Николай Коляда - актёр, драматург, режиссёр, создатель "Коляда-театра". Современный российский театр просто невозможно представить себе без Коляды, хотя и живёт он вовсе не в Москве
Николай Владимирович, в ноябре в Театре имени Вахтангова ожидается премьера вашей пьесы «Баба Шанель». Актрисы, занятые в постановке, летом с отдыха постили в соцсетях видео, где репетировали свои роли. Флешмоб запустила Вера Новикова, и написала, что цель этой акции – запоминание текста, а заодно и вас развлечь. Что им больше удалось?
- Да, писали мне: «Коля, учим текст!». И присылали ролики из Болгарии, Греции, Подмосковья, где на пляжах, у бассейнов, на дачах купаются и загорают с листами распечатанной пьесы в руках, ничего, конечно, не выучили, это была шутка юмора, ну хотя бы меня развеселили, я хохотал, как сумасшедший, когда смотрел очередное видео. Самый смешной сюжет получился с Элеонорой Шашковой. Это Вера Новикова с дочерью Машей придумали: наложили на сцену свидания Штирлица с женой текст, там Штирлиц в кафе «Элефант» проводит тайный кастинг в «Бабу Шанель». Элеонора Петровна, как сама говорит, с Интернетом не дружит, она видео смотрела уже в театре после каникул, и вместе со всеми так хохотала: «Верочка, ну еще мне покажи!».
На репетиции "Бабы Шанель" в театре Вахтангова
- Конечно, всё из жизни. Ещё в 90-х я на Свердловском телевидении шесть лет подряд вёл авторскую программу «Чёрная касса» о творческих людях. А моя давняя подруга Алла Викторовна пела в Кировском обществе инвалидов «Вдохновение», я послушал этих старушек и решил сделать про них передачу. С режиссёром придумали название «Поющий автобус», в этот автобус загрузили наших нарядных бабушек, типа они оправляются на гастроли, а потом продолжили съёмки дома у старосты ансамбля. Разговаривали, ели квашеную капусту и солёные помидоры. «Вот мы выходим на концерте, - сказала хозяйка, - люди смотрят на нас и думают, мол, надо же, такие убогие, а ещё и поют». Эта фраза есть в моей пьесе. В самом деле, я видел, что им тяжело держаться на сцене, у кого проблемы с ногами, у кого с позвоночником, может, и поют неважно, но им нравится, что они при деле, что вместе. И передача получилась душевная, бабушки были довольны. А через много лет пересматривал запись, никого уже из того ансамбля, кроме Аллы Викторовны, в живых не осталось, и подумал: зачем-то же они жили? Так и придумал «Бабу Шанель», у меня ансамбль «Наитие» при Всероссийском обществе глухих, возраст солисток от 70 до 90 лет, у них постоянные разборки между собой, все влюблены в худрука-баяниста Сергея Сергеевича, и когда тот берёт в коллектив солистку помоложе, радости бабушкам мало. Эта пьеса у меня в «Коляда-Театре» в Екатеринбурге больше 10 лет идет, и хоть каждый день её играй, будет аншлаг. В первом действии народ падает с кресел от хохота, а во втором зал заливается слезами, и сыграть его нужно так, чтобы зритель задумался: а над чем я, собственно, полчаса назад так смеялся? Пройдет какое-то время, и я так же не буду знать, куда приткнуться, хоть в шахматы на улице поиграть, чтоб не сидеть, как сыч, в четырех стенах.
Пьеса попала в Москву, её поставил в Москве в Театре на Юго-Западе Валерий Белякович, потом её поставили во многих театрах по России, перевели на сербский, перевели на польский. Нас с этой пьесой приглашали в Париж. Ну, думаю, блин, попал косой. Раньше во Францию возили «Гамлета», «Ричарда III», «Вишневый сад», все-таки мировой репертуар, а тут «Баба Шанель», боялся, что французы не поймут: что за колхоз нам привезли? Нет, сыграли 18 спектаклей, и каждый раз в зале было битком народу. И такая же реакция, как везде: в первом действии смех, во втором слёзы. Даже злобная критикесса в газете Le Monde написала про нас хвалебную статью. И вот в марте директор театра Вахтангова Кирилл Крок позвонил рано утром, у нас же два часа разница с Москвой: «Мы тут с Туминасом посоветовались, хотим, чтобы вы поставили у нас «Бабу Шанель» для артисток старшего поколения, у них сейчас мало ролей. Только одно условие, сделайте, как вы умеете, для людей и про людей, без выпендрежа».
И как вас приняли вахтанговцы?
- Я в разных театрах работал. И зачастую артисты, не занятые в моей постановке, либо что-то буркнут при встрече, либо вовсе не здороваются, мол, меня же он не взял. А тут все со мной чуть ли не в пояс раскланиваются, правда. С Лановым рядом сидели на спектакле «Суббота, воскресенье, понедельник», там Ирина Купченко играет. Василий Семенович прибежал после третьего звонка, поздоровался. То есть не было такого, мол, какой-то выскочка с Урала приехал. Ну артистки на первых репетициях немножко воображали: «А зачем это? А зачем то?», потом Шашкова принесла шоколадку, Мельникова принесла грибочки, Ивочкина принесла яблочки, и мы стали друзьями не разлей вода. Агнессе Оскаровне Петерсон в сентябре 83 года исполнилось, у неё давно не было новых ролей. «Николай, - сказала мне, - какое счастье, что вы появились в нашем театре!». У нас она играет ужасно смешную тётку Сару Абрамовну, которая тебе и Цветаеву с Ахматовой цитирует, и выдает: «Да что ты её слушаешь, Серёжа?! Она тебе впаривает по самые гыгышары лабуду толченую, а ты, как петух со шконки, повёлся на её опарыши!». Баяниста мы начали репетировать с Андреем Зарецким, а тут я посмотрел «Ричарда III», и так мне понравился на сцене Федор Воронцов, что и его на эту позвал роль, в спектакле два состава. И вот Елена Клиониковна Ивочкина такая гордая: «Это мой сын!». А я и не знал. Пока не очень ориентируюсь в театре, и понятия не имею, кто тут кому брат, кто сват. Федя, кстати, потомственный актер, его отец Михаил Воронцов много лет играл на вахтанговской сцене.
Николай Владимирович, а сами вы ведь из семьи далёкой от театра, правда, что родные вашу работу всерьёз не воспринимают?
- Так и есть. Старшая сестра Вера до сих пор живет в родительском доме в Пресногорьковке Кустанайской области, у неё корова, огород, грибы, часто звонит: «Коля, что делаешь?» - «Я в Москве, репетирую!». Но для Веры это всё какой-то далёкий и странный мир. Ещё у меня есть два младших брата. Володя живет в Кургане у своей дочери, он инвалид, рассеянный склероз, к сожалению, не лечится, конечно, я помогаю деньгами и лекарствами. Андрей со своей семьей живет в Белоярском и работает шофером, возит трубы. Отец говорил: «Колька у нас невыробленный, всю жизнь физически не трудился. Что наш Колька делал-то? Сидит где-то там…». А этот, что называется, выпал из гнезда. Наверное, потому что меня в шесть лет током ударило. Как-то с отцом на его грузовике приехали в машинно-тракторную мастерскую к соседу дяде Ване колесо заклеить. И вот мне стало любопытно, что же там под плитой, затянутой резиной, сунул туда руку, меня и шарахнуло. Повезло, что дядя Ваня в одно мгновенье рубильник отключил, это спасло мне жизнь. Правая рука до сих пор болит, а указательный палец на ней так кривым и остался. Потом много читал о людях, у которых после удара током или молнией в мозгах что-то переклинивало, может, это меня в театр и привело. В детстве смотрел на артистов и наивно думал, что все они богатые люди и живут в роскоши, вот стану артистом и тоже так заживу. Я ведь дальше Кургана нигде не был, от дома до ближайшей станции – 30 км, отец нас с мамой подвозил к поезду, пару раз в год мы с ней ездили в город за покупками. И Курган казался мне центром вселенной.
А где вы там артистов видели?
- Только на экране. Сначала в селе был один телевизор на всю улицу, потом и у нас появился, конечно, черно-белый, с рябью. Я очень любил телевизионные спектакли, их раньше часто показывали. И вот летом после 8-го класса набрался смелости и отправился поступать в Свердловское театральное училище. Там принимали с 16 лет, а я приехал в 15, у меня день рождения в декабре. Курс набирал главный режиссёр Свердловского телевидения Вадим Николаев, он что-то, видимо, разглядел во мне: «Кости есть, - сказал, – а мясо нарастет». И на репетициях все время подкалывал: «Смотрите все – будущий Народный артист СССР Коляда! Вы еще будете гордиться, что с ним учились!». Потом Николаев взял меня в свой телевизионный спектакль «Вам слово, Андрей Скворцов!», я играл Андрея Скворцова, после чего меня стали узнавать на улицах. А на курс старше учился Сережа Арцибашев, мой сосед по общежитию, спустя много лет он в Театре Маяковского со студентами поставил мою пьесу «Сказка о мертвой царевне, или фарс только для взрослых», где свои первые роли сыграли Анна Ардова и Даниил Спиваковский. После училища меня распределили в Новокузнецкий театр драмы, собрался туда ехать, а мне говорят: «В Свердловском театре драмы Вячеслав Анисимов ставит «Дни Турбиных», нет исполнителя на роль Лариосика, Коляда, тебя берут». В общем-то, я был и остаюсь хорошим артистом, за 7 лет много ролей сыграл: Гришу в «Варварах», Семена в «Плодах просвещения», Бальзаминова… Потом отслужил в армии, а когда вернулся, ролей как-то не стало, от скуки начал квасить. Пару раз появился пьяным в театре. «Увольняйтесь, - говорят, - иначе уволим вас по статье». Написал заявление, напился, лег спать, утром просыпаюсь, а в почтовом ящике – вызов на экзамены в Литинститут имени Горького. А я и забыл, что туда свои рассказы отправил.
Получается, одна дверь закрылась, а другая тут же открылась?
- Да, Господь меня любит. А я всё время писал какие-то рассказы, они попали к детской писательнице Вере Кудрявцевой, она восхитилась и отнесла их в газету «Уральский рабочий». Я глазам своим не поверил: мою писанину напечатали. Бегал по театру: «Смотрите, меня напечатали!» - «Да? Ну и что?». Все же хотят, чтобы ты сидел тихо и никуда не вылезал. Не у дел я не остался, поступил в литинститут в 1983 году в очно-заочную мастерскую к Вячеславу Максимовичу Шугаеву. Сейчас на писателей учат на каждом шагу, а тогда это было сравнимо с полетом на Луну. Устроился сначала руководителем агитбригады при ДК имени Горького, а через какое-то время меня взяли литературным сотрудником в многотиражку. Жил за гранью нищеты, помню, потерял ключи от дома, даже дубликат делать не стал, все равно воровать у меня нечего. А когда выдали первую зарплату – 175 рублей, не знал, что с такими огромными деньгами делать. В театре-то я получал 85 рублей, а потом в агитбригаде 60. А в 1987 году мою пьесу «Игра в фанты» один за другим стали ставить провинциальные театры и на меня обрушилась лавина денег. Я ушел из газеты, бросил пить, продолжал писать пьесы и стал путешествовать по всему миру, и в одной из таких поездок оказался вместе с Галиной Волчек и труппой «Современника», где состоялся мой дебют как драматурга в Москве, и потом мои пьесы там ставили много лет.
Это когда Галина Борисовна приняла вас за кэгэбэшника, приставленного следить за артистами?
- Да, получилось вот как. Шел 1989 год, тогда за границу можно было поехать только по путевке с группой. И вот в наш Екатеринбургский СТД поступила путевка Малайзия-Сингапур-Филиппины, стоила немыслимых денег, рублей 500-600, все отказались, а я поехал, для меня это были копейки. «Современнику», кажется, какой-то банк оплатил поездку. Помню, стою на вахте театра, а мимо меня идут небожители, которых только в кино и видел – Лия Ахеджакова, Игорь Кваша, Людмила Иванова, Антон Табаков, Рогволд Суховерко, Наталья Каташова, я похолодел от страха. В автобусе, который вез нас в Шереметьево, сел на самое последнее сиденье, а Волчек в аэропорт приехала на такси. Стою в стороночке, а Галина Борисовна с артистами переговариваются, мол, нам этого смурного дядьку из органов приставили, будет теперь за нами следить. И махнули на меня рукой. Перелет был долгий и тяжелый, у нас зима, январь, а там жара. Меня поселили в номере вместе с Суховерко, утром просыпаемся: «Я не храпел?» - «А я?» - «Всё, друганы!». Потом с Ахеджаковой немножко поболтали, потом с Ивановой. А перед отъездом Волчек спросила: «Так пьесы пишешь? Ну пришли почитать». Я по возвращении домой первым делом штук 10 своих пьес отправил в «Современник» - полгода и ни ответа, ни привета. А я всему Екатеринбургу рассказывал, как общался с великими.
Волчек так долго решала ставить или не ставить?
С Галиной Волчек. 1989 год
- Нет, в руки Галины Борисовны мои пьесы не попали, а она и думать обо мне не думала. И как-то обедала с итальянским переводчиком Норманом Маццато, очень известным, он много работал с Андреем Тарковским, и он ей сказал: «Сейчас перевожу пьесу «Рогатка», лучшую в Союзе за последние 10 лет, автор Коляда?». Фамилия показалась Галине Борисовне знакомой, она тут же вспомнила: «Ах, этот!», и велела меня разыскать. А я как раз сдавал последнюю сессию в литинституте, на время которой поселился в общежитии на Добролюбова, и вот зовут на вахту: «Коляда, тебе из «Современника» звонят! Срочно к Волчек!». Я с перепугу бегом бежал с улицы Добролюбова до Чистых прудов. Влетаю в кабинет Волчек, она давай орать: «Почему мне пьесы не прислал? Я тебе что сказала?». Начинаю лепетать: «Давно прислал». Она вызывает тогдашнего завлита Валерия Стародубцева, тот несет ей толстый конверт, который даже не распечатал. Галина Борисовна за ночь прочитала мои пьесы и решила ставить «Мурлин Мурло». Её около 20 лет играли Елена Яковлева, Нина Дорошина, Сергей Гармаш, Валерий Шальных, потом стали играть молодые артисты. А ведь был момент, когда я отговаривал Галину Борисовну от этой постановки, испугался, что она подставляется.
И в чем же была подстава?
На репетиции с Лией Ахеджаковой.1996 год
- Как раз, когда в «Современнике» приступили к репетициям, «Мурлин Мурло» читали на театральном семинаре в Горьком, теперь это Нижний Новгород. Я сидел такой гордый, ждал, что будут говорить, как это гениально, а меня стали проклинать: «Сколько можно черпать из этой поганой лужи, как можно так ненавидеть свой народ?». Я скорей к Волчек в Москву. Помню бегу за ней по коридору театра: «Галина Борисовна, пьесу ругают последними словами, говорят, барахло немыслимое, не надо вам за неё браться, вы подставите и себя, и театр, и всех на свете!». Заходим в лифт, поднимаемся на последний этаж, я своё бормочу, а Волчек смотрит на меня и молчит. Потом надавила пальчиком мне кончик носа и говорит: «Запомни, Коляда, серость всегда ненавидит талантливых людей!». Галина Борисовна она такая, сказала, что будет это ставить, и ей дела нет, кто там и чего говорит. Я и сам ставил в «Современнике» спектакли, «Уйди-уйди» с Гафтом и Яковлевой, «Селестина» с Лией Ахеджаковой. Для Лии специально написал «Персидскую сирень», это антрепризный спектакль, где она играет вместе с Михаилом Жигалкиным. С другим моим антрепризным спектаклем «Половики и валенки» Лия с Аллой Покровской объехали весь мир. С легкой руки Волчек я подружился с «Современником», и в Москве обо мне узнали. Хотя столичные критики меня всё время ругают, и я ужасно переживаю из-за их статей, даже плачу иногда. На мне клеймо колхозника. Вот недавно писатель Иванов сказал, «Если ты не живешь в Москве, ты лох». Это точно. А по мне, лучше, чем в Екатеринбурге, нигде на свете нет. Там мой театр, там мои артисты.
И каждый в городе знает, прежде, чем выбросить какую-то вещь, покажи её Коляде, он найдет ей применение в своём театре.
- Постоянно тащат к нам вещи, ненужную мебель, всё пригодится для костюмов и декораций. «Коляда-театр» - частный театр, где я и худрук, и директор, и завхоз, вот и приходится крутиться. Каждое утро у меня уже много лет начинается с поездки на Кировский рынок не от хорошей жизни, сам всё закупаю по хозяйству вплоть до пластиковых стаканчиков и моющих средств для раковин и стекол. Пошлёшь кого-то из артистов, либо принесут что-то дорогущее, либо вовсе не то. Спектакли у нас на любой вкус – сладкие булочки, так я называю классику «Гамлет», «Ричард III», «Вишневый сад», «Король Лир», и чёрный хлеб, та же «Баба Шанель». У меня в этом спектакле двух старушек играют Сергей Колесов и Сергей Федоров. Я решил, пусть будет такой фарс. И вот как-то подходит ко мне в фойе какой-то простенький мужичок, протягивает конверт, а там 5 тысяч рублей: «Саре Абрамовне передайте». В общем-то для работяги это большая сумма, но не пожалел, видимо, так впечатлил его Серёга на сцене. И другим артистам зрители, случалось, деньги дарили. А мне порой приходится экономить каждую копейку, чтобы выплатить артистам зарплату. В январе на гастролях в Москве суточные артистам нечем было платить, столичные зрители здорово нас выручили. Мы играли три недели подряд, и каждый день кто-то подходил с конвертиком: «Вот вам денежки». В итоге нам подарили 380 тысяч рублей: «Ребята, - сказал артистам, - это ваши суточные».
В Москве теперь работают многие ваши ученики-драматурги. И уже даже знамениты больше, чем вы?
- А так и должно быть. Вот Вася Сигарев часто звонит, они с Яной Трояновой* (согласно реестру Минюст РФ признана иноагентом) живут в самом центре. «А из нашего окна, - говорит Вася, - Площадь Красная видна». Зовет в гости, только я точно не выберусь. Яна* один сезон работала в моём театре, играла Марью Антоновну в «Ревизоре». Помню, как Сигарев первый раз приехал ко мне на электричке из Нижнего Тагила, красивый, угрюмый, привез три тетрадных странички текста. Я спросил: «Еще что-то у тебя есть?» - «Нет, только это». Тогда спросил: «А что ты читал в электричке, пока ехал сюда?». Он назвал какого-то автора, о котором я никогда не слышал. «Ладно, - говорю, - возьму тебя». Мы занимались по субботам раз в неделю, Вася поначалу сидел надутый на задней парте и молчал. Начинается обсуждение, доходит очередь до Васи, «Скажи, что ты думаешь». А он молчит. И вдруг через полгода как начал выдавать одну пьесу за другой: «Детектор лжи», «Метель», «Божьи коровки возвращаются на землю», «Черное молоко», что-то еще. Как-то все это было написано мгновенно. Как раз у меня Интернет появился, и вот Вася присылает мне пьесу «Падение невинности». Читаю, глаза на лоб лезут от восторга, зачеркиваю его название и пишу свое: «Пластилин». Потом звоню Васе: «Можешь помирать спокойно, главную пьесу в своей жизни ты написал» - «Нет, я ещё поживу». Потом поехал в Москву по своим делам, распечатал эту пьесу, ходил с ней везде по театрам и подсовывал её завлитам. Около здания «Независимой газеты» встретил Гришу Заславского, теперь он ректор ГИТИСа, и ему вручил распечатку. Гриша тогда был председателем премии «Антибукера», которую в итоге Вася за «Пластилин» получил. А потом и режиссёр нашелся, как тогда говорили, какой-то Кирилл Серебренников из Ростова.
Артистов Викторию Толстоганову, Андрея Кузичева, Наташу Швец тогда тоже мало кто знал. Кстати, я Вику знал, она играла в дипломном спектакле «Полонез Огинского» по моей пьесе, который поставил Леонид Хейфец, и помню, ужасно злился, что студентка не точно произносит текст, а меня как драматурга это всегда задевает. Другой мой знаменитый ученик Олег Богаев работал осветителем в Екатеринбургском ТЮЗе. Кто-то ему сказал, что Коляда впервые набирает студентов на литературное отделение при театральном институте. Было пять бюджетных мест, а пришли только трое – Олег, Наташа Малашенко и Таня Гарбар, всех и взял. Это был 93 год, и наш ректор Бабенко ездил в Москву к ректору литинститута Есину за лицензией, того еще пришлось уговаривать. «Кто у вас там будет преподавать? – спросил Есин. – Коляда? О, Господи! Тут в Москве его и за писателя-то не считают. Мы у себя не можем выпустить нормального драматурга, а вы там будете выпускать? Ну ладно, нате вам лицензию». Ярослава Пулинович приехала к нам в институт из Ханты-Мансийска, хотела стать артисткой. Маленькая, худенькая, в очках, кажется, дунь на неё, и голова отвалится. «Сказки, - говорит, - пишу». – «Лучше тогда иди к Коляде». Я посмотрел на Ярославу, посмотрел на её сказки, написанные от руки, несчастная, в артистки не взяли, а я к себе взял – и вот, пожалуйста! Я как раз тогда свой театр только создавал, про меня готовили документальный фильм «Ужас, летящий в ночи», и засняли нашу первую беседу с Ярославой. Правда, этот кусок в окончательный вариант не вошел, но видео существует. Среди моих учеников Аня Богачева, Ирина Васьковская, Анна Батурина и многие другие.
Может, мои пьесы и не особо знают, но пьесы моих учеников известны не только у нас в стране, и часть их славы немножечко достается мне. А фразу Галины Волчек про то, что серость всегда ненавидит талантливых людей, я теперь повторяю всем свои ученикам.
Николай Коляда о своей родословной
фото: личный архив Н. В. Коляды
