Много лет назад режиссерский дебют Иосифа Райхельгауза в Москве «Из записок Лопатина» вызвал ажиотаж: лишний билетик спрашивали еще от метро. И этот спектакль, и другие его спектакли о войне зрители вспоминают до сих пор. Новой постановкой «Фаина. Эшелон» Райхельгауз вновь возвращается к военной тематике на сцене руководимого им театра «Школа современной пьесы». История, в которой много личного – слез, отчаяния, радости, надежды…
Иосиф Леонидович, премьерный спектакль «Фаина. Эшелон» с Еленой Санаевой в главной роли вы ставите по документальной книге вашей мамы. Воспоминания Фаины Иосифовны не раз публиковали в литературных журналах, она прожила долгую жизнь, знала многих артистов «Школы современной пьесы». Почему эта идея у вас раньше не возникла?
- Мама часто рассказывала о войне, о разбомбленном эшелоне, в котором с родителями и сестрой они ехали в эвакуацию, у меня даже сложилось ощущение, что я был в том поезде вместе с ними. Попросил маму: «Ты все это запиши, не надо никакой литературы, только факты». Она назвала воспоминания: «О том, что прошло…». Сам не ожидал, что их издадут, напечатают в журналах. Но о спектакле по маминой книге даже не задумывался. Вышло так. Два года назад мы выпускали спектакль «Умер-шмумер, лишь бы был здоров» по мотивам еврейских анекдотов. Там играет Елена Санаева, и она попросила гримера: «Хочу, чтобы моя Сара была такой старой колоритной еврейкой». И когда увидел Елену Всеволодовну в рыжем парике, вздрогнул: абсолютная копия моей мамы. Думал, только мне показалось. Но и моя сестра Оля посмотрела спектакль и ахнула: «Ой, Санаева – просто наша мама. Это ты сделал ей такой грим?». То же самое сказали и мои дочери Маша и Саша, и артисты, которые знали маму. Санаева с мамой знакома не была, но заинтересовалась, прочла ее книгу: «Это надо вслух произносить».
Для вас это же не просто очередная премьера, а очень личная история, и случается, наверное, что эмоции зашкаливают?
- Мне трудно собраться на репетициях – все время слышу маму, вижу маму. Иногда не могу сделать какое-то замечание Санаевой – у меня льются слезы. В каждой семье есть свои истории – и трагические, и веселые, разные. Мамина семья жила под Одессой в еврейском колхозе имени Андрея Иванова – такое смешное название. Но кроме евреев там было много людей самых разных национальностей – русские, украинцы, молдаване, и даже немцы. Колхоз был показательным, давал высокие урожаи. В школе хоть и преподавали на идише, но также изучали русский язык и литературу – эти предметы вела моя бабушка Альбина. У них с дедушкой Иосифом, в честь которого меня назвали, было четверо детей, прямо по Чехову: три сестры и старший брат Михаил. Миша в первый же день войны ушел на фронт, его забрали прямо из общежития Харьковского индустриального техникума, он не успел попрощаться с родными. А вскоре на Мишу пришла похоронка. Старшая сестра Этя к тому времени окончила пединститут в Одессе, преподавала там в школе, и ее эвакуировали вместе с учениками. Собрались в эвакуацию и бабушка с дедушкой вместе с младшими дочерьми – 15-летней Фаиной, студенткой первого курса медучилища, и 12-летней школьницей Бронеславой. Сели на подводы, запряженные лошадьми, бабушка тут же соскочила, хотела убедиться, что дверь хорошо заперта на замок, и отправились в путь. Мама была в приподнятом настроении. Радовалась и тому, что не надо сдавать экзамены в медучилище, и тому, что ей разрешили надеть новые туфли, купленные для каких-то торжеств. Свесила ноги с подводы, и на очередной яме у нее один туфель слетел. Мама боялась, что ее будут ругать, и когда, наконец, решилась сказать о пропаже, туфель остался далеко позади.
Ехали несколько дней, в Армавире их остановили красноармейцы: «Мы забираем у вас лошадей, они нужны для фронта». Тогда еще думали, что можно воевать на лошадях. Оставили подводу, на станции сели в поезд, предназначенный для перевозки грузов. Но люди как-то обустроились в вагоне: растянули простынки на веревках – получились такие купе, сделали дыру в полу – это был санузел. Проехали всего двое суток. Потом увидели в небе немецкие самолеты, стали их считать – было даже интересно. Началась бомбежка, и первый же снаряд угодил в паровоз. Поезд остановился, люди в панике прыгали на землю и разбегались, кто куда. Фаина и Бронеслава с отцом укрылись в какой-то яме, а бабушка с больными ногами бежать не могла, спряталась под поездом. Поблизости разорвался снаряд, и бабушку убило осколком. Дедушка бросился к ней, накрыл пиджаком, лег рядом, и тоже был убит. После бомбежки подтянулись жители из окрестных деревень, отняли у Фаины и Бронеславы деньги, вещи. Единственное, что осталось у мамы – золотые часы, которые ей удалось спрятать. Бабушку Альбину в спектакле играет Татьяна Циренина – в воспоминаниях Фаины ее мама навсегда осталась молодой.
Неужели никто за девочек не вступился?
- Какие-то люди попытались: «Зачем вы у сирот отбираете?», но те ответили: «После войны им все вернут». Дальше Фаину с Бронеславой посадили на проходящий поезд, на котором они добрались до Узбекистана. Там мама поначалу работала в колхозе, а Бронеславу взяли в какой-то дом помогать по хозяйству. Их девичья фамилия – Каршенбойм, что переводится как черешневое дерево. И как-то девочкам сказали: «А у нас работает учительница Каршенбойм, привезла детей из Одессы». Это оказалась их старшая сестра. Мама часто рассказывала, как они с Бронеславой шли по полю навстречу Эте, а за ними шла толпа узбеков, чтобы увидеть невероятную встречу сестер.
Фаина Иосифовна и Леонид Миронович Райхельгауз с сыном Иосифом
Потом маму как студентку медучилища отправили в Оренбург – в городском госпитале не хватало медсестер. И она там бинтовала и мыла раненых бойцов до конца войны. Маме сказали, что у нее есть возможность вернуться домой за казенный счет – предложили сопровождать инвалида без руки и обеих ног в Молдавию, которого в Одессе должны были встретить родственники. Мама везла в узелке золотые часы, которые хранила всю войну, деньги, заработанные в госпитале, что-то еще – этот человек все у нее украл, пока она оформляла ему билет до Кишинева. Это было 10 мая 1945-го года. А вскоре с войны вернулся папа, он жил в том же колхозе имени Иванова, они с мамой поженились, перебрались в Одессу. Отец встретил победу в Берлине, расписался на Рейхстаге. Немцы выпустили книгу «Граффити русских солдат», и там есть автограф отца. У меня хранится вырезка из «Красной звезды»: «Только за дни наступления на Берлин на свой личный счет старший сержант Леонид Райхельгауз записал семьдесят одного гитлеровца». У папы два ордена Славы.
По книге вашей мамы актриса «Современника» Людмила Иванова в руководимом ею театре «Экспромт» выпустила спектакль «Фаина». Как вышло, что Иванова прониклась к ее истории?
- Людмила Ивановна была нашей соседкой в садовом товариществе «Актер», где председательствовала Татьяна Доронина. Там были дачи многих народных артистов – Армена Джигарханяна, Саши Абдулова с Ирой Алферовой, моей однокурсницы в ГИТИСе, она с начала 90-х играет у меня в «Школе современной пьесы». А с Людмилой Ивановой и ее мужем, ученым-физиком и бардом Валерием Миляевым, автором известной песни «Весеннее танго», мы дружили семьями. По воскресеньям у нас на даче папа с Миляевым выпивали, мама варила борщ, Людмила Ивановна беседовала с моими родителями, и каждый раз была потрясена их рассказами о войне. И решила поставить спектакль по маминой книге. «Как, - спросила меня, - это играть?». И я придумал: «Просто варите борщ и рассказывайте, как моя мама. Война настолько сильна эмоционально, что не нужно ничего раскрашивать». И у нас теперь Елена Всеволодовна Санаева на протяжении всего спектакля варит борщ, которым в финале будет угощать зрителей.
В «Школе современной пьесы» вы впервые обращаетесь к военной тематике. Но за годы работы в «Современнике» поставили там несколько спектаклей о войне. Первым, кажется, был «Из записок Лопатина» по Константину Симонову?
М. Неелова и В. Гафт в спектакле "Из записок Лопатина ". 1975 г.
- Все правильно. Но еще до «Современника» я руководил студенческим театром Ленинградского университета, и там поставил первый в своей жизни спектакль по стихам поэтов-фронтовиков. А к повести Симонова «Двадцать дней без войны» мне, когда я пришел в «Современник», поручили написать инсценировку. Константину Михайловичу все понравилось, и он спросил: «Режиссером будет тоже Иосиф?». Так Волчек дала мне в «Современнике» первую постановку. В главной роли я видел только Гафта. Валентин Иосифович вообще был против этого спектакля: «Такая жуткая скука не может заинтересовать ни одного нормального человека», но я его уговорил. Хотя Волчек меня и предостерегала: «Валя – человек непредсказуемый, я сама его боюсь!». А я только окончил ГИТИС, чувствовал себя большим мастером. А в институте педагоги нас учили: режиссер должен поручить артисту роль, как это делал Станиславский. И вот раздаю артистам их экземпляры, на каждом надписал: «Поручается артисту Олегу Далю – Иосиф Райхельгауз», «Поручается артистке Галине Волчек – Иосиф Райхельгаз», «Поручается артисту Олегу Табакову – Иосиф Райхельгауз»... Доходит очередь до Гафта: «А где, - спрашивает Валентин Иосифович, - твой экземпляр?». Взял его и крупными буквами написал: «Вам от Лопатина записка – не подходите к Гафту близко». Да, Гафт посвятил мне несколько своих эпиграмм. В «Лопатине» одну из первых ролей в театре сыграл Костя Райкин, а роль Марины Нееловой стала ее дебютом в «Современнике».
Состав был сильнейший, Гафт был великолепен, хотя мне от него и доставалось. Мог долго восхищаться каким-то моим режиссерским ходом, и буквально через пять минут обвинить в профнепригодности: «Где тебя учили? Чему вас там в ГИТИСе учат?». А потом снова: «Где тебя учили? Потрясающе вас в ГИТИСе учат!». Потом я ставил в «Современнике» спектакль по прозе писателей-фронтовиков «1945», я тогда прочитал, что за годы войны погибло около 2000 литераторов – писателей, поэтов, журналистов, и меня потрясло совпадение цифр: 1945 — почти 2000. Давид Боровский придумал фантастическую декорацию – четыре цвета солдатских гимнастерок высотой десять метров – 1945. А на спектакле «Современника» по Михаилу Рощину «Эшелон» был вторым режиссером у Галины Волчек.
Но в том «Эшелоне» история семьи Михаила Рощина?
Галина Волчек и Иосиф Райхельгауз на репетиции спектакля "Эшелон" в "Современнике". 1975 год
- Совершенно верно. У многих семей есть своя история об эшелоне, связанная с войной. А телевизионный фильм по «Эшелону» Рощина предложили снимать мне. Мы тогда все были невероятно увлечены Феллини. Помните его «Репетицию оркестра», снятую в документальной манере? И мой фильм начинается с монолога самого Рощина, попросил его: «Скажите, что захотите, что сочтете нужным». А когда паровоз с паром врывается на сцену, Михаил Михайлович открывает дверцу вагона и видит там мальчика у печки-буржуйки – как бы себя в детстве. У Рощина в этот момент по щекам покатились слезы: «Да, - сказал он, - так все и было». Того мальчишку сыграл Игорь Цинман, сын известных музыкантов Елены Лундстрем и Михаила Цинмана, концертмейстера оркестра Большого театра. Игорь теперь и сам лауреат всевозможных конкурсов. А в то время ему года три исполнилось, он все время напевал какую-то мелодию. «Игорек, - спросил его, - а что это?». Тот еще букву «р» не очень хорошо выговаривал, но важно так ответил: «Тринадцатый квартет Шуберта». Оказалось, что его родители готовились к концерту и репетировали этот квартет дома, а Игорек запомнил. И я весь фильм оформил Тринадцатым квартетом Шуберта.
Фаина Иосифовна Райхельгауз, Маша Трегубова (4 года), Иосиф Райхельгауз
Для того «Эшелона» я собрал всех детей у своих друзей, родных и знакомых, моя дочь Маша тоже снималась. Ей недавно исполнилось 37 лет, а она до сих пор помнит, как они там делили черный хлеб и подбирали крошки. Теперь моя дочь Мария Трегубова – известный сценограф, собрала всевозможные награды и премии, режиссеры стоят к ней в очередь, из-за Машиной занятости мне несколько лет не удавалось с ней поработать. Но когда в «Школе современной пьесы» приступил к «Эшелону», сказал: «Маша, это память о твоей бабушке!». И она придумала интереснейшую сценографию. В спектакле «Современника» одну из главных ролей играла Марина Неелова, и у меня в фильме должна была сниматься, но забеременела, и ей было не до кино. Вместо Нееловой снималась Марина Хазова. Играли Мария Владимировна Миронова, которая потом до последнего дня работала в «Школе современной пьесы», Нина Дорошина, Тамара Дегтярева, Людмила Иванова и другие артисты «Современника». Иванова там играет деревенскую женщину, которая ругается на немцев: «Черти не нашего бога!». Гафта, когда он посмотрел в театре «Эшелон», этот эпизод вдохновил написать эпиграмму на создателей спектакля. Но тут нужно пояснить. Галину Волчек в театре в шутку называли тетя Хася, Рощин – Гибельман, я – понятно, художник Ивницкий – в этой же компании. И вот Гафт сочинил: «Хасе, Ивницкому, Мише и Йосе наш «Эшелон» довести удалось. Все хорошо, только жалко немного – все они, черти, не нашего бога». Но спектакль Валентину Иосифовичу понравился. А я всегда вспоминаю и спектакль, и фильм так: «Когда мы ехали в эшелоне…». И сейчас мне важно, чтобы у зрителей нашего «Эшелона» создавалось ощущение, что они реально едут вместе с Санаевой.
В «Школе современной пьесы» сейчас и Дмитрий Крымов репетирует спектакль «Наш городок» о своих знаменитых родителях Анатолии Эфросе и Наталье Крымовой. Своей площадки у Крымова нет, но многие театры просто счастливы предоставить ему сцену. А почему у вас он ставит именно этот спектакль?
- Мы с Димой много лет дружим. Я хорошо знал Анатолия Васильевича Эфроса и Наталью Анатольевну Крымову. Эфрос для моего поколения был Господом богом, я должен был учиться в ГИТИСе у него на курсе. Но Анатолия Васильевича тогда уволили с поста худрука «Ленкома», не разрешили преподавать, сослали очередным режиссером на Малую Бронную. Мы бегали на его спектакли и репетиции. Но у меня были свои очень непростые отношения с Анатолием Васильевичем: когда он после Любимова возглавил Таганку, где я тогда ставил «Сцены у фонтана» с Золотухиным и Филатовым, я не согласился с назначением Эфроса и ушел из театра. А Наталья Анатольевна Крымова работала в «Школе современной пьесы» завлитом и заместителем худрука по творческим вопросам.
С. Юрский, Л. Филатов, Л. Дуров и И. Райхельгауз. Авторский вечер в театре" Школа современной пьесы"
В этом сезоне вы восстановили легендарный спектакль «Пришел мужчина к женщине», где когда-то блистала Любовь Полищук, теперь ее роль играет Мария Порошина. А как она появилась у вас в труппе?
- Сначала в театре появился некий артист, не хочу его называть, скажу только, что он очень известный. «Я, - говорит, - хочу сыграть в «Пришел мужчина к женщине». Мало того, вместе со мной очень хочет играть Порошина». Поскольку ни этот артист, ни Маша не работали в репертуарных театрах, их имена мне ни о чем не говорили. Но поспрашивал, и мне сказали: «Это сериальные звезды, еще в антрепризах играют». Я сериалы не смотрю, антрепризу знаю плохо и с ужасной стороны – это соблазнение актеров легкими заработками. Поэтому к репетициям приступил без энтузиазма. Артист мне совершенно не понравился, такой показушный, как, наверное, привык играть в антрепризе. А Маша меня сразу же потрясла: она четко понимала, почему хочет и может играть эту героиню, и знает, о чем играет. Я всегда восхищался нашей Таней Цирениной, у которой четверо детей, а Маша пришла беременной пятым ребенком. И репетировала великолепно. Потом была пауза: Маша родила мальчика, у нее случилось несчастье – умерла мама. Через какое-то время позвонил ей: «Я по вам, Маша, скучаю» - «Я тоже, и хочу у вас играть». Подобрал ей партнера – одного из своих любимых учеников Лешу Глиницкого. Жалко, что сейчас по техническим причинам у нас не идет «Русское горе… от ума», где Леша потрясающе играет Чацкого, который превращается в Бродского. Кстати, в этом спектакле роль Фамусова репетировал Жириновский, правда, так и не сыграл, но, возможно, еще сыграет. А Маша и Леша замечательно чувствуют друг друга на сцене. Сейчас я еще хочу восстановить спектакль «А чой-то ты во фраке?», где также роль Полищук – Наталью Степановну будет играть Порошина. Соседа-жениха в паре с Полищук играл Альберт Филозов, а после его смерти – ученик Филозова Женя Стычкин. И в новой версии Машиным партнером будет Стычкин. А отца невесты Степана Степановича сыграет Марат Башаров.
Марат Башаров, Елена Захарова и Валерия Ланская тоже с этого сезона приняты в труппу «Школы современной пьесы». А эти артисты как появились в вашем театре?
- Сами пришли. Башаров с Захаровой принесли «Непьесу для двоих» сказали: «Хотим сыграть ее у вас». Сейчас репетируют, скоро будет премьера, ставит мой студент-дипломник Саша Онищенко, он руководит в Одессе Театром на Чайной, куда невозможно достать билеты. А «Непьеса для двоих» - его дебют в Москве, этим спектаклем он защитит свой диплом. Я стараюсь, чтобы у меня каждый сезон выходила премьера суперзвезды режиссуры, сейчас, например, это Крымов, и режиссера-дебютанта. Валерия Ланская сейчас играет главную роль в премьерном спектакле «Тот самый день» по пьесе Ярославы Пулинович, который поставил еще один мой ученик Денис Азаров. К счастью, во всех знаменитых столичных и региональных театрах работают мои ученики – талантливые, модные, скандальные, многих из них я с удовольствием приглашаю.
Иммерсивный спектакль «На Трубе» - еще одна премьера этого сезона. Это же история особняка, в котором располагается ваш театр?
- Да, особняку 200 лет – единственное здание, которое сохранилось на Трубной площади с тех времен, все остальное снесли. В этих стенах Люсьен Оливье держал ресторан «Эрмитаж», и по легенде именно здесь придумал свой знаменитый салат. Сюда Максим Горький пригласил артистов Московского художественного театра на банкет по случаю премьеры его пьесы «На дне». Достоевский читал речь о Пушкине на заседании Общества любителей словесности, которая понравилась далеко не всем. Чайковский отмечал свадьбу с Антониной Милюковой, правда вместе они не прожили ни одного дня. Спектакль иммерсивный, его играют по всему театру, в том числе и моем кабинете, где сохранился камин, у которого беседовали Чехов с издателем Сувориным… В спектакле занята вся труппа. В финале зрителей угощают салатом «Оливье» с шампанским. Мы в этом здании играем уже 30 лет, и для меня здесь все родное, судьба подарила мне второй дом, за что я ей очень благодарен.
фото: личный архив И.Л. Райхельгауза
