Автор: Диляра Тасбулатова
Величайшему шедевру, фильму Феллини «Амаркорд», чье значение для мировой культуры даже боятся оспаривать (есть такие, глухие к искусству люди, пусть и умные), исполнилось полвека.
… Известно, что искусство кино довольно быстро стареет - меняется не только пейзаж за окном, но и как бы внутренний «пейзаж» человека: поэтому фильмы прошлого, очаровывая (особенно киноманов), часто кажутся наивными, смешными, нелепыми – словом, уже покрытыми патиной неумолимого времени.
Феллини же, как известно, не только «классик», но такая грандиозная фигура, какой, видимо, уже земля не родит: в смысле величия и размаха сравниться с ним может только Бергман, хотя представить себе художников более противоположных довольно затруднительно. Совершенно иной язык, стилистика, воздух, национальность, ментальность и пр. – притом, что они могут порой говорить об одном и том же, о разнообразных кризисах, личных и всеобщих, персональных и европейского сознания в целом, хотя у Феллини пессимизм в отношении цивилизации всегда скрыт за средиземноморской витальностью (иногда, впрочем, обманчивой).
…«Амаркорд», названный выдуманным словом (или словом, которое можно перевести длинным предложением, причем версии множатся, остановимся, впрочем, на этой - «Я вспоминаю»), снят через 10 лет после кризисных «Восьми с половиной», где Феллини мучился из-за оскудения идей, состояния немоготы, разочарованием в самом себе и в профессии, которой, как ему казалось, он «недостоин».
Звучит, конечно, более чем странно, но это смотря какую планку задать, хотя подобное стремление к совершенству кого угодно повергнет в смятение. Как говорится, так не бывает и такого рода искусство – то есть абсолютное - давно утеряно. Что-то вроде храма или иконы эпохи Ренессанса, где каждая деталь, а их может быть тысячи, сопрягается с другой, ведет диалог между собой известным одному мастеру способом (а уж дальше храм заживет своей жизнью). Тем более что к кино, искусству новому, такая требовательность кажется неприменимой: критерии для тех же строителей великих храмов были, конечно, строже, да и живописец века эдак XVI проходил более сложную школу, ежедневно совершенствуясь. О музыке я уже и не говорю.
Любопытно и то, что в данном конкретном случае маэстро ставил себе задачи сам, никто его не понукал, ничего не требовал: строго говоря, хватило бы и десятой части его умений, чтобы все ахали и охали, обмануть-то нас нетрудно, сами рады обманываться, известное дело. Тем более что под личиной шедевра иногда прячется нечто пустопорожнее, по мысли весьма скромное, пусть и витиевато сделанное – ну, для интеллигенции (в этом случае так называемый «простой народ» может оказаться и прозорливее, как в случае с Гайдаем, а уж таких универсалов как Чаплин, который нравится буквально всем, просто не существует).
С этим его замыслом - фильмом, грубо говоря, о детстве, мог бы справиться, кроме него самого, только Тонино Гуэрро (ну и Нино Рота, композитор, чьи мелодии пронизывает это повествование в разных регистрах) – Тонино, с которым они понимали друг друга буквально с полуслова. Как пишет сам Феллини, это были даже не слова в их обычном понимании, а как бы предчувствие фильма, какое-то ментальное облако, и потому окружающие ничего бы не уяснили из их обмолвок – понятно было лишь им самим, пересказать эти беседы невозможно. Такой «семейный» язык, формально итальянский, но не совсем: ну ты понимаешь, там вот так, ну, ты видишь или нет? Ну, вроде да, так как? Вот так, ты думаешь? Да нет же, не так. А как? А вот так.
Кадр из фильма "Амаркорд"
…Какое-то прощупывание вслепую, почти что разговор чуть ли не глухонемых или плохо артикулирующих, где тем не менее каждый знает, на что способен другой, и каждый понимает, что его визави в конце концов сделает так, как надо, как они вместе решили, обмениваясь этими «так, а не так, может, еще вот так». Абракадаброй, в общем.
Это хороший период, вызревания, когда - в предчувствии фильма, который пока еще бродит неясной тенью, - все они сидели и болтали за столом, нещадно дымя, а заодно обмениваясь своими малопонятными репликами. Дальше - больше: неясно, как потом эта изустная магма реализуется, постепенно обрастая плотью – всякий раз, говорил Феллини, по дороге на съемочную площадку я думал, что вот-вот обнаружится, что я обыкновенный мошенник, который завез людей и технику в чисто поле и не знает, что дальше делать. Ужас перед белым листом бумаги, который испытывают даже великие (зато профессионалы, умелые фильммейкеры, знающие, их же учили в киношколе, как и что, ничего такого не испытывают). Кроме, может, хозяйственных забот, как у прорабов на великих стройках вроде , Джеймса Кэмерона, мегаломана, построившего гигантский корабль в натуральную величину, чтобы с размахом же его и потопить. Тоже кропотливая работа, но по сравнению с феллиниевской магией всякий коммерческий режиссер – обычный крепкий хозяйственник, не более того.
Кадр из фильма "Амаркорд"
«Амаркорд» же растет из качественно иного «сора», где, скажем, логика классического монтажа нарушена: в своем роде Феллини, как древние греки, «философствует впервые», то есть, патетично выражаясь, заново перетворяет мир средствами движущегося изображения. А заодно и теорию монтажа, да и искусство кино в целом. Ну, например, переставляет монтажные фразы одному ему ведомым способом (я вчера посмотрела, наверно, раз в двадцатый, иногда останавливая действие и возвращаясь на долю секунды назад – и опять ничего не поняла, слишком неожиданная смена регистров). Другая логика, как в модернистской литературе, где связи между событиями не линейны, или как в кубизме, намеренно и даже «нагло» нарушающем каноны восприятия.
…Детство, проведенное им в захолустье, в городке Римини (фильм, правда, не там снимался, но в коллективном сознании теперь это Римини, провинциальное местечко с величественной старинной архитектурой), с его очарованием и в то же время чем-то «отталкивающим и тлетворным», как говорил сам Феллини. Чем-то, напоминающем сумасшедший дом, который (продолжает он) должен был нас насторожить (!!!). Это высказывание, сделанное по поводу, быть может, самого чарующего, волшебного, чудодейственного, полного вдохновения, воздуха, чистого лиризма, юмора etc, фильма поразило многих – как будто Феллини ограничился своим волхованием, и более ничего. А ведь чудо жизни здесь происходит, как вы помните, на фоне «единого порыва» возврата Италии к «античным» доблестям, воплощенным в фигуре вождя, дуче, и идеях национальной исключительности.
Кадр из фильма "Амаркорд"
Вот это и есть главный парадокс «Амаркорда», который автору пришлось объяснять своим восторженным почитателям, хотя Феллини редко позволял себе прямые высказывания: кто надо поймет, а кто не поймет, и не надо. В определенном смысле «Амаркорд» не обычное умилительное «ретро» - как говорится, рай может быть только утерянным, – хотя и это тоже. Этот рай, говорит Феллини, и говорит даже без подтекста и намеков, впрямую (скажем, в эпизоде, когда фашисты издеваются над отцом главного героя, мальчишки Титты, alter ego Феллини), вполне мог бы превратиться в ад, если уже не превратился, а косное большинство с энтузиазмом ему подчинилось. Мало того, несказанно радуется, что отныне они «сплочены» перед опасностью либерального распада и, так сказать, чуждых нам ценностей.
«…Мне все-таки кажется, что в микрокосме, который я изобразил в «Амаркорде», было и нечто отталкивающее, что в его извилинах застоялся этакий тлетворный душок, сохранилась атмосфера нездорового возбуждения, чем-то напоминающая сумасшедший дом: она-то и должна была вернуть нам способность тревожиться, заставить нас задуматься, устыдиться». (Федерико Феллини).
Устыдиться своей гражданской отсталости, провинциальной тупости, «политической близорукости» (как любил выражаться тов. Сталин), разрухе в головах, коллективному помешательству и в конечном итоге добровольному припаданию к злу – если и неосознанно, тем хуже. Феллини, правда, применяет здесь такую оптику (я не об операторском искусстве), что поди догадайся, почему мы должны «устыдиться» - ибо магма жизни здесь настолько захватывающая и самодостаточная, что бедный зритель, открыв рот, сидит как завороженный, не помышляя о стыде. В каковой фашистская Италия ввергла себя по доброй воле, спевшись с Гитлером с его досужей болтовней об античной доблести.
Кадр из фильма "Амаркорд"
Между тем Феллини, попрекающий зрителя в отсутствии объемного зрения, мог и не догадываться о своем влиянии на наше бессознательное – хотя сам он отчасти работает «бессознательно». Не в том, конечно, смысле, что не понимает, что делает (режиссура – одно из самых жестких занятий, не терпящее интеллектуальной расслабленности и небрежности), а в том, что его дар настолько всеохватен, словно вселенная, что ему невозможно противостоять. В детстве он даже останавливал свои фантазии и видения, рано поняв, что это может привести к определенного рода безумию: чтобы проверить свои опасения, в зрелом возрасте он попробовал ЛСД, наркотик, расширяющий сознание, но, разумеется, не собирался на него подсаживаться. Неестественное состояние – как отчасти его детские миры, и ему не хотелось искусственно в него погружаться, вызывать видения насильно. Как это делали великие рок-музыканты, плохо закончившие (Моррисон и иже с ним).
В общем, «сам виноват», что погрузил нас в чудо жизни, «перестаравшись» настолько, что мы поначалу и не заметили безобразий, творившихся в Италии тридцатых. Непрекращающаяся феерия «Амаркорда» с его острым переживанием утраченного рая детства, когда всё впервые, включая, извините, похоть просыпающейся мужественности; павлин, улетевший из зоопарка и приземлившийся на заснеженный парапет площади; белый бык в кромешном голубом тумане; круглая коленка шлюхи; идиоты-учителя, все как один, психи и садисты; величественный корабль, проплывающий мимо их провинциального местечка; даже портрет Муссолини, сделанный из миллионов цветов, «приветствующий» фашистское сборище постепенно фанатеющей деревенщины; вальс мальчишек с несуществующими партнершами; сумасшедший дядюшка, забравшийся на дерево с криками: «Я хочу женщину!»…
Кадр из фильма "Амаркорд"
Ну и так далее. Как говорил итальянист Володя Забродин, лучший в своем деле, карабинер никогда бы не женился на проститутке, как в финале «Амаркорда», фильма, в общем, далекого от унылого «реализма». Другой, румяный критик и насмешник, пенял маэстро, что он «испортил» Кустурицу и Параджанова, впавших, в подражание Феллини, в магический реализм. Володя как раз не пенял, а восхищался, румяный критик был, как водится, строг не по годам.
Но по совести говоря, как от него, Феллини то есть, «избавиться»? Который так и стоит перед глазами, во всем своем непредумышленном величии, не претендуя на таковое, ни разу никого не упрекнув (только, может, изустно, да и то) в своих фильмах? Впрочем, не совсем так – и в «Амаркорде» есть беспощадная насмешка над фашизмом, и в «Восьми с половиной» - над самой цивилизацией, да и в других фильмах всё, что надо, есть (то, что у нас называли «критикой буржуазного общества»). Сразу, правда, этого и не заметишь: настолько он погружает вас в магму самой жизни (особенно в «Амаркорде», аналогов которому нет и никогда не будет), что вы теряетесь, то жмурясь от наслаждения, то, охваченные детским восторгом, вопрошаете – как? Ну как это возможно?
А это и невозможно. Только он слышит гул Вселенной (и это не преувеличение, он сам говорил, что слышит, патетика же и общие места, риторические фигуры ему несвойственны): слышит, что надо «так, а не эдак». И изводит главных своих актеров (в этом фильме их нет), Мазину и Мастроянни, этим своим гулом: нет, не так, а вот так, так, так! Вы что, не слышите? 20 дублей, чтоб вас. Странное требование – да кто ж может слышать так, как он? Приближаются, говорил он об этих двух, своих любимых, жене и другу, и по совместительству великих актерах: больше, чем другие, и всё же не до конца. Требования непомерные, на то он и гений.
И только с Тонино, повторюсь, они работали в унисон. И с Нино Рота. Когда Нино умер, Феллини говорил, что рухнул мир: той нежности, что была в Нино, уже нигде и никогда не будет.
Кадр из фильма "Амаркорд"
Когда умер Феллини, чуть ли не весь Рим, десятки тысяч людей точно, шли за его гробом до самого Римини, сопровождая это великое прощание аплодисментами. И музыкой Нино Роты… На набережной Круазетт во время одного из Каннских фестивалей, посвященного Феллини, постоянно звучала его музыка: на какой-то момент каннские фрики показались персонажами его фильмов, но ненадолго: эти были ряженые, те – настоящие. Как говорится, музыкой навеяло.
«Амаркорд» же всё никак не состарится, все эти прошедшие полвека продолжая навевать мечты новым поколениям. Хотя… Я заметила, что двадцатилетние воспринимают его уже не так остро, как мы, восторженные «старики». Не могу взять в толк, почему. Впрочем, в соцсетях один уже немолодой человек тоже написал, что это всего лишь отрывки из обрывков. И мне стало его ужасно жаль: так же, как, помню, стал жаль одного типа, на которого Венеция «не произвела впечатления».
Повторю расхожее, приписываемое Раневской: мол, она сама, Сикстинская Мадонна то есть, выбирает, на кого производить впечатление. Радуйтесь, если выбор пал и на вас.
фото: kinopoisk.ru
