Автор: Диляра Тасбулатова
Елена Яковлева – звезда и одновременно актриса огромного диапазона. В кино ей больше всего везло с Тодоровским – особенно со старшим, Петром Ефимовичем. Как ни смешно, начало их сотрудничеству положила роль «благородной путаны», что впоследствии позволило Яковлевой продемонстрировать свое незаурядное мастерство и в других его фильмах.
Жар соблазна
…Петр Ефимович, говорят, поначалу сомневался в ее кандидатуре – путана (думал он, да и сама Яковлева свидетельствует) должна быть более «фигуристая», уж слишком эта Лена тоненькая, вот в чем засада. На проститутку ну никак не тянет, господи прости, интеллигентная такая худышка. Выбирал он между ней и Розановой, другой своей любимицей, девушкой с формами. У дам с пониженной социальной ответственностью, полагал Тодоровский, должно быть какое-никакое телосложение, у нее же, хоть и прелестной, как говорил о себе худющий Михаил Светлов, сплошное «теловычитание». Что актерски Яковлева потянет, Тодоровский, отдадим ему должное, нисколько не сомневался.
Недаром ее и в театральное училище приняли сразу (удивительно вообще-то, другие годами пробиваются), и в «Современник», что, по свидетельству очевидцев, вообще большая редкость. Видимо, она из тех, кто проникает в образ сразу, чуть ли не мгновенно, плюс, возможно, характер не скандальный (в театре, который часто называют террариумом единомышленников, это чрезвычайно важно). Еще и индивидуальность: красавица европейского склада, с правильными чертами лица, большеглазая-голубоглазая, к тому же блондинка, она тем не менее сильно выделялась из толпы красоток с «конвейера».
Кадр из фильма "Интердевочка"
…В общем, Петр Ефимович целый месяц мурыжил бедную Яковлеву (она потом рассказывала, как сильно переживала) и в конце концов, как известно, таки взял. Именно ее и никого больше, несмотря на ее изящество. «Интердевочка» стала хитом, да и вышла вовремя, Перестройка была в разгаре, на фильм ходили толпами. Сорок миллионов, между прочим, посмотрели.
Еще бы. Мы ведь только-только вышли чуть ли не из сталинской шинели, долгих заморозков и повсеместной цензуры, а тут такое. Повесть про совесть, роман про обман: главная героиня этой, как ни смешно, моралистической истории, Таня Зайцева, - и женщина что надо, раскованная и умелая, источающая жар соблазна в противовес нашим неуклюжим честным дояркам, и душа-человек. Плюс патриотка – не смогла ведь прижиться в буржуазном раю, потянуло к родным осинам. Русская душа нараспашку, даром что проститутка (хм…).
Повесть Кунина, которой в те времена зачитывались (ее и достать-то было сложно, мне вот в кои-то веки повезло) и по которой поставлен фильм, это, конечно, нечто. Тут вам и козни КГБ, и бедные шлюхи, чуть ли не борцы за либерализацию затхлого СССР, и скромная мама-учительница, ни о чем не подозревающая, и «легитимная» профессия Тани, сутки работающей медсестрой (зато потом три остальные – проституткой), и похотливые иностранцы, и папаша-алкоголик, требующий мзду за разрешение на выезд для дочери, словившей наконец тихого шведа, и юная соседка, которая мечтает об «интересной» работе, на ниве каковой трудится наша Таня… Чего только нет, в общем. Главная же тема – борьба дерзких шлюх ни с чем иным, как с …тоталитаризмом: как сказал один мой приятель, как раз в те годы не пропускавший ни одной юбки, что он, мол, таким образом боролся с диктатурой. На диване, как любят подколоть нас, либералов, консерваторы: правда, на этом самом диване он, в отличие от нас, строчащих в соцсетях, был не один. Боролся вместе с соратниками. Точнее - с соратницами.
Тем не менее. Сорок миллионов – это вам не шутка, подобное никому, кроме Гайдая с Рязановым, не снилось: стало быть, Таня Зайцева в исполнении юной красавицы Яковлевой задела наш неизбалованный народ за живое. Честно говоря, такой обвальный успех, когда повесть о многотрудной жизни работницы интим-услуг вдруг становится хитом в традиционно ханжеской стране, предвидеть сложно. Да и сам Тодоровский поначалу не хотел связываться: по слухам, снимать этот проект его уговорила Мира Тодоровская, жена и продюсер в одном лице, умная, жесткая женщина.
Кадр из фильма "Интердевочка"
«Интердевочка», слегка китчевая, не очень свойственная манере Петра Ефимовича - более лиричной и тонкой, с проработанным вторым планом, - стяжала столь феноменальный успех благодаря (ну, не в последнюю очередь) Яковлевой. Играет она здесь, надо сказать, тоже более прямолинейно, чем в других картинах Тодоровского, и не только его, но ведь тут и Кунин подсуропил, куда же от текста-то денешься… Фильм, по крайней мере, хоть и китч, интереснее книги с ее смехотворной назидательностью и, извините, лексической бедностью.
Хотя…Черт его знает, может, так и надо: с годами я больше стала уважать так называемое народное искусство, от муз. попсы до простецкого кино и книжек в мягкой обложке. Ну, любят люди «Ласковый май», и хорошо. У каждой социальной прослойки своя культура. Не всё так просто: публика, вопреки высокомерию интеллектуалов, тоже, извините, не дура, не одним Тарковским спасаемся.
Между тем успех Яковлевой среди «ширнармасс» подтвердили и специалисты, список наград за эту роль выглядит столь внушительно, будто она играла секретаря парткома или на худой конец Анну Каренину. Откликнулись даже японцы, крупный международный фестиваль в Токио назвал ее лучшей актрисой; вручили и «Нику», профессиональный приз, где голосуют академики, заслуженные кинодеятели; не отстал и актерский фестиваль «Созвездие». Ну и, конечно, та самая «невзыскательная» публика, объявившая Яковлеву лучшей по опросам журнала «Советский экран», выходившего тогда миллионными тиражами (в конце восьмидесятых - около 2 млн.).
Прима
В этом же году она неожиданно покинула «Современник» - ради театра Ермоловой, чтобы потом столь же неожиданно вернуться (и ее опять приняли, что тоже случай уникальный, здесь такого не прощают). В «Современнике» Яковлева была подлинной примой, играя в великих пьесах великие роли: от Тамары в «Пяти вечерах» до Элизы Дулиттл, от Кабанихи до Марьи Лебядкиной в «Бесах», причем в постановке не кого-нибудь, а самого Анджея Вайды. Спектакль, правда, поругивали – и, кстати, довольно-таки зло, не посчитавшись с авторитетом великого режиссера. Что, в общем, нормально, критик не должен быть обслугой, хотя бы и великих. Вайда, скажем в его «оправдание», ждал лет эдак тридцать, чтобы наконец осуществить свой замысел, и за эти годы его концепция поддалась коррозии, устарела. Актеров здесь будто предоставили самим себе, но даже самые вредные критики отметили и Яковлеву, и других: актерская профессия, самая, наверно, зависимая из всех творческих, иногда, как ни парадоксально, идет вразрез с замыслом «демиурга», то бишь постановщика. И если общая атмосфера спектакля не понравилась решительно никому, то актерам, странное дело, не досталось ни одной оплеухи: на сей раз критики поняли, в чем тут фокус.
Кстати. Чтобы оценить исполнителя вполне, вне зависимости от режиссерской воли, полезен и такой опыт - от противного. Когда актер «доигрывает» за режиссера. Противоположный пример – Вуди Аллен, режиссер настолько актерский, что у него и табуретка заиграет. Да и не у него одного. А уж если актер или актриса отнюдь не табуретка, то результаты могут быть непредсказуемо фантастическими.
Оторва
Как, скажем, в фильме «Анкор, еще анкор!» того же Тодоровского-старшего, где Яковлева играет некую Аню Крюкову, распутную и одновременно расчетливую женушку капитана Крюкова (которого привычно профессионально изображает Никоненко), что переспит хоть с крокодилом, лишь бы мужа повысили в звании. И не только переспит – сдаст, настучит, стравит: распространенный тип стервы, которой именно такое мироустройство очень даже на руку. Яковлева здесь не жалеет, что называется, красок, играя эту дрянь во всю ширь своего дарования, где комическое часто переплетается с трагическим, а эпоха, послевоенное время, когда страна вновь впадает в морок «бдительности», дает этой оторве полный карт-бланш. Яковлева играет здесь даже не тип, а уже архетип, что как вы догадываетесь, сложнее: за всей этой разлюли-малиной, внешней лихостью и весельем хорошенькой шлюшки проглядывает что-то зловещее.
Фильм поругивали – мол, клевета на наших доблестных офицеров, выигравших войну. Премьеру, назначенную на 23 февраля 1993 года, отменил лично Грачев, министр Минобороны (24-го, правда, таки показали, по каналу «Россия»), а Тодоровского «уличили» в неуёмной фантазии. Между тем он ничего не придумал, честно описав быт и нравы той части, где сам квартировался в 45-м, после войны:
«Я пожил в этих военных городках после войны, я рассказал только маленькую часть этой замкнутой жизни в военных городках, в тайге. И я думал, когда я начинал картину, где же я теперь найду глинобитные одноэтажные дома, где жили жены офицеров с детьми. Запросто. Оказалось, я нашел такой городок под Москвой. Там нет школы, детей возят в школу за 15 километров, маленький магазинчик работает два раза в неделю, вода в колонке во дворе, клуб не работает. Вот в этой ситуации, если вы читали Куприна, у которого есть замечательная повесть «Поединок», вот это история про жизнь. Они замечательные люди, просто они попали в такую ситуацию, где деваться некуда».
Кадр из фильма "Анкор, еще анкор!"
Насколько там все «замечательные», трудно судить: было бы так, полковник Виноградов не застрелился бы, а его ординарец не получил бы восемь лет ни за что ни про что. То есть за то, что в частном письме описал без прикрас бытование послевоенной жизни где-то в богом забытых местах. Тупость, пьянство, подсиживания, разврат и пр. Интересно, что много лет спустя в том же, в чем и невинного мальчишку, героя фильма, обвинили и Тодоровского. В так называемых пролетарских соцсетях фильм до сих пор шельмуют, вот что странно (впрочем, почему, собственно, странно?). Вечное возвращение…
Потаенный, а порой и явный трагизм этой картины как бы растворен в комических ситуациях, часто спровоцированных (какой кошмар, товарищи) сексуальностью. Главная приманка здесь – Розанова в роли офицера Антиповой, от которой даже в ее серой офицерской шинели строгого мужского фасона исходит эротическое притяжение; Яковлева, со своей открытой развязностью и одновременно очарованием будто контрастирует с ней. «Анкор» буквально прогремел – по части эротизма одолев даже «Интердевочку», где, как ни смешно, секс был не главным – там ведь он всего лишь часть профессии, не более того. В смелой по тем временам сцене с неутомимым японцем, замордовавшим бедную Таню своей мужской ненасытностью, это наглядно видно: работа есть работа. Причем с обеих сторон.
Интонация
Яковлевой предстоит сыграть у Тодоровского-старшего (потом она еще и у младшего снимется) еще два раза – в «Ретро втроем» и в «Чудной игре» («Какая чудная игра»), где ее роль была отнюдь не главной. Некая Вера, беременная соседка трех студентов, поселившихся в общаге на окраине Москвы, эдакая мировая душа, анима, никому не нужная, одинокая, брошенная на произвол судьбы. Как, впрочем, и всякая душа с оголенными нервами, не умеющая приспосабливаться к грубой реальности.
Надо сказать, что Яковлева, будучи тонкой актрисой, играет совершенно разные роли почти без внешних приспособлений, иногда чисто интонационно. Голос у нее довольно тонкий, не басовитый (низкий иногда звучит эротичнее), зато владеет она им в совершенстве: где надо, может и визгу подпустить, но опять-таки, столь откровенными приемами почти не пользуется, не комикует понапрасну. Не эстрадничает, грубо говоря. Это довольно сложно объяснить, поэтому рассуждать об актерах - сущее наказание: попробуй описать словами, как, скажем, Чурикова одной голосовой модуляцией повергает вас в трепет. Вот и Яковлева – непонятно, как она это делает, порой на грани, как с этой шлюшкой Аней Крюковой: на грани-то на грани, но до эстрады не скатывается.
Как говаривал великий Евстигнеев – что вы, мол, так восхищаетесь, у меня просто больше масок, чем у плохого актера, и меняю я их в зависимости от задачи. Неправда. Там не только в масках дело, есть что-то и «над», волшебство, нечто необъяснимое. Кстати говоря, актер и сам может не понимать, что именно и почему Господь бог наделил его таким даром, выбрал, назначил своим инструментом. Вопрос, конечно, в том, как этот божий дар не растерять по дороге, распорядиться им как надо. И чисто технически, и, как говорится, «духовно». Но что такое, собственно, «духовно»? Странное слово: а если, скажем, твой актерский аппарат на сей раз не звучит, хоть ты тресни, и роль не дается? Даже у Николсона были такого рода затруднения, уж куда дальше…
Многое, если не все, зависит от режиссера: даже большие актеры терялись, если режиссура была слабой или, как говорится, буквальной – что играть, если играть нечего? Ну, а в редчайших случаях актер побеждал режиссера, и такое случалось. Яковлевой в целом везло (хотя не все ее роли, каюсь, я видела, театральные, например). Повезло конкретно и с Петром Тодоровским – причем аж в трех фильмах, хотя «Ретро втроем» слабее, на мой взгляд, чем даже «Интердевочка» и «Чудная игра».
Любовь втроем
В титрах «Ретро втроем» - посвящение другой картине на эту же тему, снятой в далеком 1927-м Абрамом Роомом. По сценарию, между прочим, самого Шкловского, якобы намекавшему на одну знаменитую троицу тех лет, то бишь чету Бриков, одно время живших с Маяковским на одной «жилплощади». Однако это пикантное сходство с тем самым знаменитым сожительством, до сих пор будоражащим обывателей, лишь внешнее: продвинутый феминист Роом снял фильм не о революционных «перверсиях», а об освобождении женщины от пут домашнего рабства. Людмила, героиня стародавней картины, потому-то и бросится в объятия мужниного друга, что чувствует себя запертой в клетке, надеясь, что другой мужчина, более к ней внимательный, ее освободит, признает равной. Ну а когда и любовник начнет вести себя как «мизогин», встанет и пойдет куда глаза глядят, будучи при этом беременной. У Тодоровского эти мотивы исчезли: Рита – способный фотохудожник, муж, бросив актерство, зарабатывает на хлеб с маслом и даже на новый автомобиль (и это в голодные девяностые), а симпатичный обаяшка любовник, выпускник театрального училища, …расклеивает афиши. В отличие от Людмилы, бросившей обоих ради свободы, Рита не бросает ни того, ни другого. То есть идея не очень понятна: ну да, адюльтер, приятный нашему женскому самолюбию, ибо здесь вершина треугольника - женщина, в отличие от более распространенных случаев, но… Почему-то неубедительно. Мотив тоски по великой любви, которой пронизан «Военно-полевой роман», горькая повесть неосуществившихся надежд, по которым катком прокатилась война, здесь отсутствует.
Тодоровский-лирик, видимо, более всего силен в человеческих драмах на фоне пограничных исторических ситуаций и тектонических сдвигов: послевоенный быт, ужасы репрессий, человек на краю пропасти и прочее. Хотя и чистая лирика ему удавалась – в «Городском романсе», например.
Немой укор
Кадр из фильма "Мой сводный брат Франкенштейн"
…Чуть позже, лет через семь, Яковлева снимется уже у сына Петра Ефимовича, Валерия, унаследовавшего талант отца, причем без подражательств. «Мой сводный брат Франкенштейн» - одна из важнейших картин о чеченском синдроме, где Яковлева играет Риту, жену московского обывателя, случайно прижившего сына на стороне лет двадцать тому назад, где-то в провинции. Юный чеченский ветеран, Павлик, одноглазый и психически нездоровый, вплоть до безумия, которому всюду чудятся «духи», готовый защитить свою новую семью от «врагов», как снег на голову явится в благополучную московскую жизнь своего папаши. Где знать не знают, да и не стремятся знать, что на самом деле было на окраинах империи. Рок настигнет этих обывателей прямо в их доме, застукает, как говорится, на месте «преступления», сиречь равнодушия и социального безразличия. Жертва войны, моральный и физический урод, «Франкенштейн», как назовет его насмотренный сводный братец безумного ветерана, злонамеренный типчик, мечтающий избавиться от малоприятного гостя, отныне будет вечно стоять перед их взором, словно немой укор. У Яковлевой здесь задача посложнее, чем в других картинах – все без исключения критики отмечают, что она превзошла самое себя. Причем без особых внешних приспособлений, играя на полутонах, хотя волею драматурга вовлечена в настоящую трагедию античного, не меньше, накала. Эхо войны, помноженное на безответственность ее муженька, слабого подкаблучника, «гульнувшего» на стороне с ужасающими последствиями, отзовется настоящим кошмаром. Изощренный замысел Геннадия Островского, талантливого драматурга, повествующий о нашей всеобщей вине…
Рита, так случилось, низойдет в ад по собственной воле, заставив мужа встретить на вокзале его незаконнорожденного сына, подспудно, видимо, стремясь избыть вину своего благоверного. Кончится это трагедией, семья попадет в западню: «спасая» детей, Павлик завезет их на дачу и начнет отстреливаться, воображая, что дом окружен.
Играем Шиллера
Яковлева, два раза покидавшая «Современник», вернулась в него в третий раз, но уж в качестве приглашенной актрисы, ради спектакля Туминаса «Играем…Шиллера!». Марина Неёлова-Елизавета и Елена Яковлева-Мария Стюарт - в спектакле, который стал хитом сезона, шел долгие годы, если не идет до сих пор. На фоне аскетичных декораций, где каждая вещь или предмет символизируют или абсолютную власть (или, наоборот, абсолютную несвободу, что взаимосвязано), мастерство обеих проявляется особенно ярко: бенефис, поделенный на двух звезд, и каждая не уступает другой в зрелом мастерстве. Конфликт Елизаветы и Марии, помимо политического, еще и женский, их соперничество происходило на двух аренах: в отличие от Марии, Елизавета умела держать свои страсти в узде, причем не только ради сохранения абсолютной власти, но и приумножения влияния Англии. Мария, тоже политик с сильной волей, проиграла свою битву и в результате была казнена - из-за любви к тому, кого возвеличила, презрев мнение народа (законный король, ее муж, был предательски убит, возможно, с ее согласия).
Однако именно Марии, не менее коварной, нежели Елизавета (нравы той эпохи поражают воображение жестокостью и низким коварством) молва приписывает благородство: видимо, потому, что она пала жертвой и Елизаветы, и своих собственных интриг. Королева, взошедшая на эшафот, да еще и красавица, образованная и утонченная, вызывает исключительно сочувствие. Елизавету же, женщину неприятной наружности, к тому же подписавшей смертный приговор своей родственнице, недолюбливают. Вот уже полтысячелетия - впрочем, отдавая должное ее политическому гению.
Туминас как раз избегает такой прямолинейности – в его спектакле это конфликт равных, даром что Мария все же жертва, убитая словно баран на заклание (омерзительная бойня, дикая казнь). Елизавета-Неёлова в его интерпретации – не просто злобная фурия, сводящая счеты с замышлявшей против нее соперницы, но и сомневающаяся в окончательном решении слабая женщина.
Их «феминистский» конфликт, которому уже пятьсот лет, потому и будоражит наше воображение, что сцепились не просто венчанные на царство особы, но две совершенно незаурядные женщины, Марии ведь ее положение и власть тоже не просто так достались. Яковлева и Неёлова идеально воплотили режиссерский замысел, наращивая крещендо трагического финала, когда обе прочно стоят на своем: причем узница Мария иногда выглядит сильнее всемогущей правительницы. Вот и Яковлева не сдается, идя на плаху с поистине королевским величием, и по мере приближения к ужасающему финалу по зрительному залу пробегает дрожь. Эта дрожь узнавания, когда зритель сталкивается с незаурядным даром, с чем-то таким, что наводит на мысль о волшебстве, некой избранности, о точной, вибрирующей инструментовке – и есть признак Искусства (как раньше патетически писали это слово со строчной).
Елена Яковлева, впрочем, этой строчной достойна. Ведь она - одна из лучших в сонме отечественных звезд. Впрочем, чего греха таить и скромничать, это и мировой уровень.
фото: FOTODOM
