Радио "Стори FM"
Лев Рубинштейн: Выбежала палка

Лев Рубинштейн: Выбежала палка

Почему-то в моей памяти прочно поселился неизвестно откуда взявшийся народный стишок, который во времена моего младенчества повторялся практически ежедневно. Не ахти какое было в нем тонкое остроумие, но мне это нравилось, как всегда нравится ребенку всякая ритуальная повторяемость. Стишок такой:

Ехала деревня

Мимо мужика

Вдруг из-под собаки

Лают ворота

Выбежала палка

С мальчиком в руке

И стала бить собакой

Палку по спине.

И вот что интересно: то, что в этом стишке что-то не так, я понял уже позже, годам, наверное, к семи - такова, видимо, сила поэтической логики, идущей иногда вразрез с логикой обыденной и до поры до времени подчиняющей ее себе. А до этого, представьте себе, никаких вопросов относительно того, каким это образом деревня может ехать мимо мужика, или как это возможно бить палку собакой, как-то не возникало.

Точно так же ребенок как правило не считывает, попросту не замечает жестоких и кровожадных фантазмов, какими часто бывают буквально пронизаны образцы детского фольклора. Взять хотя бы некоторые считалки наподобие той, где «дора, дора, помидора, мы в саду поймали вора, стали думать и гадать, как нам вора наказать, оторвали руки-ноги и пустили по дороге … и т.д.»

Сугубо прикладная функция этого и других подобных ему текстов, то есть выведение на чистую воду «водящего» («буду резать, буду бить, все равно тебе водить»), а также и их магическую генеалогию, начисто заслоняла собой так называемый «план содержания».

А в случае с «ехала-деревней», меня однажды вдруг осенило, что здесь, оказывается, все наоборот! И, немедленно впав в неофитский восторг, я стал страшным образом изнурять родных своим неказистым остроумием. Я радостно подбегал то к одному, то к другому из домочадцев и восклицал, допустим: «Мама налила тарелку в суп, ха-ха-ха!» Или: «Бритва побрилась папой. Правда смешно?» Или: «Диван лежит на бабушке». И страшно огорчался, натыкаясь на несколько сдержанную реакцию.

Уже потом я узнал, что это весьма распространенный в фольклоре прием, восходящий к старинной скоморошьей традиции. Оттуда же и всяческие головоломки из детских журналов типа «скажите, что тут нарисовано неправильно». Оттуда же ставшие типовыми названия книг и кинофильмов наподобие «Хвост виляет собакой». (Вот, кстати, и снова «собака»).

И вот это самое «все наоборот» существовало и существует, вообще-то говоря, лишь для того, чтобы постоянно напоминать, как оно все «на самом деле».

Нынче же мы все чаще вынуждены наблюдать тотальное недоверие к так называемому здравому смыслу, дерзкое небрежение культурными авторитетами и худо-бедно сложившимися иерархиями – пусть даже и условно-школьными.

Это в принципе явление ничуть не новое и в некоторых случаях вполне даже конструктивное. Ну, что-то вроде футуристического ритуального сбрасывания Пушкина с парохода современности. Но дело в том, что футуристы-то как раз очень хорошо знали, кто такой Пушкин и какова его роль в той культуре, внутри которой находились и они сами и чьи коды были им хорошо понятны. Просто время от времени культура нуждается во встряхивании, иногда и вполне чувствительном. Иначе она неизбежно рутинизируется и впадает в состояние стагнации.

Тут-то все совсем другое. Тут все до обидного просто. Тут мы имеем дело с самым откровенным одичанием, вполне осознанно поощраемым и даже культивируемым начальством разных уровней, включая самый верхний. Тут мы как бы очутились вдруг в некотором условном селе Нижнее Хрюпино, где условные «местные пацаны» вполне себе могут попросту, без затей отмудохать того же условного Пушкина за его вызывающие кудри и бакенбарды, за то, что он «чурка нерусская» и вообще «с другого раёна».

Мы живем в удивительную, если вдуматься, эпоху – в эпоху материализованных метафор, в эпоху первобытного неразличения прямых и переносных смыслов. В эпоху, где само по себе наличие абстрактного мышления и иронической дистанции по отношению к омертвевшим клеткам культуры приравниваются к «кощунству», к «оскорблению чувств» и хорошо еще, если не к «государственной измене».

И вовсе не важно, как «на самом деле». Потому что «на самом деле» - это ровно то, что вам вечером покажут по телевизору.

А мы с вами давайте уж останемся носителями того языка, той жизненной логики, той системы культурных иерархий, каковые, в общем-то, были сформированы той самой великой русской культурой, которую сегодня столь яростно защищают от нас же с вами многочисленные палки с мальчиками в руках.

фото: личный архив автора

Похожие публикации

  • Лев Рубинштейн: Коренные и пристяжные
    Лев Рубинштейн: Коренные и пристяжные
    Я помню, как главный редактор одного из изданий, для которого я когда-то писал, на редакционной летучке наставлял молодых и, соответственно, не очень опытных репортеров
  • Лев Рубинштейн: Мечта о шарманке
    Лев Рубинштейн: Мечта о шарманке
    Размышления, навеянные только что снятым (надолго ли?) карантином
  • Лев Рубинштейн: Крик петуха
    Лев Рубинштейн: Крик петуха
    Крик петуха, гудок родного завода, звуки гимна в шесть часов утра из никогда не выключаемой радиоточки, «Пионерская зорька» из того же места, безжалостный будильник, духоподъемный скрежет гастарбайтерской лопаты за темным окном, ласковый шепот «вставай, сынок»...