. Свой странный выверт великий романист, обладатель феноменальной памяти и истинный патриот Шотландии, воспевший свою родину, объяснял так: «Публика слишком часто встречалась с одним и тем же Вальтером Скоттом». То есть поэтом, но никак не писателем на исторические темы.
Так оно и было – к 56 годам он был известен исключительно в качестве стихотворца, чьему перу принадлежали знаменитые поэмы и даже первый в мире роман в стихах, «Мармион», и чьи поэмы многие шотландцы знали наизусть. Почему Скотт «стеснялся» своей прозы, не совсем понятно – его самый первый прозаический опыт, «Уэверли», роман в трех томах, снискал такую бешеную популярность, что последующие публиковались уже под грифом «от создателя «Уэверли» (принцип, который в наше время использует кинодистрибуция).
Как оказалось, еще в 1815-м, за 12 лет до своего ошеломляющего признания, он был удостоен аудиенции у Георга IV, пожелавшего лично познакомиться с автором «Уэверли», пообещав при этом молчать как рыба, никому не раскрывая его тайну. Георг, как видите, свое слово сдержал, зато сам Вальтер Скотт, упрямый шотландец, молчал как партизан еще долгих 12 лет.
Над «Уэверли» он работал с упорством Толстого (тот вроде раз эдак семь, если не больше, переписывал свою «Войну и мир») или Гоголя, трудившегося над «Мертвыми душами» несколько лет, без конца правя и переделывая. Вальтер Скотт тоже несколько раз откладывал рукопись, и так в течение нескольких лет: семь первых глав он написал в 1806-м, но из-за того, что кому-то из его друзей они не понравились, он отложил написанное до лучших времен. «Лучшие времена» настали аж через девять лет – найдя в одном из ящиков своего большого письменного стола черновик, он наконец взялся за дело и закончил книгу в рекордно короткие сроки, за три недели (!), к июню 1814-го.
«Уэверли» стал для него талисманом – Вальтер Скотт, обнаружив в себе темперамент исторического писателя, отныне пишет не переставая, иногда по два романа в год, поражая окружающих своим трудоголизмом и лошадиной выносливостью. Он работает не покладая рук, как раб на плантации, успев за недолгий срок выпустить в свет 27 романов (!). Все они вошли в его прижизненное собрание сочинений, – жаль, что комментарии (не менее интересные, чем сами романы), развернутые и подробные, которые могли бы составить несколько отдельных томов, он так и не успел закончить, сраженный последним, четвертым по счету, апоплексическим ударом...
Толпа героев
Один из особенно въедливых исследователей творчества Вальтера Скотта подсчитал, что в его романах действуют 2836 персонажей: из них – людей числом 2766, лошадей – 3, собак – 33 (?!).
При том что 2766 «человеческих» персонажей имеют имена и выразительные характеры, не отстают и животные – и у них характеры дай бог, выпуклые, яркие, «антропоморфные».
Есть, конечно, среди его густонаселенной вселенной наиболее знаменитые – например, Ричард Львиное Сердце, доблестный король-воитель родом аж из двенадцатого века, светловолосый красавец под два метра (автор указывает точный рост великана – 1.93), хорошо знакомый читателям всего мира как персонаж целых трех романов Вальтера Скотта – «Айвенго», «Обрученная» и «Талисман». Другие, понятно, не так прославились, навскидку не вспомнишь, хотя какой-нибудь отечественный фанат Скотта может возразить, что, мол, знает их всех поголовно, уверяя, что прочел все 22 тома полного собр. соч. писателя. Дважды изданное на русском – в начале двухтысячных, и гораздо раньше, в шестидесятых (замечу в скобках, что иные специалисты не в восторге от переводов). Может, это фантазии, а может, и нет, ведь читать Скотта, сами знаете, захватывающе интересно: помимо того, что это «чтиво», но чтиво непростое, хотя им зачитываются и дети; за видимой легкостью повествования, однако, таится громадный исторический контекст, которым Скотт владел как никто. Литературовед Александр Долинин в своей книге «История, одетая в роман. Вальтер Скотт и его читатели» писал:
«...даже взяв в руки книгу Скотта с неведомым доселе названием, читатель уже интуитивно предчувствует, что в ней обнаружит: медленный, обстоятельный рассказ о делах «давно минувших дней»... каких-нибудь крупных исторических деятелей – всемогущих суверенов, коварных министров, отчаянных заговорщиков; благородного героя, завоевывающего руку и сердце очаровательной девицы, а попутно вторгающегося в самый центр сложной политической интриги; демонического злодея, строящего козни; нескольких добросердечных и мудрых простолюдинов; колоритного безумца, юродивого, шута или колдунью, которые в нужный момент помогут герою выпутаться из беды; и красочные описания интерьеров, нарядов, пиров, оружия, доспехов и прочих антикварных элементов».
Напиться с Байроном
В течение пятнадцати лет, с 1815-го по 1830 год Вальтер Скотт был самым известным и самым высокооплачиваемым писателем в мире (!). Его гонорары порой превышали и 10 тысяч фунтов (если пересчитать на современные деньги, цифры получатся астрономические).
Он был профи в том смысле, что сумел поставить свой труд на поток, работая как проклятый. Правда, не целые сутки, а до полудня – садился он ровно в семь, с утра пораньше, и писал до часу дня, причем каждый божий день. Но зато, поднявшись из-за стола, шел гулять со своими собаками, а вечерами принимал гостей, для которых накрывался роскошный стол, где гурманство облагораживалось тонкой беседой: все без исключения покидали его гостеприимный дом в прекраснейшем расположении духа.
«Потрясающий человек! – писал в своем дневнике Джордж Байрон. – Мечтаю с ним напиться!» Сбылась ли мечта великого поэта, напились ли два гения английской словесности или все-таки нет, еще выясняется; спецы, «скоттоведы» и «байронисты», к общему мнению пока не пришли, ответа не дали, ждем. Зато известно, что Байрон, как он сам признавался, не только внимательно прочел абсолютно всё, что вышло из-под пера его приятеля, но сделал это «не меньше пятидесяти раз» (!). Рекорд, который пока еще никто не побил.
Роскошь, блеск и благополучие, то есть «умение жить», и жить широко, Скотту были небезразличны, в своем роде он был гедонистом. Однако эта часть жизни, материальная, была для него далеко не главной и уж точно не составляла цель его жизни:
«Люди могут говорить и то, и другое о наслаждении славою и выгодами как о побудительной причине писать; но я думаю, что тут главное удовольствие состоит в самом труде и изысканиях – без этого я так же мало стал бы писать, как охотиться только для того, чтобы есть суп из зайцев. Но если в то же время придут известность и деньги, то я буду ссориться с ними так же мало, как с супом из зайцев».
С людьми, при всем его благородном нраве (многие вспоминали его как человека деликатного, отменно воспитанного и при этом теплого, дружественного, без тени угрюмости, честного, любезного и доброго), ему все же доводилось ссориться, и дело иной раз доходило чуть ли не до дуэли, но в конце концов как-то обходилось, причем первым на примирение шел именно Скотт. И не потому, что боялся (переболев в детстве полиомиелитом, он прихрамывал, но тем не менее был физически сильным и совершенно бесстрашным), а потому, что обладал даром великодушия.
Пишет как дышит
Другая его черта – феноменальная память, помноженная на громадную любовь к знаниям, каковые он добывал отовсюду: этот самоучка мог дать фору любому профессору. Его доскональное знание истории Шотландии и Англии, да и других стран тоже, блестящее владение языками – латынью, французским, итальянским, немецким и испанским, его широкая эрудиция поражали собеседников; ко всему прочему он был хорошим адвокатом, и одно время служил шерифом шотландский границы, не забывая при этом о своем основном предназначении, о писательстве.
Его поэмы по праву считаются классикой английской литературы, к тому же он сумел вызвать у высокомерных англичан уважение к «дикой», по их мнению, Шотландии, его обожаемой родине, и признать за ней культурное своеобразие. Настоящий гений места, символ Шотландии, ее герой и, как говорится, верный сын.
Но его главный вклад в мировую культуру – в том, что он первым в мире сумел поместить исторические персонажи в реальную среду, где «фон» был не менее важен, нежели герои; к тому же он уравнял господ и низшие классы, то есть был первым «демократом» в литературе. По единодушному мнению целого созвездия литературоведов, он умел перевести «историческую личность в плоскость фона, а на авансцену событий вывел вымышленных персонажей, на судьбу которых влияет изменение эпохи». Именно Скотт, и никто иной, первым в истории литературы показал, «что движущей силой истории выступает народ, сама народная жизнь является основным объектом художественного исследования. Его древность никогда не бывает размытой, туманной, фантастической; Вальтер Скотт является абсолютно точным в изображении исторических реалий, потому считается, что он разработал явление «исторического колорита», то есть искусно показал своеобразие определенной эпохи».
Такой редкий талант был присущ ему и от природы, хотя детально воспроизводить исторические реалии (такие, что сродни прозрениям), он смог благодаря титаническому труду, постоянно занимаясь разысканиями с упорством и энергией настоящего исследователя, ученого. Феноменальная память – как известно, одно из условий гениальности, была для него огромным подспорьем – чтобы не расплескать свои колоссальные знания, применить их к делу. При этом он был отнюдь не «сундуком», набитым бесполезными сведениями, его знания переплавлялись в новаторские литературные приемы, в такой тип исторического романа, в котором и наивный подросток, и искушенный ученый муж найдут для себя много нового.
Любопытно, что Скотту писать еще и нравилось – и здесь нет ничего «смешного» или парадоксального: если меня сейчас читает писатель, он поймет, о чем речь – занятие это порой весьма мучительное. При этом пишущий человек понимает, что не писать вроде как нельзя, с ума сойдешь, и в то же время писать – сплошная мука. Скотт делал это легко, не выпуская из рук пера на протяжении тридцати лет, причем каждый день. Работа шла, и шла так, как он сам описывал:
«Стоит мне взять в руку перо, как оно быстренько застрочит по бумаге. Порой меня подмывает выпустить его из пальцев, чтобы проверить, не начнет ли оно и помимо моей головы писать так же бойко, как с ее помощью, – заманчивая перспектива для читателя».
Роман с камнем
Высокие заработки – прежде всего от продажи книг, выходивших огромными тиражами и мгновенно раскупающихся, плюс успешная работа издательства, которое он сам и создал, позволили ему воздвигнуть свое самое большое творение, «роман из камней и известки» – то есть замок Эбботсфорт, построенный в средневековом шотландском стиле. Скотт решил поставить его на берегу реки Туид, купив землю, когда-то давно принадлежавшую аббатству Мелроз. Когда он туда перебрался, никакого замка, который впоследствии одним из первых в Англии будет освещен газовыми фонарями, еще и в помине не было. Поначалу их семейство – Вальтер Скотт с домочадцами, женой, детьми и слугами – поселились в старом домике фермера; обоз, который прибыл вместе с ними, состоял из двадцати четырех телег. Кроме домашнего скарба Скотты везли коллекцию оружия и другие реликвии шотландской старины. В письме к леди Олуэнни он уточнял состав драгоценного груза и вспоминал самобытные повадки домашних питомцев:
«С нами едут на берег реки Твид старинные мечи, луки, щиты и копья. Семейство индюка расположилось в шлеме некогда прославленного пограничного доблестного рыцаря и даже коровы, насколько помнится, носили знамена и мушкеты».
...Так началось строительство замка Эбботсфорд, продолжавшееся 13 лет, с 1811-го по 1824-й. Скотт превратил его в своеобразный музей шотландского средневековья; впоследствии там был открыт музей Вальтера Скотта. Отныне он будет находиться здесь почти безвылазно, до самой своей смерти, наступившей в 1832 году.
Он начинает скупать соседние земли, благоустраивать пустоши, прокладывать дороги и мосты, возводить хозяйственные строения. Само собой, что этот мегаломанский проект требовал огромных средств, сотен тысяч фунтов – естественно, что при таком размахе их постоянно не хватало. Чтобы обустроить свой земной рай, ему приходилось иногда писать до полусотни страниц в день, не прерываясь и во время жестоких приступов желчнокаменной болезни. В такие дни он не писал, а диктовал секретарю, преодолевая боль. Когда книга вышла, он, прочтя ее, не узнал свой почерк, напрочь забыл, что это его книга, пусть и не написанная, а надиктованная...
Генрих Гейне в «Письмах из Берлина» писал о значении труда «шотландского барда», об ошеломляющем эффекте его прозы, о его обширной известности:
«Превосходно чествовали здесь недавно Вальтера Скотта. На блестящем маскараде, устроенном на одном празднике, появилось большинство героев скоттовских романов в их характерном облике. Об этом празднике и об этих образах тоже говорят здесь целую неделю. Особенно носились с тем, что сын Вальтера Скотта, ныне находящийся здесь, выступал на этом празднике, одетый шотландским горцем, как того требует костюм, с голыми ногами, без штанов, лишь в переднике, доходящем до середины бедер».
Вальтер Скотт, безусловно, был «первым сочинителем своего времени», но никто и никогда не замечал за ним ни самолюбования, ни позы гения, ни обычного писательского эгоцентризма, каковым страдают его менее одаренные коллеги.
Он не любил «принимать на себя наружности ученого человека». Его первый биограф, сын Вальтер, отмечал:
«Выходя из кабинета, он сбрасывал мантию поэта и надевал одежду сельского дворянина, знающего свет, ко всем внимательного и гостеприимного. Он гордился своим достоинством человека и никогда дарованием поэта или историка и скорее желал, чтобы почитали в нем потомка древней фамилии и основателя Эбботсфорта, насадившего леса и сады его, нежели гения, которого творения имели сильное влияние на человеческий род и способствовали счастью миллиона его ближних».
Страна легенд
Читая Вальтера Скотта, можно забыть о всех своих печалях, как забыл Печорин, увлекшись романом «Пуритане» в ночь накануне дуэли:
«...Я читал сначала с усилием, потом забылся, увлеченный волшебным вымыслом... Неужели шотландскому барду на том свете не платят за каждую отрадную минуту, которую дарит его книга...»
А когда одного известного лорда спросили, что он думает о книге Скотта, он воскликнул: «Что я думаю! Да у нас вчера ночью вся семья глаз не сомкнула, – так никто и не спал, кроме моей подагры!» Один известный американский литературовед, которого трясло от страха перед полетом, уже, естественно, в наше время, последовав совету приятеля почитать в самолете роман Скотта, признавался: «Ничто так не успокаивает и не ободряет во время полета на реактивных самолетах, как дилижансовый стиль в качестве попутчика».
Когда на свете еще никаких самолетов не было, а на пассажирских лайнерах на паровом ходу только-только начали путешествовать, плывя из Нового света в Европу, Эбботсфорт посетил американский писатель Вашингтон Ирвинг.
Ирвинг и Скотт долго бродили по окрестностям замка, и радушный хозяин, рассказывая гостю, как он увлекся редактурой полного собрания сочинений Свифта, перемежал свой рассказ подробностями шотландской истории – ведь в эту минуту они находились в самом сердце этой волшебной страны легенд и сказаний...
Большинство этих мест, вспоминал потом Ирвинг, «обрели свою романтическую славу под пером хозяина Эбботсфорда. Я глядел на раскинувшуюся передо мной часть шотландской границы. И видел места, где разыгрывалось действие баллад и романов, восхищавших целый мир».
фото: Topfoto/FOTODOM
