«АССА»: Под небом голубым

Автор: Диляра Тасбулатова

Фильму «АССА», в свое время скандальному, исполнилось 35 лет – впервые он был показан в 1987-м, в рамках рок-фестиваля.

…Кинотеатры «АССУ» поначалу не взяли, хотя Перестройка вроде как набирала силу; умные критики – скажем, в лице классика жанра, серьезного литературоведа Станислава Рассадина, - раздраконили; другие, тогда совсем молодые, типа Шуры Тимофеевского, тогдашнего гуру критического цеха, расхваливали, упомянув, впрочем, и недостатки…

Одно ясно – фильм прогремел на всю страну, о нем говорили, спорили, даже скандалили, причем чуть не до драки, собирали пресс-конференции (время было такое, обнадеживающее), где всем без исключения давали слово. И рьяным комсомольцам, чье время, как тогда казалось, безвозвратно ушло, и ничуть не менее рьяным рокерам.

Хотя события этой картины обозначены восьмидесятым годом, 87-й (и тут Соловьев уловил историческое Время с сейсмической точностью), дата его выхода, стал временем надежд и упований, прихода к власти Горбачева и ломки старых идеологии. Возможности петь что угодно, не рискуя сесть или быть избитым в ментовке, путешествовать, читать самиздат и пр.

Таким образом, повествующая о совсем недавнем прошлом «АССА» стала как бы преддверием новых времен, которые наступят очень скоро – в ее разреженном воздухе это ощущается столь же явственно, сколь, как это ни парадоксально, подспудно. Восьмидесятый год предстанет перед нами во всей красе - с его разложением, советскими бандитами (в Перестройку, правда, объявились новые  – видимо, ученики и подельники тех, старых), его исторической немоте, скуке, пошлости, скрытой опасности и разрухе. То, что фильм снят в Ялте, имеет особое значение: всюду чувствуется страшный упадок, а полуразрушенный «жилфонд», над которым плывут по канатной дороге влюбленные мальчик и девочка на фоне песни Гребенщикова*, - не просто поэтическая уступка режиссерской сентиментальности, а емкий образ застывшего времени. Как раз Тимофеевский в своей статье этот  эпизод поругивал: мол, пошловато (впрочем, дословно не помню). А по мне так отлично: зарождающаяся и невозможная по многим причинам любовь, раскачивающаяся люлька утлой канатной дороги над умирающим городом, нежный голос «бога» рок-музыки, элегически  выпевающий мелодию XVII века, заснеженная Ялта, безнадежность, тоска и, возможно, если фантазировать до конца, предвестие будущей трагедии. Почти античной в этом намеренно китчевом фильме: Алика, как известно, пойдет в тюрьму за фатальный выстрел в своего любовника Крымова, отомстив за убийство мальчика Бананана, которого зарежет крымовская братва.

...Традиционные критики, не только Рассадин, возмущались фантасмагорической реальностью фильма – тут тебе и артисты-лилипуты, и звери-менты, и лжемайор, артист Баширов, этот мелкий бес-импровизатор (ныне уже сам свихнувшийся), и рокеры, и театрализованные вставки истории Павла Первого, и любовь-морковь, и, как уже было сказано, двойное убийство. Черт знает что, как говорил Чехов, не хватает только черкесов с кинжалами. Сами рокеры возмущались что, мол, никогда не пели по кабакам, да еще таким пошлым, – да вообще ни по каким, чистой воды клевета. Другие пеняли Друбич – дескать, слишком хороша для провинциальной медсестры, кинозвезда, а не девочка из глубинки. Третьи вопили, что скрипку Гварнери в Ялте не найдешь – как ее умудрился спереть (или хотел спереть) Крымов, непонятно. Четвертые глубокомысленно отмечали, что пистолет, которым завладела Алика после смерти лилипута (который, смеялись пятые, ха-ха, утопился, чтобы не возвращаться в криминал) непременно должен в финале выстрелить. По законам, так сказать, классической драматургии и заветам Антон Палыча с его знаменитым ружьем. И, наконец, шестые были в ужасе от тех самых исторических реминисценций, то ли снящихся образованному пахану Крымову, почитывающему Эйдельмана, то ли существующих в его воспаленном воображении. Были недовольны и гламурным обликом дамы-следователя, и… впрочем, долго перечислять.

Всем, одним словом, хотелось правдоподобия, документального стиля, реализму и честного изложения событий. Опять-таки, как у Чехова, который, прочитав рассказ начинающего писателя, посоветовал ему убрать начало, конец и середину,  а дворничиху сделать дворником, на что несчастный дебютант взмолился: какой, мол, может быть роман у дворника с истопником? 

Вот и мне хочется спросить: учти Соловьев все эти претензии, убери он лилипутов, Ялту в снегу, ментов, рокеров, заменив Друбич на раздатчицу в СИЗО, а на роль Крымова вместо породистого Говорухина пригласи очередного мордоворота, что получится? Видимо, очередной детектив сериального типа, как мы все вместе ловили одного известного авторитета, а он, скотина, тем временем успел убить парня, приревновав к раздатчице.

Как бы это объяснить (ведь и сейчас, по прошествии времени, о фильме говорят несколько снисходительно)  - да, это китч, да, фильм перенасыщен, неправдоподобен и пр. Но почему же тогда (вчера пересматривала) именно он не устаревает (а 35 лет – срок для кино солидный, если это не шедевр всех времен и народов, а «АССА» все же под эту категорию не подпадает), притягивая к себе каким-то сумеречным обаянием, образом невыразимой тоски, утерянного Времени, нежного сожаления об утраченном?

Несмотря на всевозможные «украшательства» и новое по тем временам увлечение Соловьева молодежью, Перестройкой и рок-музыкой, он сумел создать универсальный образ. Кренящейся и падающей куда-то в пропасть империи, над которой в небесах плывут мальчик и девочка, под небом голубым, где где-то в воображении есть город золотой с прозрачными воротами и яркою звездой. Как поет Гребенщиков на мелодию лютневой музыки и слова Анри Волохонского. Эта песня, что щемила нам сердце в конце восьмидесятых, тоже, видимо, своеобразный китч, но ведь и китч бывает значимым, чуть ли не судьбоносным, задевающим что-то потаенное в коллективной душе целого поколения.      

фото: kinopoisk.ru