Алексей Федорченко – наверное, самый оригинальный режиссер России, имеющий дело с этнографией и мифологией – а это сложная стилистика, которой, впрочем, он владеет виртуозно. На последнем ММКФ Алексей получил приз за режиссуру «Последней «Милой Болгарии», феерии, снятой по мотивам книги Зощенко «Перед восходом солнца».
Карманники и кинорежиссеры
Как ты думаешь, твое кино – театрализованное, сложное, избыточное – скоро уйдет в прошлое? Будет только реализм? Стиль «док»?
– Да не знаю я. Как я могу судить? Кино разное, и так, наверное, будет всегда.
Технически делать кино в твоей стилистике невероятно сложно...
– Конечно, проще всего нарисовать весь кадр заранее, снять актера на пустом синем фоне и потом подложить картинку. Но это уже не кино, а анимация какая-то. Хочется еще немножко по старинке поработать.
По-твоему, даже в фантасмагориях нужна вещность, тактильность?
– Желательна. Невозможно бесконечно увеличивать Годзиллу, который с каждым фильмом становится все больше и больше, в несколько раз, нежели предыдущий, – ну, хорошо, а дальше что? Он по планетам, что ли, начнет скакать? Неинтересно...
Твой последний фильм, насколько я понимаю, о борьбе диктатуры с индивидуальностью, так?
– Можно и так сказать.
А еще как можно сказать?
– Сам Зощенко, наоборот, хотел найти секрет человека, который бы победил свои личные проблемы и влился в счастливое государство. Чтобы люди могли спокойно, не обращая внимания на свои болячки и меланхолию, на всякие там депрессии и пр., – будучи такими как бы сверхчеловеками, бороться с фашизмом. Он искренне в это верил, и потому обструкция, которой его подвергли, стала для него шоком.
Идея «исправления» человека, мне кажется, вечна, то и дело тут и там вспыхивает... В Европе некоторые продвинутые режиссеры-гуманисты до сих пор верят в Троцкого. От Пол Пота вот еле отказались.
– Ну, это же просто – а люди верят в простые вещи. И потому идея воссоздания из нас, грешных, сверхлюдей будет время от времени возвращаться.
И заканчиваться масштабным уничтожением и геноцидом.
– Да, каждый раз.
Ты говоришь, что мечтал снять фильм по этой книге целых 30 лет?
– Не то чтобы мечтал, просто подумал об этом, когда в первый раз прочитал ее. И не 30, а аж 40 лет назад.
Почему именно она запала тебе в голову? У Зощенко есть другие вещи, более сатирические.
– Мне показалось, что это готовое кино. Потом я еще лет так через 20 опять о ней подумал – почему, думал я, этой книжкой никто всерьез не занимался – кинематографисты в смысле? Всем казалось, что она больше научная, и к тому же боялись объема – это же и байопик, и психоанализ, там всего много... Никто не знал, как к ней подступиться.
А ты?
– И я долго не знал.
А потом в голову ударило? Как откровение?
– Да ничего мне не ударило, просто мы с Лидой Канашовой, моим соавтором, поняли, как это сделать. Главное открытие состояло в том, что мы разделили Зощенко на двух героев, следователя и пострадавшего. Вот тогда все постепенно и сложилось, ведь сначала первый герой никак не получался. И процесс пошел. У персонажей возникли какие-то свои биографии, свои истории...
Вы снимали в Алма-Ате? Это мой родной город.
– Сначала я так и хотел – снимать в Алма-Ате, но потом понял, что там уже совсем ничего не осталось. А то, что осталось, я могу и у себя найти. Потому и снимали в Екатеринбурге.
Образ города у тебя очень точный – да и город, по крайней мере в моем детстве, был такой же, как в фильме, – абсолютно феерический. Эта несусветная жара, яблоки и ощущение заброшенности, окраины империи... Все это у тебя в фильме есть. Как и в фильме «Игла», например: там образ Алма-Аты, правда, конца восьмидесятых, тоже очень точный. Но ты хоть побывал там разок, видел Алма-Ату?
– Нет, не был, но зато посмотрел много материалов о ней. Да и та Алма-Ата, которая меня интересует, давно исчезла, снесена.
Алексей Федорченко на сьемках фильма "Последняя "Милая Болгария". 2020 г.
– Замечательно. Здорово, спасибо.
Я еще застала старую студию, потом ее снесли – там как раз во время войны работал Эйзенштейн, и не только он. Студия напоминала тифлисскую улочку: строения в беспорядке лепились друг к другу, что создавало ощущение особого уюта. А рядом – громадный парк...
– Алма-Ата – прекрасный город, где сошлись война, кино и эвакуация, великие фильмы и бандитизм: туда как раз в это время бежали криминальные элементы, воры и мошенники, и в то же время туда были эвакуированы ведущие киностудии страны. Получился странный конгломерат карманников и кинорежиссеров. Ну и сам город, конечно, стал диктовать свои условия.
Декорации, как у тебя в фильме, правда делали из камыша?
– Да, эта замечательная история с камышом возникла из реальных источников, дневников Эйзенштейна – для «Ивана Грозного» декорации действительно делались из камышовых циновок.
Я думала, это фантазия. А в эпизодах с Эйзеном – это у тебя тонкая издевка? Когда он просит Черкасова задрать бороду повыше, чтобы на стене появилась зловещая тень?
– Там мало что придумано, наоборот – практически все соткано из реальных событий. Как я обычно и делаю, потому что факты всегда интереснее выдумки. Нет там никакой издевки, наоборот – воплощение мечты Эйзенштейна, который всю жизнь хотел быть рыжим клоуном. Мы и расписали все таким образом, что один – рыжий клоун, второй – Пьеро. А история с бородой – абсолютно реальный факт.
Может, я ошибаюсь, и у меня это игра критического воображения, но мне показалось, что ты показал клоуна на службе диктатуры.
– Есть такое. Конечно, и на службе, и себе на уме.
Что его в конце концов и сгубило.
– Это правда.
Тогда такой вопрос. Как тебе удается из реальных фактов и фактур делать фантасмагорию? Может, ты и сам не знаешь? Такой платоновский поворот? Да и у Зощенко в его злых рассказах реальность сдвигается...
– Просто реальность разнообразна, а люди ленивы.
Искусство видеть?
– Надо просто изучать окружающую жизнь и находить интересные истории, события, фактуры, стили.
"Последняя "Милая Болгария" 2021 г.
Я хожу по улице и подслушиваю всякие разговоры. Бывает очень смешно, готовый абсурд. А потом мне говорят, что тоже слышали этот разговор, но не заметили в нем ничего абсурдного. Может, у тебя какое-то особое внутреннее зрение, хотя я понимаю, что говорить о механизмах творчества сложно – например, в интервью. Так?
– Понимаешь, я вообще-то сразу ничего не вижу. Собираю потом, постепенно.
Видишь уже на монтаже?
– На монтаже вообще все полностью меняется.
Как идет «Милая Болгария» в прокате? Триумфально? Или?
– Я уже другую картину заканчиваю, а от этой отвлекся, даже не слежу за ней.
Карлики на Луне
Твои фильмы интересно устроены: они и зрительские, остроумные, и в то же время в своем роде интеллектуальные, с большим подтекстом. Даже этника в них иронична. Как ты сумел встроиться в современный кинопроцесс со своей особенной темой – это же сложно?
– Ну... так получилось. Просто я не снимаю идеологические фильмы, а делаю что мне хочется. И пока мне это удается.
Удивительное дело. Денис Осокин, по сценариям которого ты ставил, он ведь тоже копает этнику – но она, видимо, преобразованная у него, не аутентичная же? Как у Маркеса, скажем, – больше фантастическая, придуманная?
– Да-да. Он хорошо знает этнику, но при этом переосмысляет ее, многое допридумывает.
Начинал ты с пародии – о том, что наши первыми на Луне побывали, еще при Сталине. Очень смешно. Меня как-то, давно уже, позвали на Первый канал – обсудить твой фильм, «Первые на Луне». У меня даже такой рассказ есть – там в студии был космонавт Леонов, смешной такой, но очень хороший мужик, и твой фильм буквально понял. Ну и говорит благородному собранию (кого там только не было, какие-то новые молодые космонавты, которые вопили, что американцы на Луну не летали) – зачем, мол, карликов показывать? (В фильме у Федорченко – космонавты-карлики. – Прим. автора). Приезжайте к нам в отряд, говорит, у нас такие ребята – красавцы, косая сажень!
– Леонова я не встречал, но вот у Гречко, между прочим, мы даже дома были...
И что Гречко сказал? Не возмущался?
– Вот ему как раз все понравилось. Он мне даже предложил помощь – мол, если будете еще что-нибудь делать в таком же роде, приезжайте. Помогу, типа. Я тогда писал сценарий по Стругацким, и вопросы у меня как раз возникли. Даже домой к нему напросился. И он ответил на все мои вопросы – но не так, как я ожидал.
Русский Феллини
Интересно. Потом ты взялся, так сказать, за этнику. Как у тебя возникает в голове этот мир – он ведь и выдуманный, это же фантасмагория с языческими мотивами? Как это воссоздается? Мне рассказывали, что марийский язык сами марийцы уже не знают и для фильма заново его учили.
– Там дело в другом. Когда мы делали «Небесные жены луговых мари», то снимали в основном на Урале, где другой, не луговой, а восточный диалект лугового, и актерам, даже марийцам, пришлось учить какие-то другие слова. У нас был специалист по языку, и он поправлял даже носителей, ну а русские девочки заново язык, конечно, учили.
А в Мари-Эл язык знают?
– Многие уже нет, молодежь особенно. Им тоже приходилось заново учить язык.
То есть ты заодно, так сказать, еще и восстанавливаешь корневую культуру – после, скажем так, тотальной русификации. Как ты входишь в этот мир? Как возникает оригинальная идея сделать «Луговых мари» отдельными эпизодами, причем в самобытном духе иронической этники к тому же? Такого вообще-то ни у кого еще не было.
– А ведь эти «Луговые мари» возникли совершенно случайно. Я поехал познакомиться с Денисом, хотел у него купить права на книжку «Ангелы и революции», есть у него такая, замечательная. А он мне – давай так: я, говорит, сейчас пишу «Луговых мари», и вдруг тебе это понравится? Ну, я прочитал несколько новелл и сразу ему сказал – да, беру. И он очень быстро написал эту книгу, а там около сорока новелл о марийских женщинах, имя которых начинается на букву О. Из этих новелл я выбрал те, которые можно выразить языком кино, некоторые, конечно, нельзя было, не поддавались, слишком поэтические, на кино не переложишь. И Денис написал сценарий – на удивление быстро, даже как-то неожиданно быстро.
"Небесные жены луговых мари" 2012 г.
Удивительно ты смонтировал эти новеллы, они как бы отдельные и в то же время производят впечатление чего-то цельного.
– Знаешь, была замечательная история по поводу как раз варианта монтажа. Я тебе не рассказывал?
Да вроде нет...
– Когда мы приехали в Мари-Эл, сначала нужно было побывать у губернатора, потом у верховного языческого священника, он там главный по всем этим делам, основной жрец республики.
Это еще зачем?
– Чтобы они благословили на съемку, дали разрешение.
Ой, не могу.
– Ну да. Как это ни странно. Так вот, он русского фактически не знает, очень плохо говорит. Но нас принял, прочитал молитву какую-то на марийском, хлеб преломил, там и вино было, и свечи. Вроде как по-христиански, все как обычно... А после молитвы вдруг говорит: вам будут помогать... солнце, травы и ласточки.
Ха-ха. Ну и как, помогли?
– Представь себе. Действительно, даже погода была всегда нужная – допустим, если утром нужен дождь, а вечером солнце, то так и было, причем весь съемочный период. Как это объяснить?
Невероятно.
– Да, что-то поразительное. Директор картины спрашивает – эту сцену когда ставим? И я на автомате – в четверг, потому что будет солнце.
А ласточки?
– На съемках, честно говоря, ни одной не было. Но когда я начал монтировать, уже у себя дома, смонтировал все новеллы, они же короткие, переставлять, правда, долго – туда-сюда гонял, миллион без преувеличения вариантов у меня было. И вот на каком-то сороковом примерно варианте в окошко вдруг влетает ласточка! Тогда я говорю – стоп. Берем этот монтаж, который сейчас смотрим. Раз ласточка так решила. И я больше не прикоснулся к материалу.
Ты, наверное, пока снимал, сам вошел в эту реку и стал подвержен шаманизму, растворился в этом языческом мире... Я хотела спросить о костюмах, они у тебя здесь совершенно гениальные, но ведь это стилизация под натуральные костюмы?
– В основном как раз натуральные.
Очень красиво.
– Мы объехали старые села и скупили платья, которым сто лет, это начало ХХ века. У нас они до сих пор где-то лежат. А что-то мы в музеях брали – головные уборы, например.
У тебя были консультанты? Этнографы?
– Да нет, такие вопросы я сам решаю – ну, в целом. Но все же по каким-то тонким вещам консультанты необходимы, особенно если речь о том, что люди могут обидеться, скажем. Вообще «Луговые мари» расколол Мари-Эл пополам, кто-то восхищался, говорили – спасибо вам, что наконец сняли что-то о нашей культуре... Великой на самом деле, очень интересной и тонкой. Другие говорили, что обидели марийских женщин... И наблюдать за всем этим было очень интересно – я даже хотел выпустить книжку обо всем этом.
Не страшно было – там же и колдуны, думаю, есть?
– На одном сайте, есть такой, сугубо марийский, где марийцы свои проблемы обсуждают, там меня и превозносили, и, наоборот, проклинали и советовали на меня колдунов наслать, проклясть до седьмого колена... Ты не смейся, это в своем роде действительно опасно для жизни. Мы сейчас сняли фильм о суфизме на Кавказе и вот там тоже очень много тонких моментов. И нужно каждое слово проверять, чтобы никого не обидеть. К тому же это может не пройти даром.
Действительно, тонкие материи... И много народу «Луговых мари» посмотрело? Я видела на фестивале в Киеве, зрители были в полном восторге. Как ты думаешь, может ли понимать такое кино простой зритель, не фестивальный, неподготовленный?
– Ну, я нишевый режиссер. Делаю, так сказать, кино не для всех. Да ведь и канал «Культура» смотрят – ну сколько, два процента? Думаю, да, их два-три процента – тех, кто интересуется кино и смотрит такие фильмы. Однако я думаю, что такой кинематограф должен существовать, да и вообще, скажу, извини, патетично – культурой кто-то должен заниматься и киноязыком – тоже. Мне как раз это и интересно, и я стараюсь это делать... И неинтересно снимать так, как снимали до меня, хочется найти что-то свое, новое, свой язык. И когда мне говорят, не реплика ли это Параджанова, я этого не люблю, потому что делаю нечто совершенно иное. Европейские критики писали, что я как бы «русский Феллини», «русский Тинто Брасс» и кто-то там еще...
И русский Кустурица?
– Ага, точно. Русский Кустурица... Целых три статьи, которые так и называются, где я то русский Феллини, то Тинто Брасс и вдобавок еще и Кустурица. Гм... Если в кадре курица – значит, сразу Кустурица, извини за омоним. Или, скажем, цирк. Что, цирк – прерогатива только Феллини? Просто авторы этих статей ленятся анализировать.
Воровать не стыдно
Теоретически каждый талантливый режиссер придумывает новый язык. При этом Альмодовар говорил, что воровать не стыдно – ну, понятно, что не булочки в магазине или нефть, а стили и манеры других режиссеров.
– Конечно, не стыдно! Но при этом у меня на площадке запрещено слово референс – когда меня спрашивают, мы как кто будем снимать, я отвечаю – как никто. Свое придумаем.
А это в принципе возможно?
– Абсолютно новое – нет. Главное не копировать. В моих последних двух фильмах, один еще не вышел, ты увидишь много находок касательно киноязыка.
На съемках фильма "Овсянки" 2010 г.
Образ фильма у тебя возникает заранее или ты интуитивно, по ходу дела, придумываешь его прямо на площадке? Или все вместе?
– На площадке – нет, это уже поздно. Сначала – большая подготовительная работа, научная, потом литературная, художественная... Потом работа художника и, конечно, производственная. Выходя на площадку, я уже имею план работы, раскадровка у меня в кармане, как и режиссерско-постановочный план – ориентируясь по нему, группа знает, что делать. Но если это, допустим, не павильон, а натура, все может измениться – и все понимают, что я могу полностью все поменять.
Много привходящих?
– Конечно. Это и погода, и вдруг появившееся облако, и, скажем, настроение актера. Или какой-то предмет, который занесли в кадр, и к нему приковано все внимание... Мы должны быть готовы и к задуманному, и к переменам.
Феллини говорил, что не обладает тираническим характером, чтобы рулить процессом съемок. Насколько это важно – быть тираном? Сложный труд – режиссерский, ты вроде летчика-испытателя.
– У меня очень хорошая атмосфера на площадке, никто ни на кого не кричит, не матерится, все друг друга любят. Для нас это в принципе удовольствие, приятная работа, а не стресс.
А сам ты не боишься?
– Чего?
Кира Муратова говорила, что самое сложное пройти путь от начала съемок до конца, все время имея в голове план своего замысла.
– Мне кажется, это бессмысленно – полностью держать в голове образ фильма. К тому же это невозможно, слишком много привходящих, настроение и интонация могут поменяться на монтаже – я вообще люблю монтаж, он может превратить снятый тобой материал в абсолютно новое кино.
"Война Анны" 2018 г.
– И сам, и еще у меня есть режиссер монтажа, на последних фильмах мы с ней работаем. Тоже, между прочим, казахская девушка...
Ты прямо в кольце, оккупировали мы тебя. Но ты и сам вроде не без татарщинки?
– Да нет, я по папе украинец и русский по маме.
И родился в Екатеринбурге?
– На границе с Казахстаном, в Оренбургской области.
Да ты прямо родственник наш, у меня все оттуда, бабушка уж точно.
– Ну, наверно, можно и так сказать.
Ангелы смерти
...Давай поговорим о твоем фильме «Ангелы революции» – там, как мне показалось, каждый кадр выстроен наподобие авангарда двадцатых, революционного искусства. Композиционно – совершенство, будто портреты людей той поры и фото Родченко. И съемки на Севере, куда твои «ангелы», футуристы, поперлись осваивать новые земли и гнобить местное население. Да и сами нарвались...
– Впрямую референса Родченко там нет. Я, конечно, не только его изучил – когда писал сценарий, ознакомился с четырьмястами биографиями русских авангардистов.
Со сколькими? С четырьмястами?! Да ты ученый, надо же...
– И из этих биографий я брал самое для меня интересное, чтобы вплести факты их жизни в биографии своих героев. Ты, конечно, не найдешь там копий Родченко, но ракурсы похожи.
Фильм совершенно удивительный и действительно не имеющий аналогов в мировом кино – еще никому не пришло в голову снять кино о столкновении двух архаичных, по сути, культур, хотя одна из них – авангард, революционный коммунистический «порыв», а другая – корневая, мифологическая. До тебя в России, да и во всем мире, думаю, никто, кроме историков, не знал о Казымском восстании, трагической истории уничтожения хантов. Финал меня потряс: ведь эта девочка, ровесница восстания, сейчас глубокая старушка, была отдана в интернат еще тогда, лет восемьдесят назад? Как ты ее нашел?
– В сценарии ее вообще не было. Хотя упоминалось о ее рождении. Отправляясь в Казым, я все думал, что хорошо было бы ее найти – а вдруг жива? Оказалась, как это ни странно, да. Узнав об этом, мы сразу поехали ее снимать, она уже очень старая была, сильно болела. Встречала нас в своей трехкомнатной квартире, ей государство выделило.
Это вы ее заставили переодеться в национальный костюм?
– Да нет, она сама нас так встретила. Была, правда, такая напряженная, на контакт почти не шла... Я ей говорю – мы вон там камеру поставим, а вы, если хотите, спойте что-нибудь. И был уверен, что она споет что-нибудь на своем языке, на хантыйском. А она вдруг запела Пахмутову. «Ну, все, кино у нас есть», – подумал я тогда.
"Ангелы революции" 2014 г.
– Она всю жизнь проработала учителем русского языка. И действительно, выбором песни сразу поставила точку в отношениях двух цивилизаций, – понятно, кто победил. Финальная сцена, конечно, сделала фильм. Да и вообще – когда мы приехали на Север, снимали именно в тех местах, где происходили эти трагические события – вот эта школа, такая изба большая, вот амбар, где, может, и лежали трупы пятерых убитых из экспедиции, «наших». Может, здесь и то место, где происходило камлание шаманов и первое собрание, когда они решили поднять восстание... Все это было так близко, и мы это чувствовали. Был запах настоящего, реальности. И вот там-то я и подумал – а вдруг она жива, эта девочка...
Она до сих пор жива?
– Нет, умерла через месяц после съемки...
Думаю, если бы раньше и вы бы не успели, фильм все равно бы состоялся, но финал мощный, чего уж там... Многое без него потерялось бы. Это еще и живая связь времен.
Исчезающие языки
Скажи мне такую вещь... Ты переживаешь, что мир унифицируется?
– Отношусь к этому как к объективной неизбежности. С одной стороны, грустно, что этника и малые культуры уходят в музей, и я именно поэтому по мере своих скромных сил стараюсь что-то не упустить, сохранить и запечатлеть. Ведь на глазах все сыплется, уходит... А с другой стороны, понимаешь, что так жить уже невозможно. Конечно, и язык исчезнет, а русский окончательно вытеснит марийский. А потом английский вытеснит русский... Рано или поздно.
А китайский вытеснит английский.
– Ну да, останется десять языков... Русский, наверное, все же останется – те языки, на которых говорят десятки тысяч, они не исчезнут. Вообще ежегодно исчезает 30 языков, при том что их всего семь с чем-то тысяч, и исчезают они все с большей скоростью. Надо бы этот процесс остановить, как и вымирание животных – целые виды ведь вымирают, каждый день мы кого-то теряем... Хорошо бы заморозить остатки этих видов, их биоматериал, а потом восстановить – иначе они канут в пустоту навечно.
Живу как живу
Можно сказать, что ты почти в одиночку борешься с унификацией?
– Да нет. Живу как живу, бороться смысла нет.
Но ты же успешен, значит, твое послание может дойти?
– Успешен? То мне говорили – сейчас уже, правда, не говорят, – что мое кино как раз для европейских фестивалей, что это там модно. А европейские фестивали, наоборот, говорят – мы не понимаем, нам бы что-нибудь попроще... Ведь и они видят мир и кино в том числе в силу собственных представлений. Ну да ладно. Это уже было 12 лет назад, я уже все вычеркнул это, забыл. Я в прошлом году сделал десять фильмов…
Документальных в том числе?
– Два игровых и восемь документальных.
Какой ужас. Ты что, по 15 часов в день работаешь?
– Да это нормально – ночью я пишу, а днем монтирую.
А спишь когда?
– Ложусь часов в 5, встаю в 12. Нормально, высыпаюсь. Ты «Кино эпохи перемен» смотрела?
Я посмотрю.
– Это такой док, но очень интересного жанра, документальная комедия. И в этом же жанре я снял сейчас второй фильм о Шукшине. Называется «Монета страны Малави».
Он уже вышел?
– Нет. Но тоже готов. Будет осенью какой-нибудь фестиваль, там и покажу. Так что у меня сейчас около десяти фильмов – на выход.
Боже.
– Но больше всего меня интересуют «Большие змеи Улли-Кале», это фильм сложной структуры, который мы снимали на Кавказе, он о суфиях XIX века.
Я вижу (интервью было по скайпу. – Прим. автора) у тебя тысячи книг за спиной. Ты оттуда черпаешь свои идеи?
– В основном да, в книгах нахожу... Я, конечно, не успею снять все, что напридумывал, из моих идей можно десятки фильмов сделать. И я постоянно пишу сценарии, у меня есть целый сценарный портфель.
Ты прямо завод какой-то...
– Наверное...
Фото: "Кинокомпания 29 февраля"
