Автор: Леонид Спивак
Где обрывается Россия
Над морем черным и глухим.
О. Э. Мандельштам
Монархически мыслящая часть
"Вестник" Цыгальского
В тридцатые в городе Бостоне существовало два небольших русских книжных магазина, собирались в эмигрантском Русском клубе, выходил «Вестник русского духовного воскресения». Сей журнал, имевший монархическую направленность, издавался уполномоченным русского императорского дома по штату Массачусетс инженером-полковником Александром Цыгальским.
Расколотая на либералов и консерваторов, яростно между собой спорившая, каждая из волн эмиграции отказывалась от политического примирения. В начале 1938-го назрел конфликт и в Русском клубе Бостона. Как писал «Вестник» Цыгальского, «монархически мыслящая часть» покинула бостонский клуб в связи с тем, что его председатель, профессор истории Гарвардского университета М. М. Карпович был либералом, «не скрывавшим своих симпатий к Керенскому и Милюкову».
Разбойничья республика
Полковник инженерных войск Александр Викторович Цыгальский был из тех, кто не заслуживает забвения. Родился в Петербурге, в 1880-м, происходил из семьи военных; окончил Николаевскую инженерную академию, написал нескольких книг по морской фортификации. Типичная судьба офицера, участника Первой мировой войны, а затем полковника белой Добровольческой армии, оказавшегося в 1919 году в Крыму.
«Чтоб понять, чем была Феодосия при Деникине-Врангеле, нужно знать, чем была она раньше. У города был заскок – делать вид, что ничего не переменилось, а осталось совсем, совсем по-старому, – писал очевидец тех событий Осип Мандельштам. – Спору нет – мы должны быть благодарны Врангелю за то, что он дал нам подышать чистейшим воздухом разбойничьей средиземной республики шестнадцатого века. Но аттической Феодосии нелегко было приспособиться к суровому закону крымских пиратов».
Я не создан для тюрьмы!
Несмотря на ужасы гражданской войны, в Феодосии теплилась литературная жизнь. В небольшом подвальчике приютилось «Кафе поэтов», где собирались бежавшие на юг страны артисты и литераторы. Шли разговоры об издании поэтического альманаха, о сборе средств на него через благотворительные вечера. В один из вечеров 1919 года здесь встретились Мандельштам и поэт-любитель полковник Цыгальский, и след этого знакомства остался в литературе.
Профессор Гарвардского университета Михаил Карпович на склоне лет создал мемуарный очерк о молодом Мандельштаме, с которым был дружен с 1907 года: «Больше всего он был похож на цыпленка, и это сходство придавало ему несколько комический вид. Но вместе с тем в чертах его лица и в красивых грустных глазах было что-то очень привлекательное». К тому же Карпович подметил в друге юности одну особенную черту: «Он был беспомощен в житейских делах…»
По воспоминаниям очевидцев, Мандельштам в Феодосии бедствовал. Он сам кратко свидетельствовал о своем бедственном положении: «Не принадлежа к уважаемым гражданам города, с наступлением ночи я стучался в разные двери в поисках ночлега. Норд-ост свирепствовал на игрушечных улицах».
Летом 1920-го врангелевская контрразведка арестовала поэта, обвинив в связях с красными – у Мандельштама во все времена были проблемы с властями. Еще в 1912-м жандармский офицер докладывал петербургскому Департаменту полиции, что «некий еврей Мандельштам» занимается «противуправительственной агитацией». Арест в августе 1920-го мог закончиться для него трагически - Белый Крым доживал последние дни, и врангелевская контрразведка особо не церемонилась с явными и мнимыми большевиками.
Свидетель феодосийских событий Илья Эренбург вспоминал, что Мандельштам, когда его заперли в одиночку, стал стучать в дверь и кричать: «Вы должны меня выпустить – я не создан для тюрьмы!» А на допросе он прервал следователя: «Скажите лучше, невинных вы выпускаете или нет?..»
За Мандельштама хлопотал другой живший в Крыму поэт, Максимилиан Волошин, отправивший на имя начальника контрразведки письмо: «Для всех, знающих Мандельштама, обвинение его в большевизме, в партийной работе есть абсурд. Он человек легкомысленный, общительный, ни к какой работе не способный и никакими политическими убеждениями не страдающий». Но все же большинство исследователей, включая вдову поэта Надежду Яковлевну, сходятся на том, что именно полковник Цыгальский, с его безупречной «белой» репутацией и множественными офицерскими связями, сумел вытащить Мандельштама на свободу.
Орел Добровольческой армии
В вышедшей в 1925 году книге мемуарной прозы «Шум времени» Осип Мандельштам посвятил Цыгальскому небольшую главу «Бармы закона». Поэт выводит образ странного, мягкого человека, который не вписывается в окружающий его мир: «Полковник Цыгальский нянчил сестру, слабоумную и плачущую, и больного орла, жалкого, слепого, с перебитыми лапами, – орла добровольческой армии. В одном углу его жилища как бы незримо копошился под шипение примуса эмблематический орел, в другом, кутаясь в шинель или в пуховый платок, жалась сестра, похожая на сумасшедшую гадалку… Однажды, стесняясь своего голоса, примуса, сестры, непроданных лаковых сапог и дурного табаку, он прочел стихи. Там было неловкое выраженье: «Мне все равно, с царем или без трону» и еще пожеланья о том, какой нужна ему Россия - «Увенчанная бармами закона», и прочее, напоминавшие мне почерневшую от дождя Фемиду на петербургском Сенате»».
Строки Александра Цыгальского сохранились. В 1920-м году в Феодосии тиражом всего в сто экземпляров вышел поэтический альманах «Ковчег». В нем были стихи Блока, Волошина, Мандельштама, Цветаевой и стихотворение Цыгальского «Храм Неопалимой Купины», посвященное Максимилиану Волошину:
Пусть все и вся, что я воспел до днесь,
лишь плоть моя дворянская да спесь!
Провидя даль ничтожества и славы,
крушений гул и почести булавы,
и лавр, и терния, и мира дни,
«Да здравствует!» раскаты и «Распни!» —
В дали судеб я вижу одеснýю
не страшную Россию, а иную:
Россию — Русь, изгнавшую бесов,
увенчанную бармами закона, —
мне все равно, с царем или без трона,
но без меча над чашами весов…
«Провидя даль ничтожества и славы…» Освободившись из тюрьмы, Мандельштам, благодаря помощи начальника феодосийского порта, отправился морем в Батум («пять суток на карачках ползали мы через палубу за кипятком»), но на берегу вновь был арестован грузинскими властями. Спаситель Мандельштама Цыгальский перебрался с берегов Черного моря на побережье Новой Англии. Поселился он в Линне, северном фабричном предместье Бостона, где жизнь была дешевле. По этой причине здесь обитало много иммигрантов из бывшей Российской империи.
«Шум времени” – взгляд на то, что безвозвратно прошло, – пишет в своей книге Надежда Мандельштам. – Итоги событий подведены… в главке о сомнамбулическом ландшафте полковника Цыгальского, где светлый и трогательный человек с глазами “светившимися агатовой чернотой, женской добротой” противопоставлен сотникам, “пахнущим собакой и волком”... Не случайно во сне полковника Цыгальского тонет то, что он называл “бармами закона”, а на месте России образовался провал, и Черное море надвинулось до самой Невы».
Лебединый стан
Мандельштамовский «Шум времени», особенно портрет полковника Добровольческой армии («нянька с бармами закона»), вызвал гневную реакцию Марины Цветаевой: «Я его никогда не видела, но когда мне в 1921 г. вернувшийся после разгрома Крыма вручил книжечку стихов “Ковчег”, я из всех стихов остановилась на стихах некоего Цыгальского, конец которых до сих пор помню наизусть… Последние две строки я всегда приводила и привожу как формулу идеи Добровольчества. И как поэтическую формулу».
Из Парижа Марина Цветаева пишет «Ответ Мандельштаму»: «Почему голоса, примуса, сестры, непроданных сапог и дурного табаку стыдился – а не просто Вас, большого поэта Осипа Мандельштама, которому он, неизвестный поэт и скромный полковник Цыгальский, читает стихи?»
Защитница поверженных и обреченных, Цветаева решилась на резкую отповедь, но ни один из парижских эмигрантских издателей ее не принял. «Ответ» сохранился как разрозненная рукопись. «...У Цыгальского на плечах все добровольчество, позади – мука, впереди, может быть, завтра – смерть», – писала Цветаева, и уточняла: на руках у него не сестра, а жена, и еще два сына-кадетика, 12 и 13 лет, «которых Вы по легкомыслию своему обронили по дороге своего повествования».
В дальнейшем Марина Цветаева возвратилась к мандельштамовской книге в стихотворении «О поэте не подумал». Считается, что желание незамедлительно издать сборник посвященных Белой гвардии стихов «Лебединый стан» появилось у Цветаевой именно после прочтения «Шума времени».
Затонувший ковчег
Живший в Массачусетсе Александр Цыгальский стал невольной причиной заочного диалога двух великих поэтов. О своем месте в истории русской культуры он, вероятнее всего, и не подозревал. В 1937-м Цыгальский начал издавать свой квартальный «Вестник», который, по всей видимости, позволял ему существовать.
Старый Бостон
Редакция находилась в Бостоне по адресу 224 Huntington Avenue (здание не сохранилось). «Вестник», поначалу печатавшийся на обыкновенной пишущей машинке старой русской орфографии, был консервативным историко-публицистическим изданием под патронатом великого князя Владимира Кирилловича.
Писатель и переводчик Ирина Цыгальская, внучка полковника, обитавшая в Риге, приводит следующие сведения: «Поминает Мандельштам агатовые глаза. Те же глаза вижу на фотографии, хоть они и не цветные, но я представляю себе ясно, что глаза – агатовые, глубокие и печальные. Библейские. Унаследованные, наверно, от предков-иудеев. Отец Цыгальского был из кантонистов, участник Крымской войны, выкрест, получивший впоследствии дворянское звание».
Марину Цветаеву связала с Бостоном еще одна историческая нить. Здесь жил ее давний друг князь Сергей Волконский. Внук декабриста и женщины, некогда воспетой Пушкиным, литератор и театральный деятель, отношения с которым Цветаева называла «лучшей дружбой за жизнь» и посвящала ему стихи, князь преподавал в колледже Уэлсли. Сергей Волконский, как и Михаил Карпович, оба великие учителя и знатоки российской цивилизации, подняли на особый уровень преподавание русской истории и культуры в Америке. Впоследствии в колледже Уэлсли будет преподавать литературу еще один русский изгнанник, Владимир Набоков.
Набережная в Линне
Ирина Цыгальская, опираясь на воспоминания членов семьи, писала: «Думаю все же, что убежденным монархистом полковник Цыгальский не был, держаться идеи, как таковой, не мог. А другой идеи? Тоже не мог. Да и не было другой. Была безысходность. Ковчег затонул. Тонула Россия. Надеялся спасти?»
Осип Мандельштам погиб от истощения в декабре 1938-го в пересыльном лагере под Владивостоком. Александр Цыгальский умер 21 сентября 1941 года, похоронен на кладбище Pine Grove в Линне. За три недели до его кончины в Елабуге оборвала свой жизненный путь защитница «белого стана» Марина Цветаева.
Разлет и боль русской культуры: Феодосия и Париж, Бостон и Линн, Владивосток и Елабуга… Каждый из этих мятущихся, трогательных, беззащитных поэтов пронес свои бармы и вериги, и каждый грезил своей Россией, «но без меча над чашами весов».
на фото: О.Э.Мандельштам, ТАСС; личный архив автора
