Радио "Стори FM"
Михаил Ульянов: Без победных реляций

Михаил Ульянов: Без победных реляций

Автор: Диляра Тасбулатова

Михаил Ульянов, актер, без сомнения великий, 15 (!) раз играл маршала Жукова – во всех его ипостасях. И только уникальное дарование спасло его от имиджа вечного полководца или целой плеяды таковых, разнообразных исторических деятелей. Хотя так называемая простая публика жаждала именно их.

Актер-полководец

…Во всех источниках так и написано: мол, Ульянов такой исполин, что играть бы ему вечно Ленина-Сталина-Жукова (что он и делал, впрочем) – разумеется, в соответствии с официальной советской доктриной, где, как по мне, все же сложно искать зерно роли. Ну если знать всю правду – каковая бывает горше некуда.

Сам он, вот ведь двойственное положение, и тяготился этим имиджем актера-полководца, и гордился им: прямо как Геловани, навек пришпиленный к образу великого вождя, «спасителя человечества» с трубкой и в тяжелом гриме, статуарный как мертвец, ходячая кукла из музея мадам Тюссо. Ульянов же, талант есть талант, всякий раз своего Жукова разнообразил, «очеловечивал» – до такой степени, что нравилось и самому маршалу, мечтавшему встретиться с актером. У них вроде как не сложилось, так и не повидались, хотя оба жаждали, но Ульянову, думаю, особо и не нужно было – он же не копиист, рисовать с натуры: чтобы наделить маршальским величием кого угодно в его распоряжении была и отточенная техника, и небывалая органика, и воображение, и чего только не было. Размах, мощь, и при этом, как это ни странно прозвучит, человечность, каковой он наделял этих монстров. Возможно, даже помимо своей воли – ибо сам Ульянов, находясь в тисках идеологического искусства, был человечным, искренним, добрым и откликающимся на добро. Ни медные трубы, ни близость к власти его не развратили, дурного слова о нем не слышала: тому поможет, этого облагодетельствует, а уж как он любил свою семью, детей и внучек, истово и всепоглощающе, так просто на зависть. Стоило кому-нибудь из них заболеть, места себе не находил – забросив все дела, бегал по инстанциям, чтобы добиться сложной операции.

Но… Как советский актер, тем более такой знаменитый, гремевший буквально на всю страну, он поневоле находился в коконе советской же парадигмы – потому и отказался, свидетельствует режиссер Владимир Мирзоев, от роли в пьесе Гарольда Пинтера. Не без раздумий, но таки отказался – прочитав пьесу, был, скажем так, в недоумении. Постмодернистский абсурд, в каковом мы, да и не только мы, в двадцатом веке, а теперь уже и двадцать первом, существуем уже давно, маркированный, скажем, тем же Малевичем с его квадратом-небытием, - был ему чужд. Условный Жуков и иже с ним этот абсурд, по мысли народа-освободителя, мы победили, и на шестой части суши воцарилась правда, и только правда.


Без победных реляций

Может, интуитивно (вы не смотрите, что актеры вроде как люди «ограниченные», интуиция – великая вещь) Ульянов понимал, что на одних наполеонах далеко не уедешь и рвался играть что-нибудь «помельче», без победных реляций и «высоких» чувств: помимо необозримых полей сражений его персонального Ватерлоо и бесконечных заседаний в генштабе, есть ведь еще кое-что. В воображении людей прошлое всегда ассоциируется с так называемыми «свершениями» - полетом Гагарина, первой атомной бомбой, Ялтинской конференцией, но пока все это происходит на переднем, так сказать, фланге большой Истории, где-нибудь в подвале сидит себе тихий Акакий Акакиевич и будет сидеть вечно, на обочине большой истории.

Уже в 1960-м, в «Простой истории», Ульянов как раз и сыграет уже не Сталина или Наполеона, а некого Данилова, всего-то секретаря местного райкома, которого полюбит Нонна Мордюкова, председательша колхоза, поднимающая изо всех сил разоренное хозяйство из послевоенных руин. Не зная ни сна, ни отдыха, лишенная мужской ласки, потянется, как писали, бывало, раньше, к сильному человеку, а он струсит, уклонится: фраза Мордюковой, обращенная к Ульянову – «хороший ты мужик, но не орел», станет крылатой, мемом, как сейчас говорят. Вся мужская стать Ульянова (сам он считал себя некрасивым, «головастиком», хотя был в своем роде эталоном мужской привлекательности для наших неизбалованных теток) говорила вроде как о другом – такой мужчина, устойчивый и надежный, как весь гражданский флот, уж никак не может юлить. Тем более при виде этой пролетарской мадонны, да еще с таким мощным характером и эротическим притяжением.

2.jpg
Кадр из фильма "Председатель"
Ну, ничего: через четыре года исправились, подобрав для Ульянова эталонную роль председателя колхоза Егора Трубникова, не щадившего ни своего живота, ни живота односельчан, чтобы поднять напрочь убитое хозяйство, хотя в колхозе мужчин почти не осталось, мужчины остались лежать в чужой земле. Однако здесь все не так просто – сценарий «Председателя» был написан не кем-нибудь, а самим Юрием Нагибиным, и написан не без, так сказать, второго плана: этот Трубников, только что с фронта, что твой Павка Корчагин, живя не по лжи, а по совести, за необходимостью выполнить план любой ценой живого человека, в общем, не видел. То есть на всех этих вдов, переживших немецкое нашествие, голод, нищету, оккупацию, смерть мужей, похоронки, ужасающий быт и пр. он смотрел как на инструменты для выполнения и перевыполнения плана. Ульянов со своим убойным темпераментом настолько пересолил, увлекшись ролью (причем в верную сторону, играя своего персонажа чуть ли не как идеологического садиста), что режиссер Салтыков молил его умерить пыл, всерьез опасаясь, что картину положат на полку - это вам не «Кубанские казаки», а правду у нас не жалуют. В результате фильм действительно был слегка урезан (самые острые сцены убрали), и его выход на экраны задержали на год. Но в 1965-м все же выпустили, и «Председатель» мгновенно стал хитом, 7 миллионов посмотрело. Так называемый народ (то, что сделали с деревней до войны, в коллективной памяти крепко застряло, и хитроумный Нагибин это учел) понял месседж картины. И Трубников - не столько слуга режима, сколько фанатик, но честный и героический, становится на долгие годы идеалом мужчины и советского человека, формулой так называемого «русского характера», - разумеется, насквозь мифологического. Недаром в пролетарских соцсетях этот фильм часто ставят в пример – в укор декадентским драмам и салонным переживаниям не нюхавших пороху интеллигентов.


Буквоед

Еще через четыре года Ульянову вновь повезло (правда, в «перерывах» между чем-то стоящим он опять играл то Ленина, то еще что-то в таком же духе) – Пырьев, всерьез взявшийся после своих колхозных комедий за русскую классику в лице Достоевского, не без сомнений (боялся, что после успеха «Председателя» Ульянов будет играть «заземленно», как он выразился) все же прислал ему приглашение на пробы. Ульянов, будучи уже знаменитым и именитым, сам робко просился хоть на какую-нибудь роль в экранизации великого романа, случайно встретив Пырьева на очередном заседании мосфильмовского начальства. Так вот, стоило Ульянову, когда пришла его очередь (Кирилл Лавров на роль Ивана и Марк Прудкин-старик Карамазов были давно утверждены) открыть рот, как вслед за ним рот открыл уже Пырьев: от «заземленности», стиля «док», деревенского правдоподобия советской школы не осталось и следа. Ульянов уже на пробах, каким-то волшебством, внутренним чувством, буквально с первой реплики, чуть ли не объял необъятное – внутренний трагизм Мити Карамазова, фантастичность его натуры, где видно и безумие, и склонность к преступлению, граничащая, как ни странно, с честью и совестливостью. Я видела Митю и в театре, и в других постановках – но ни разу равного ульяновскому: поразительный размах и замах, боюсь, без него картина вообще не состоялась бы. Недаром Марлон Брандо, актер, схожий с Ульяновым темпераментом, так ценил его, чувствуя родственность натуры, ее масштаб.

Однако кроме масштаба, Ульянов еще и «достал» постановщика своей знаменитой въедливостью: на съемки он постоянно носил роман Достоевского, знал его чуть ли не наизусть, постоянно донимая Пырьева вопросами и страшно этим раздражая: да не будь же ты таким буквоедом, вопил он (а характерец у Пырьева был не приведи господи).

«По мере движения своей драмы, - писал критик Свободин, - герой Ульянова становится всё более притягателен. Его инфантильность оборачивается наивностью в высоком смысле - жаждой доверия. Если человек откроет вам сердце и в сердце этом чистота, то как же вы, люди, можете не верить ему! Это так странно, так поразительно, так бесчеловечно, что, право же, можно перестать понимать всё окружающее. Вот что играет Ульянов…».

Результат не замедлил сказаться: картину выдвинули на Оскар в категории лучший фильм на иностранном языке, что в СССР случалось крайне редко.


Без свидетелей

…Вплоть до семидесятого года Ульянов все свое время отдает эпопее «Освобождение» - с одобрения и согласия прототипа, тов. Жукова, вступив, иначе не скажешь, в эту, так сказать, эпохальную роль, сопровождавшую его всю жизнь. И вот тут надо бы оговориться - я специально избегаю в своем эссе героических персонажей Ульянова, останавливаясь на других сторонах его таланта: и потому, что он сам уставал от патетики, подсознательно (а порой и сознательно) находясь в поисках разнообразия, не желая забронзоветь, и потому, что сказать, в общем, здесь особо нечего; кроме, может, общего места, похвалы разнообразию и гибкости органики этого актера.

На этом, как любили выражаться советские критики, трудном поприще (хотя трудным полагали, наоборот, роли маршалов и прочих персон, облеченных властью, порой неограниченной) Ульянову иногда и доставалось, причем от зрителей, как это было с фильмом Михалкова «Без свидетелей» - по пьесе детской писательницы Софьи Прокофьевой (она до сих пор жива, ей 93). «Без свидетелей», как признается сам Ульянов, дался ему тяжелее всего, ибо играл он на грани фола, так гротескно, что зрители (они у нас тогда активные были, всё строчили письма в редакции, сейчас, правда, для этого есть соцсети) начали писать ему, что, мол, он подонок и негодяй, кривляка, халтурщик и клоун (!). Играл Ульянов и вправду человека малоприятного, мелкого карьериста и тролля, сущую дрянь, да еще и с садистическими наклонностями, мерзавца, зачем-то запершего бывшую жену в ее же квартире. Весь фильм они ведут с Ириной Купченко нескончаемый разговор - в декорациях тесной комнаты обычной московской хрущобы, что доставляло и режиссеру, и актерам особые сложности. Надо заметить, что Михалков, переживавший, что у него не получится, воздуху маловато, справился со своей задачей блестяще, а уж Купченко и Ульянов никогда никого не подводили. Запредельное мастерство, хотя Ульянов – видимо, поддавшись на уговоры режиссера, иногда точно пересаливает с ужимками. Смотреть, правда, интересно – можно рекомендовать студентам театральных училищ в качестве эталонного примера театра на двоих со всем разнообразием виртуозной актерской техники.

3.jpg
Кадр из фильма "Бег"

То же самое можно сказать и о выдающейся роли генерала Чарноты в «Беге» Алова и Наумова. Особенно, разумеется, в знаменитой сцене игры в карты, когда он, явившись к подлецу Корзухину-Евстигнееву, выигрывает у него целое состояние – эта великая сцена, до сих пор поражающая воображение величайшим мастерством, тоже вошла в учебники – без преувеличения – мировых достижений актерской техники. Причем оба, и Евстигнеев, и Ульянов импровизировали – а режиссеры отдали им на откуп интонационное разнообразие этого эпизода, даже больше полагаясь не на собственные представления, а на актеров. Случай довольно редкий, даже притом, что к крупным актерам все же прислушиваются: однако отнять «дирижерскую палочку» у режиссера далеко не всегда удается.


Тема

…Интересно, что даже у Ульянова, каким бы «советским», при всей своей мощи, он не казался, (впрочем, порой и благодаря ей, вкупе с его «народностью» и бесконечными воплощениями Жукова) – есть своя «полка». И не книжная, заветная, где стоят томики его любимых писателей, а та самая, которой как огня боялись все без исключения отечественные режиссеры: когда фильм запрещают, кладут на полку, не только вся группа не получит премии (это еще полбеды), запрет может радикально изменить судьбу режиссера, а заодно и актеров. Так было, когда запретили «Комиссара» - причем на судьбах Мордюковой и Ролана Быкова это сказалось не столь драматично, как на судьбе постановщика, Аскольдова; собственно, он так ничего больше и не снял. Судьба «Двадцати дней без войны», не вышедших вовремя, сказалась на карьере Заманского. Конечно, Ульянова запрет панфиловской «Темы» в такой степени не коснулся, хотя, возможно, закрыл ему путь к так называемым «отрицательным» персонажам. Ну, условно отрицательным, ибо его герой, советский графоман, строчащий свои бездарные опусы, трус и приспособленец, все же не окончательный злодей, не маньяк же он в конце концов. Так, ни богу свечка, ни черту кочерга, воплощенная заурядность, по сути – ничтожество, при этом смутно догадывающееся, что он отнюдь не Байрон. Один из, таких у нас несть числа – как, собственно, и повсюду, правда, с приметами именно советского ничтожества: нигде в мире, насколько мне известно, графоманов не издавали громадными тиражами и не содержали за счет государства (традиция пошла еще от Сталина). У этого Кима Есенина есть все, что полагалось тогда писателю: спецпаек с вожделенной копченой колбасой, каковую простой смертный видел разве что во сне, машина – пусть и отечественный автопром, но среди наших, однако, лучшая, та самая Волга, на которую тогда стояла очередь, да и стоила она 9000 рублей, сумма непомерная при зарплате в 120. Дача, семинары, встречи с читателями, заграничные поездки, да много чего еще: за все эти блага он должен был раз в пять лет издавать роман – какой, уже другой вопрос. Вероятно, что-нибудь из жизни сталеваров, которых он в глаза не видывал, что-нибудь духоподъемное, насквозь фальшивое, написанное суконным языком.

И вот этот деятель, снарядившись с приятелем прокатиться в провинциальный Суздаль пушистой русской зимой повидаться со старой учительницей приятеля, пародийной интеллигенткой, талдычащей, что как, мол, «страдает художник» (хотя какой из Кима художник, он и сам это понимает), именно здесь встречает женщину, что ему не по зубам, которая любит другого. И невольно становится свидетелем сцены их прощания: другой, у которого отнята работа филолога, нанявшись гробокопателем, чтобы не связываться с системой, собрался в Америку, и женщина уговаривает его не делать этого. Не совершать рокового шага в пустоту (идет 1977 год, пик застоя, когда отъезд приравнивался чуть ли не к малой смерти, полному исчезновению с горизонта прошлой жизни и прощанию с родиной навсегда).

5.jpg
Кадр из фильма "Тема"

…Смешно, но поначалу фильм должен был разоблачать «отъезжантов» и диссидентов – у Панфилова же получилось с точностью до наоборот; еще забавнее, что на первом просмотре эта тончайшая, не без яду, картина не вызвала восторгов даже у критиков, не говоря уже о начальстве; ну и вишенкой на торте стала критика в адрес …Ульянова (он, дескать, не совсем справился). Кстати, поначалу на Кима Есенина прочили Смоктуновского или Баталова: первый считался беспроигрышным вариантом (может, даже слишком беспроигрышным), второй, Баталов, лишен «мужиковатости», необходимой, по мысли режиссера, для этой роли. Панфилов страшно мучился сложным выбором – все трое были хороши, хотя Ульянов с этой своей «мужиковатостью» подходил все же больше: из крестьян, но выбившийся «в люди». Считается, однако, что со Смоктуновским картина не попала бы под раздачу, хотя кто его знает…

…В общем, кучка недовольных, присутствовавших на первом просмотре, уныло покинула зал – фильм не понравился и иностранцам (впрочем, что такое «иностранец»? В русском языке термин, закрепившийся за человеком более высокого развития – как будто нет и среди них идиотов). Через 10 лет, когда картину наконец сняли в полки и повезли на Берлинале, один «иностранец», а именно выдающийся актер Клаус-Мария Брандауэр, председатель жюри основного конкурса, после ожесточенных споров таки вручил «Золотого медведя» фильму «Тема».


Народный хит

7.jpg
Кадр из фильма "Ворошиловский стрелок"

«Ворошиловский стрелок», чуть ли не народный эпос о дедушке-мстителе, говорухинский фильм, сделанный по лекалам Голливуда, - о человеке, который действует в обход закона, занимает особое место в фильмографии Ульянова. Хотя это, конечно, не его уровень, зато картина соответствует ожиданиям зрителей, мечте о восстановлении справедливости, причем неправовыми, так сказать, методами. Правовые здесь не в чести – и говорить нужно было в первую очередь об этом, хотя Говорухин смещает акценты, по сути, приветствуя хаос. Ульянов, в свою очередь, по наивности и душевной чистоте, играет, что называется, на разрыв (недаром он получил множество призов за эту роль) – здесь даже есть что-то личное, он всерьез опасается за собственную подросшую внучку. Сюжет почти мифологический, архаический, помещенный, правда, в реальную среду тотального беспредела – опасный конструкт, чего оба, и Говорухин, и Ульянов явно не почувствовали. Свобода воли оборачивается садизмом, подспудно выявляя кошмар нашего существования, когда ты совершенно беззащитен перед силами зла, сам становясь на его сторону, одержимый местью.

С другой стороны, жанр здесь соблюден довольно точно, что и привлекло народные массы, сделав фильм хитом, Ульянов же, что называется, погрузился в роль: не будь его, картина бы превратилась в очередной экшен - что и говорить, с выбором актера Говорухин явно не проиграл.  

 

Матерый человечище

…Вообще Ульянов, конечно, - глыба, хотя это слово настолько затаскано, что не хочется его повторять: но это тот самый случай, когда иначе не скажешь, глыба как она есть (хотя я, повторюсь, намеренно остановилась на его «второстепенных», негероических ролях - может, наоборот, первостепенных). В ранней юности неуверенный в себе (увидев себя впервые на экране, он ужаснулся, но это частый случай у актеров, им бывает противно на себя смотреть), он проделал колоссальную работу – и не только, так сказать, профессиональную, техническую, но и духовного свойства, хотя находился в своем роде в тисках определенной идеологии. Кроме всего прочего, он одинаково хорошо чувствовал себя и в театре, и в кино, хотя это все же разные виды искусства: звезды театра порой выглядят бледно на сцене, и наоборот. Для него не было ни национальных, ни географических границ: никогда не используя характерный грим и оставаясь самим собой, он мог, как никто, сыграть и Наполеона, почувствовав его как человека, а не просто как полководца, и Тевье, хотя здесь есть своя специфика. Театроведы поражались его внутреннему преображению - после Михоэлса это был лучший Тевье, при всей «русскости» Ульянова. От великого до смешного, от гротеска и быта до трагедии и пафоса: все, что ни на есть в искусстве исполнения было ему под силу.

Один из величайших, наряду с Евстигнеевым, Олегом Борисовым, Марлоном Брандо, Лоуренсом Оливье. Актер на века, которого будут помнить очень долго, если человеческая цивилизация сохранит свой облик, не переродившись окончательно.

фото: FOTODOM; kinopoisk.ru

Похожие публикации

  • Соня Рикель: «Не бойся все перекроить по своему вкусу»
    Соня Рикель: «Не бойся все перекроить по своему вкусу»
    Кутюрье-женщин не так уж много. А тех, кто добрался до Олимпа Высокой моды, и вовсе единицы. Но вот такая заводная и огненно-рыжая - точно одна-единственная. Ее имя – Соня Рикель. 25 мая 2023 года ей исполнилось бы 93.
  • Перфекционист Ал Пачино
    Перфекционист Ал Пачино
    Сказать об Ал Пачино, что он - харизматик, от одного взгляда которого бедные дамы тут же падают в обморок, сраженные внезапно охватившим их чувством, а режиссеры-мужчины традиционной ориентации не могут оторвать от него глаз, - значит не сказать ничего
  • Петр Тодоровский: Человек с гитарой
    Петр Тодоровский: Человек с гитарой
    Петр Ефимович Тодоровский совсем юным попал на фронт. Курсант Саратовского военно-пехотного училища, с 1944 года он уже командир минометного взвода. Петр Тодоровский дошел до Эльбы, был ранен. Увидев работу военных кинооператоров, Тодоровский решил, что если останется жив, обязательно освоит эту профессию