Давно замечено, что любое пространство в детском восприятии, чем оно скученнее и теснее, тем просторнее. Размеры пространства измеряются не квадратными метрами, а количеством крупных и мелких предметов, а также людей и животных, это пространство заполняющих.
Точно так же и время, напиханное в основном мелкими, но такими всякий раз необычайно значительными и важными событиями и деталями, тянется бесконечно долго. Бесконечно длится год, день, урок. Урок - как-то особенно. Бесконечно долго ожидается день рождения, Новый год, каникулы.
Бесконечно тянется время в ожидании того вожделенного момента, когда ты, волоча за собой чемодан, войдешь в вагон, который вот прямо сейчас – ой, поскорее бы – помчит тебя туда, к морю, к винограду, к персикам, к дыням, дяде Моте и тете Любе.
Но все это будет не сразу, нет. Сначала в Туле будет пряник. Потом… Потом еще что-то не менее прекрасное. Но будет, будет непременно, можно не сомневаться.
И ты временно поселяешься в купе, которое ничуть не тесно тебе. Там есть все, что тебе надо. Там твой, пусть временный, но уже как бы родной дом. Там ты ночуешь, там пьешь чай из стаканов в подстаканниках, колупаешь крутые яйца и неторопливо поглощаешь куриную ногу с промасленной бумажки.
Я не просто обожал ездить в поездах, твердо обещавших море и прочие радости жизни. Я мечтал в них жить. Не временно, нет. Вообще жить. Жить всегда, постоянно. И это не было такой уж безумной мечтой.
Мой одноклассник рассказывал мне, хвастаясь, что когда он был совсем маленький, он вместе с родителями, железнодорожными рабочими, жил в вагоне. И этот вагон время от времени перемещался в пространстве. И зачем они, дураки, переехали в какую-то скучную квартиру, думал я. Как же могли они добровольно отказаться от такого счастья.
Жить в дороге, да! В вагоне хотя бы. Чтобы вид из окна постоянно менялся, а не показывал целыми днями одно и то же – летом сиреневый куст, а затем пыльные лопухи, зимой кошачьи и птичьи следы на свежем сугробе, а также следы моих же валенок. Что ж тут интересного!
В кузове грузовика, кстати, тоже совсем неплохо. Я рисовал в своем воображении какой-то трудно представимый специальный грузовик с большим крытым кузовом, где находилась бы моя квартира – спальня, кухня, уборная…
Откуда взялась эта милая сердцу картинка? Не от того ли грузовика с брезентовым верхом, что увозил нас на лето на дачу? В кузове располагались несколько стульев, холодильник, даже какой-то диван – вполне полноценная и неплохо, а главное – привычно, меблированная комната. Так бы и жить там! Почему нет!
Ты, допустим, спишь, тебя потряхивает на неровном шоссе, а утром ты как ни в чем не бывало выходишь на главную площадь чужого, незнакомого города или, допустим, на опушку леса, или, пуще того, на пустынный пляж.
Когда в 1959-м году я побывал на Американской выставке в Сокольниках, я увидел там воплощение своей заветной смутной мечты – домик на колесах, прицеплявшийся к легковому автомобилю. Вот вам и мечта. Вот вам и утопия. К восторгу открытия примешивалось легкое чувство разочарования: видимо, не один я мечтал об этом. Эксклюзивность мечты разбилась о бездушную реальность.
А уж пароходы и прочие плавсредства! Океанские лайнеры, парусные шхуны из книжек и кинофильмов, плот Гекльберри Финна, Жюль-Верновский «Наутилус»…
Когда в середине 50-х мы с мамой плыли на пароходе «Станюкович» по Волге в город Горький в гости к моему дяде Вове, маминому брату, я, конечно, как угорелый носился по палубам, то спускаясь на нижнюю, то поднимаясь на верхнюю и беспрерывно перебегал с левого борта к правому и обратно.
В какой-то момент я увидел волшебное видение. Я увидел, что рядом с нами на очень близком расстоянии плывет большая баржа. На этой барже стоял маленький домик. С окнами, дверью, крышей, трубой. Из трубы поднимался уютный дымок. Рядом с домиком сушилось на веревке белье, а у самого порога спала с высунутым языком нелепая какая-то дворняга.
Вот видите, как я все это запомнил! Но это еще ладно.
В какой-то момент из двери вышел мальчик, мой примерно ровесник. Он растолкал спящего бобика, и они вдвоем стали радостно носиться вокруг домика.
Вся моя необъятная радость от собственного путешествия на «корабле» немедленно скукожилась до размеров моего пассажирского билета, который еще позавчера казался мне пропуском в волшебный мир.
Эх! Я-то всего лишь перемещаюсь из пункта А в пункт В со скоростью С, а люди-то вон КАК живут! Вон ГДЕ они живут! Эх, эх!
Я, - как мне показалось, слегка заискивающе, - помахал мальчику рукой. Он довольно небрежно ответил мне, как бы дав понять: «Много вас тут проплывает, всем не намахаешься».
Мы еще довольно долго плыли рядом – баржа и мой «Станюкович».
И я все вглядывался в этот сказочный домик, мысленно рисуя его же, но изнутри. Вот на стене висит фотография покойной бабушки. На окошке тюлевая занавеска. На круглом столе постелена бархатная скатерка, на буфете лежит кружевная салфеточка, на салфеточке – вазочка, в вазочке – яблочки. Его мать, наверное, жарит картошку на керосинке. Отец скорее всего топит печку. А иначе – откуда дым? Дыма ж без огня не бывает же! Младшая сестра, наверное, нянчит куклу. Старший брат, наверное, учит урок. Хотя какой урок! Когда живут на барже, разве ходят в школу? Чего это я!
Все как у нас дома. Ну, почти. Только лучше, разумеется. Наш-то дом стоит как дурак на одном месте. А тут-то вон чего!
Ну, а потом наш «Станюкович» прибавил ходу, и волшебное видение стало отставать от нас, постепенно теряясь в сыром и зябком речном тумане.
Постепенно затерялись в тумане и все эти детские мечты, трепетные ревности, постоянная готовность к безмерному отчаянью, и к восторгу без конца и без края. Но время от времени они вдруг деликатно, но и чувствительно прикасаются зачем-то к сердечной мышце, и сердечное спасибо им за это.
фото: личный архив автора
