Кофейная цивилизация, победным маршем шагающая по стране, завоевывая все новые и новые рубежи, победоносно охватывая все новые стороны общественной и частной жизни, демонстрирует нам все новые и новые свои возможности.
Так, например, опция под именем «Кофе с собой» стала в последние годы чем-то вроде девиза целого поколения, чем-то вроде фона разнообразной повседневности.
Ну а в совсем нынешние времена – по понятным, увы, причинам – этот фон стал особенно ярким и, к сожалению, привычным. На мой вкус – даже и слишком ярким и слишком привычным.
Не знаю кому как, но мне не хочется, чтобы «с собой». Мне хочется сесть в кафе. Очень хочется. Особенно теперь…
Сколько же появилось за последние сколько-то лет чудных и разнообразных кофейных мест - это просто именины сердца. В венском, парижском, итальянском, восточном стиле - какие угодно. Кофе, теплое молочко, экран смартфона - уже привычное дело. «Пожалуйста, чашечку ристретто!» Одно лишь произнесение такого бесконечно нарядного искрящегося слова отзывается адреналиновой волной. Господи, да неужели? Сколько лет уже это все - рутинная повседневность. А мне она все еще кажется сном золотым. И, видимо, это уже навсегда.
В конце 60-х годов у меня была милая венгерская подружка по имени Юдит. Она часто наезжала в Москву, я же водил ее по городу, показывая ей то одно, то другое. Ну, что здесь можно было показать? Пушкинский музей, разумеется. Ну, еще Кремль. Ну, в гости к кому-нибудь из друзей сводить. И, в общем-то, все.
Театр мы оба не жаловали, да и фиг туда попадешь. В сторону ресторана я по тогдашнему своему благосостоянию старался не смотреть. Однажды (это было в первый ее визит, потом она разобралась, что к чему) она сказала, что хочет «зайти куда-нибудь посидеть и выпить кофе».
«Давай зайдем сюда, например», - говорит она, кивнув в сторону заведения с надписью «Кафе «Молочная». «Нет, здесь кофе не бывает», - говорю я. (О том, что все же бывает, но то, что здесь называется «кофе», она точно пить не станет, я ей говорить не стал – слишком долгий и трудный разговор бы получился). «То есть как это не бывает? Тут же написано: «Кафе». – «Ну и что с того, что написано?» - «Как это ну и что? Это слово же и означает «кофе». В ее голосе прозвучало легкое раздражение.
А как было ей объяснить, что слову и его значению в нашей языковой реальности совпадать вовсе не обязаны? Не рассказывать же ей грубый анекдот про сарай, на стене которого написано мелом известно что, а внутри находится не это самое, а вовсе даже дрова.
А вообще-то да - кофе действительно принято пить в кафе. Сидеть и пить.
У нас тоже пили кофе. Но это был не кофе, а «кофе». Эта субстанция разливалась из бака, на боку которого масляной краской было написано слово «кофе». Это чтобы сомнений не возникало. В ценниках это все значилось как «кофе на сгущ. мол. 11 коп.» и выдавалось в граненых стаканах. Эта штука имела неистребимые цвет, вкус и запах казенного советского детства - школьный буфет, пионерлагерь, больница, куда тебя на несколько дней помещали гнать глистов, и хлорка, хлорка, хлорка.
Кофе - явление заимствованное, заграничное, космополитическое. В романах и фильмах высокого советского стиля этим напитком увлекались исключительно шпионы, вредители, мещане и стиляги.
Кофе «на сгущ. мол.» был соцреализмом, неизбежным и ненавидимым. Дерзновенным модернизмом был кофе «черный», он же «настоящий». Рассказывали, что в какой-то советской пьесе тех лет некий американский миллионер предлагал своему собеседнику, тоже миллионеру, чашечку кофе со словами: «Не угодно ли выпить кофе, сэр? Это хороший кофе. Настоящий».
О парижских или венских кафе мы знали всего лишь из беллетристики или кино. И мы хотели кофе. Кофе в кафе. Мы мечтали, чтобы слова «кафе» и «кофе» совпали наконец во времени и пространстве.
Мы искали такие заветные места. И они более или менее находились. Хотя и с трудом.
Приличный, «настоящий» кофе можно было обнаружить в кафетериях-стоячках. Не во всех, разумеется. Таких на всю огромную Москву было всего несколько.
Эти несколько стоячек в центре Москвы стали местом встреч и знакомств: первый этаж гостиницы «Москва», кафе «Марс» на улице Горького, кулинария напротив бывшей гостиницы «Минск».
Некоторые кофейные места Ленинграда вообще прочно вошли в историю «второй» культуры. Легендарный «Сайгон», например.
По концентрации странных людей, по обилию чудаков «в широких шляпах, в длинных пиджаках с тетрадями своих стихотворений» кофейни успешно конкурировали с библиотечными курилками.
Эти кофейни были местами сакральными, местами, влекущими к себе самые нестандартные человеческие экземпляры своего времени. Но все это – исключительно стоя. Только стоя.
«Я все понимаю. Но почему непременно стоя?» - спрашивала бабушка моего отца, моя, - соответственно, -прабабка, наблюдая со своего кресла, как молодежь, то есть ее внук, мой отец, две внучки, мои тетки, и их гости под патефон танцуют танго, слишком уж тесно по мнению прабабки прижавшись друг к другу. «Почему это надо делать стоя?» - риторически вопрошала она.
Вот и мы спрашивали неизвестно у кого: «Почему нормальный кофе надо пить непременно стоя?»
Сидя изволь пить плохой кофе. Хороший - выпил и сваливай. Какая-то в этом была своя особая философия. Но какая?
«Попить кофе» - словосочетание многозначное. Оно создавало вокруг себя довольно обширное семантическое облако с довольно размытыми границами.
Имела успех такая история. Знакомая чьих-то знакомых шла себе по улице, выгуливая свое семимесячное «интересное положение». Сзади же пристроился некий, скажем так, общительный тип, монотонно и неотвязно добивавшийся знакомства. «Девушка, а девушка, - говорил он, - пойдемте попьем кофейку, а?» Девушка не реагирует. «Девушка, ну что же вы молчите? Пойдемте кофейку выпьем, поболтаем. Я угощаю». Молчание. «Девушка, ну что же вы молчите? Кофейку, говорю, давайте выпьем. Ну, что вы, девушка ...»
Тут он забегает спереди, тотчас же замечает то, чего не заметить нельзя, и обезоруживающе растерянно лепечет: «Ах, так вы, значит, уже ПОПИЛИ КОФЕЙКУ!»
Мы в свое время да, попили кофейку. Во всех возможных и невозможных смыслах этого слова.
А вот другое, не менее магическое и соблазнительное словосочетание «посидеть в кафе» долгие годы было для нас тусклым, едва различимым маяком в непроглядной советской ночи.
Кафе это, конечно же, кофе прежде всего. И желательно, чтобы кофе был приличным. Но для многих кофе в кафе - это, вообще-то говоря, не причина, а повод, условный центр композиции. Смысл - в самом кафе, где сидят, читают, пишут и заводят романы, где пережидают дождь, глядя в окно на парад разноцветных зонтиков.
Кафе - это стиль, это образ жизни. Лишенный этого в юности, я до сих пор не могу надышаться эфиром новообретенного рая. Мой приятель-сверстник рассказывал, как однажды, в годы школьной юности, его папаша, прорабатывая сына за шалопайство и резко упавшие показатели успеваемости, спросил патетически: «Что же ты хочешь делать в этой жизни? Скажи, может быть, я тебя пойму!»
Мой приятель ответил: «Я хочу сидеть в кафе». Отец его, что не удивительно, был совершенно ошарашен его ответом, неожиданным в том числе и для самого моего приятеля. Отец, разумеется, совсем не понял его в тот момент.
Зато как я его понимаю! Понимал всегда. А теперь - особенно. И особенно сегодня, когда я в процессе осторожной, слегка вороватой прогулки «на районе» увидел на одной из дверей надпись «Кафе», и все былое, как говорится, в отжившем сердце ожило, и я отчаянно подумал: «Зайти, что ли?»
Но нет! Позорное, по выражению поэта Маяковского, благоразумие взяло верх, и я лишь почему-то вслух, и даже, кажется, громко сказал: «Эххх!» «Вот именно!» - понимающе отозвался из-под своей маски идущий навстречу незнакомый мужчина моих примерно лет.
фото: личный архив автора
