Есть город золотой

Автор: Игорь Свинаренко

Как развиваются современные города? Чем руководствуются люди, их проектирующие? Может ли вообще архитектура сама по себе сделать человека счастливым? За всю архитектурную братию ответ держит знаменитый архитектор, основатель и ректор архитектурной школы МАРШ, профессор МАРХИ Евгений Аса

Вот какой вопрос меня страшно беспокоит как москвича. Снос старинных зданий, трусливо причём, тайком. Точечная жлобская застройка. Строительство 50-этажных зданий вплотную друг к другу. Сужение проезжей части. И это у нас называется архитектурой! Если бы я был главным архитектором, я бы застрелился, причём прилюдно...

– Ты думаешь, что главный архитектор, поставленный в ситуацию, с которой не может справиться, должен покончить с собой?

Ну ладно, хотя бы уволиться, признав своё бессилие.

– Ты предполагаешь, что на всех позициях стоят сильные люди? Почему вообще все нападают именно на архитекторов, а не на кого-то другого?

Вы на виду. Вы навязчивы. Вот, к примеру, человек пишет плохую музыку. Пускай! Я могу её просто не слушать. Или кто-то снял дурацкий фильм – плевать мне на него. Но вот я выхожу в город – и вижу кругом то, что мне не нравится, что раздражает. Когда ты идёшь по городу, у тебя нет выбора, смотреть на дома, архитектуру или нет. 

– Да, архитектор – тяжёлая профессия. Самая, может быть, уязвимая. Вот ты в курсе, что во многих городах нет главных архитекторов?

Они как порядочные люди застрелились.

– Нет, они просто не заступали на работу. Там нет такой должности... А чем вообще должен заниматься главный архитектор? Должен ли он быть главнее всех остальных архитекторов? Или он обязан знать, как город должен правильно расти? В каких-то странах есть законы, где прописано, что может появиться, а что не может, – к примеру, оговорена высота зданий. Есть чиновники, которые отвечают за соблюдение законов. Эстетическая оценка вообще не входит в сферы интересов такого чиновника... А вот у нас главный архитектор виноват даже в эстетическом несовершенстве его времени...

Я очень хорошо понимаю весь ужас персональной ответственности, которую мы, архитекторы, несём. Я понимаю, что самоубийство грозит не только главному архитектору, но и просто архитектору, и такие случаи в истории известны. Например, автор Венской оперы повесился, когда узнал, что построенное им здание не нравится императору. И никто об этом не вспомнит сегодня, глядя на прекрасное здание Венской оперы. 

Ты уважаешь покойного за этот поступок?

– Абсолютно не уважаю. Вот представь, если бы писатель прочёл разгромую рецензию на свою книгу – вдруг взял бы и покончил с собой.  

Фадеев застрелился.

– Но не из-за рецензии! Он просто понял, что дальше жить невозможно – с тем, что он натворил. Это благородный поступок, очень честный. Человек был каким-то слизнем – и вдруг!  

А вот архитекторы...

– С архитектурой всё гораздо хуже.  Вот ты как-то спросил: как можно было построить в Москве на проспекте академика Сахарова эти банки, три одинаковые конструкции? А я знаю архитектора, который  это построил. Его фамилия – Тальковский.

Он жив?

– Нет. Умер своей смертью, вполне удовлетворённый построенным.

А тебе нравится то, что он построил?

– Нет. Мне вообще очень мало что нравится.

Ситуация в архитектуре принципиально усложнилась тем, что произошла драматическая смена, извините за грубое слово, парадигмы. В ХХ веке случилась художественная революция. Кубизм – какое дело простому человеку до кубизма? А вот когда города стали похожими на кубики, народ заволновался. Я сейчас это примитивизирую: в ХХ веке произошёл фундаментальный слом в художественном,  социальном и экономическом плане. Такие изменения, которые не могли не повлиять и на архитектуру... 

Кроме того, началась невероятно массивная урбанизация. Шквальный рост населения в городах. Все хотят где-то жить. Что с этим делать? Такое происходит во всём мире, это не только проблема Москвы, Лондона или Нью-Йорка.

Район Дефанс в пригороде Парижа, самый большой деловой центр Европы

– А посмотри на него – там же ужас что творится! Люди живут в окраинных районах, там тоже модернистское домостроение. Ты сейчас затронул вопрос, напрямую касающийся не архитектуры даже как таковой, а  касающийся девелопмента. Архитекторы – они ведь не сами себе заказчики.

Да-да, мне ясна твоя позиция: архитекторы ни в чём не виноваты, это какие-то чужие подлые и жадные негодяи всё портят.

– Архитекторы во многом виноваты! Но я не стал бы сваливать всю вину только на них... Существует, с одной стороны, социальная проблема – увеличение населения городов. И дальше города во всём мире управляются девелоперами. Людьми, которые контролируют большие финансовые потоки и решают свои собственные вопросы. Если же они попутно решают и социальные проблемы, то это – побочный эффект их деятельности.

У меня подозрение, что у московских девелоперов простая схема: наставить кругом небоскрёбов, сделать Москву непригодной для жизни – и уехать жить в Лондон.

– Вот точечные застройки. Ну это же не архитектор решил, что вот здесь надо поставить небоскрёб! Я отвергаю такие заказы, но не будем ставить меня в пример. Понятно, людям надо как-то жить, содержать семьи... Некоторые архитекторы, соглашаясь на подобные проекты, иногда строят даже хорошие дома. Но в целом это – совершенно порочная градостроительная политика. Градостроительство – это система принятия решений. Кто предлагает решение? Кто его воплощает? 

Вот возьмём для примера недавнюю, ещё на слуху историю в Екатеринбурге – храм, который придумали поставить на месте сквера. По-моему, гигантская финансовая махинация. Да и архитектура этого храма ужасающая. Но если бы это заказали хорошему архитектору, разве это исправило бы положение? 

А вот есть Бразилиа – город, построенный в чистом поле с нуля. Нищие, малограмотные индейцы взяли и построили новый город. 

– Я сам там не был, но, конечно, знаю проект и могу тебе сказать: это страшное место! Неживое. То, что тебе кажется достижением, на самом деле разрушительный путь.  

Вот в основе проекта хрущёвок лежали идеи Ле Корбюзье, мысли которого были раскиданы по докладу генсека... Что объединяет людей, живущих в этих домах? Почему дом имеет такой объём? Почему там пять подъездов, а не три? Это не потому, что люди так решили между собой, – это кто-то решил за них. В том числе и архитекторы, конечно, которые продвигали эту концепцию. Она была запущена сверху, но они её продвигали! Хрущёв не мог заниматься планировкой городов, это делали другие, я знаю некоторых. Например, Градов был ярым модернистом и занимал высокий пост. В 60-е, когда идея будущего овладела массами, – Гагарин, космос, – появился Новый Арбат. Это всё было в русле идеологии того времени! Мой папа, в частности, проектировал пятиэтажки. Его поставили в такую ситуацию. Он старался...

А ведь ты сам активно действующий архитектор...

– Так и есть. От больших проектов я уклоняюсь, а небольших у меня много. В последнее время я особенно интересуюсь старыми зданиями. Самый большой мой в этом плане проект – нижегородский Арсенал, который я отреставрировал. Теперь там Центр современного искусства.

Могу рассказать, что сейчас волнует меня. Проблема жизненного пространства человека. Это, вообще говоря, толстовская проблематика – сколько земли нужно человеку, притом что размер могилы – метр на два. Бывают очень плотные жизненные ситуации – например, подводная лодка. Там люди как муравьи. А ещё же существуют тюрьмы, существуют купе, капсульные отели – очень тесные пространства, в которых человек, оказывается, может существовать! 

В 90-е годы я столкнулся с новыми богатыми людьми, которые говорили: «Мне нужен дом площадью 400 квадратных метров!» По тем временам это звучало дико. Но потом появились заказчики, которые хотели дом в 2000 метров. И я делал такие проекты! Это безумно трудная задача. Откуда берутся большие комнаты? Это культурная проблема, это общение. Посмотрите на планировки помпейских домов: комнат там может быть много, но они все маленькие, тесные. Исторически площадь жилой комнаты – от 12 до 20 метров. Почему? Потому что брёвен длиннее просто нету...

Эклетичный современный Лондон

А вот когда тебе заказывали проект дома в 2000 метров, то в чём там была проблема? Что там сложного? Ну, потолки пять метров, двойной свет, бесконечные анфилады каминных залов и прочее. А чего хотели заказчики? Не разочаровывались ли они? 

– Такие заказчики – это особый тип людей. Речь там шла не о личных потребностях людей, а о статусе. Один из моих клиентов говорил: «Вот я вчера был у своего друга, так у него в доме 34 двери – у меня не должно быть меньше!» Он мерил дом дверями! На меня это произвело  сильное впечатление. Что это, количество комнат или количество коридоров? Другой клиент сказал, что у соседа бассейн длиной 14 метров, поэтому и ему нужно столько же. А по моему проекту было 11. И дальше ты думаешь, как в дом втиснуть бассейн 14 метров. Это беда! Какие-то ментальные проблемы были у него... А ведь много ли человеку надо? Нет. Счастье – оно, как известно, и в шалаше бывает... Эта идея – из XIX века. Больше – это якобы лучше. Сейчас это, по-моему, совершенно не актуально. Что человеку нужно? Стол, стул, кровать... 

Миллиардер Уоррен Баффет живёт в доме, который купил ещё в 1958 году. Скромный такой, одна ванная комната, пять спален. Доволен!

– Да, понятно, что это не дворец, там даже нет шубохранилища. В этом смысле огромные виллы – они нужны для того, чтоб обозначить социальный статус владельца. Когда ты устраиваешь балы – да, это требует больших пространств. А когда ты живёшь в доме площадью 2000 метров втроём? Чувствуешь страшное одиночество. Вот фильм «Сияние» с Джеком Николсоном, там в огромном отеле живёт семья из трёх человек, и больше – ни  души. Жильцы, конечно, несчастны. Это фильм ужасов. 

И вот ты строишь огромный дом – как декорацию для ужастика. Что там?

– Бильярдная, каминный зал, кинозал, библиотека, сколько-то спален. Для многих комнат так и не нашлось названия. Когда закончил этот проект, его надо было воплощать в жизнь. И вот мы с рабочими поехали на участок – надо же было как-то привязать дом к месту. Как сейчас помню, было начало апреля, только снег сошёл. Забиваем колышки, я с теодолитом туда-сюда хожу – и вдруг слышу крик из дальнего угла участка. Бегу туда, смотрю – под кустом «подснежник», ну, то есть труп лежит. 

Это же был не заказчик?

– Нет. Заказчику я позвонил, рассказал. Он был очень благочестивый человек и первым делом сказал вот что: «Жди там, сейчас попа пришлю!» – «Может, милицию сначала?» – «Нет!» Приехал поп, помахал кадилом... Просто кинокомедия! Потом приехал заказчик... 

И говорит: «Женя, вот тебе пачка денег, закопай этого жмурика в лесу!»

– Нет. Он сказал: «Ты знаешь, молитва не помогла. Я сейчас походил по участку – и понял это. Не почувствовал я благодати». Строить там он не стал, но деньги за пропавший проект заплатил сполна. Я потом строил большие дома, но не больше 600 метров, а против 2000 – это просто каморка, хижина дяди Тома.

Что тебе самому больше нравится из твоих работ?

– Больше всего дорожу Арсеналом. Ещё могу гордиться частными жилыми домами, которые кажутся мне удачными. Когда хозяева счастливы – а такое редко бывает. Ещё я построил новое здание «Современника». Не могу сказать, что это шедевр мировой архитектуры, но не разрушает систему Чистых Прудов. Я известный архитектор, но известен я, возможно, потому, что я ничего плохого не сделал. Мне бесконечно дорога аптека в Орехово-Борисово, которую мы с командой построили в 1975–1977 годах. Это была выдающаяся работа. Она разрушена, сейчас на её месте «Пятёрочка». 

«Выдающаяся аптека» – сильно звучит.

– Вообще, всё может быть выдающимся – в истории культуры. Но также бывает, что в культуре какие-то вещи остаются незамеченными, и это плачевно. 

Как известно, у тебя есть архитектурная мечта – построить сельскую школу.

– У этой моей мечты есть много основ... У меня был такой кружок в Доме архитекторов. В библиотеку туда присылали иностранные журналы, я читал их и после пересказывал коллегам. В отличие от них я хорошо знал английский. Языкам меня выучила бабушка – дворянка. Сохранилось фото, на котором она рядом с императором. Перед Первой мировой бабушка в Военно-медицинской академии выучилась на военного хирурга. После всякого-разного, всего не расскажешь, бабушка оказалась в ссылке в рязанской деревне, я там у неё проводил каникулы. Туда приезжали её друзья – и старые петербургские, и лагерные. Так вот именно для той деревни я мечтал построить школу и чтоб моя бабушка там преподавала... 

Я так скажу. Хорошо в тех местах, где ты был  счастлив, притом что сама по себе архитектура счастливым человека, казалось бы, не делает. Однако же в Италии  или в Голландии тебя обволакивает окружающее пространство; всё-таки есть такие места в мире, где архитектура делает тебя счастливым. 

Садовое кольцо (Садово-Черногрязская улица). 1954 год

Родная Москва тебя не обволакивает?

– Москва и даже Петербург, в котором архитектура получше, – нет. Лично меня! А вот София меня очень трогает. И давно – пятьдесят лет уже. Я вообще люблю бедные города. Потому что я в них вижу какое-то достоинство будущего. Беда в том, что современная архитектура ориентирована на сильное авторское высказывание. Как с женщиной: обычно мы западаем только на очень большой бюст и на очень большую ж... А смотреть на среднее – типа неинтересно.  Любимые города не обязательно должны быть наполнены памятниками! Хорошая архитектура – это как пространство  с хорошим воздухом. Ну вот голландские города – там же нет ничего эдакого. Даже в Амстердаме ничего выдающегося. Ну, домики, ну, канальчики. Там же нету собора Святого Петра. Поехали дальше. Есть обаятельный старый Лондон – и совершенно ужасный новый Лондон. Нью-Йорк поражает какой-то фантастической энергией. Берлин сейчас не самый главный энергетический город, но там есть замечательные места – такие тихие, полупустые. Хотя и в Берлине тоже много всякой ерунды понастроено... 

Что касается Москвы... Здесь повестка дня большой архитектуры переключилась на пол, главная тема вдруг стала – это полы, а не стены. Интересная концепция... 

По-моему, у нас пока не было главного архитектора и мэра, которые понимали бы город как живую жизнь. Подозреваю, что люди, которые занимают позицию городского головы, сами-то мало ходят по этим улицам, не обедают в пельменных, не пьют пиво на скамейке... Но, по большому счёту, должен ли вообще мэр заниматься архитектурой? Не уверен. А то, что делают сейчас городские власти, – это популизм.

Дешёвый.

– Ну, дорогим он вообще редко бывает. И ведь массу вещей нужно учесть: экономические профиты для участников градостроительного обновления – и придание городу какого-то имиджа. Последнее, кстати, сработало в прошлом году во время чемпионата мира по футболу: Москва – как город широких тротуаров, пешеходных улиц и вообще это счастливый город. 

А мне из того, что сделано за последнее время в Москве, больше всего нравятся качели. Это что-то очень человеческое: идёшь по улице, выпил, закусил, покачался на качелях... Я бы и на Красной площади поставил качели.