Радио "Стори FM"
Лев Рубинштейн: Этикет или жизнь

Лев Рубинштейн: Этикет или жизнь

Когда-то, в середине 80-х годов, я увидел на прилавке книжного магазина и, конечно же, незамедлительно приобрел замечательную и, как оказалось, весьма полезную для меня книжку.

Она называлась «Русский речевой этикет. Разговорник для иностранцев».

Книжка состояла из образцов как бы типичных коротких диалогов, состоявших из реплик, которыми как бы обмениваются в повседневной жизни как бы прилично воспитанные советские граждане.

Книжка была разбита на тематические разделы и наглядно, на образцовых примерах показывала, как следует разговаривать с родителями, с детьми, со старшими, с младшими, с товарищами по работе или учебе, с попутчиками в поездах и самолетах, в школах и больницах, на стадионе и на танцевальном вечере, в санаториях, на пляжах и так далее.

В каждом из отдельно взятых мини-диалогов ничего особенного не было, если, конечно, не считать некоторую неизбежную дистиллированность, чтобы не сказать сладковатую тошнотворность, свойственную обычно диалогам из рекламных телероликов. («Дорогой, где мы ужинаем сегодня? - Конечно, в «Веселом червячке», дорогая! Только там подают свежайшее филе морского козла с воздушным кремом из настоянных на сосновых опилках соплей монгольского тушканчика. Поторопись, милая, я уже заказал столик на восемь часов!»)

Ну, это, конечно, в том случае, если все это читать по отдельности.

А вот чтение этих фрагментов подряд в изрядных количествах рано или поздно приводит к состоянию, похожему на транс с заметными признаками физической дурноты.

Это чтение не только заворожило меня как благодарного читателя. Оно послужило также и сильнейшим побудительным мотивом к сочинительству.

И я сочинил поэтический текст под названием «Привычка делать из всего трагедию», который на значительную часть состоит из приблизительно такого «речевого этикета».

Получалось примерно так:

– Вы сегодня одеты с таким вкусом, Валя!

– Спасибо, Анна Федоровна!

Или:

– Вам к лицу голубое. Вы сегодня очаровательны, Тамара!

– Спасибо. Приятно это слышать, Наталья Константиновна.

Или:

– А вы нисколько не меняетесь, Мария Петровна!

– Ну что вы, Григорий Филиппович! Вы мне просто льстите.

Или:

– Какой вы, оказывается, интересный собеседник! С вами так приятно разговаривать, Владимир Иванович!

– То же самое могу сказать и о вас, Инна Сергеевна.

Или:

– У вас очень подвижные, выразительные руки. Сразу видно, что вы музыкант, Виктор.

– Спасибо, Любочка.

Или:

– Ты так хорошо и легко танцуешь, Люся!

– И ты тоже, Леонид.

Ну, в общем, понятно…

А какие-то из «этикетных» образцов как бы сходили с рельс и начинали вполне осознанно, хотя и по возможности деликатно, диссонировать со всем прочим. Диссонанс этот выражался в некотором жизнеподобии этих конструкций.

Например:

– Девушка, а как вас зовут?

– А вам зачем?

Или:

–      Бабушка, отвернись на минутку!

–      Да ну тебя, мне некогда!

Из-за товарного обилия этих полуживых, а чаще и вовсе не совместимых с жизнью речевых зомби, не может не возникнуть время от времени ощущение мучительной громоздкой какофонии, и тогда в ход идут «спасительные» фрагменты регулярного пятистопного ямба, в каковом стихотворном размере по давно уже сложившейся традиции сочинялись разными сочинителями в том числе и трагедии – хоть «маленькие», хоть большие.

Заканчивалось же это мое сочинение настойчивым призывом к тишине, к молчанию.

В общем-то, я рассказываю и цитирую все это лишь для того, чтобы дать понять: для меня лично эта обнаруженная случайно книга оказалась необычайно полезной, послужив богатейшим объектом художественной деконструкции.

А вот насколько она могла бы быть полезной для обозначенного адресата, то есть для иностранца, постигающего повседневную речь россиян и стремящегося на самом деле научиться понимать и использовать живую великорусскую речь, не знаю. Не уверен, мягко говоря.

Когда-то, в те же примерно времена, когда я наслаждался и вдохновлялся «Русским речевым этикетом», я приятельствовал с одной юной симпатичной француженкой, стажировавшейся в Московском университете.

Она изучала русский язык и литературу, причем современную. Поэтому, что вполне естественно, она стремилась общаться с представителями самых широких слоев городского русскоговорящего населения на их родном языке.

Когда она натыкалась на что-нибудь непонятное, она обращалась с соответствующими вопросами к своим московским друзьям.

Однажды во время одного из многолюдных московских застолий, девушка сообщила:

«Я тут на днях услышала не известный мне прежде русский синоним слова «сумасшедший». Но я его забыла и никак не могу вспомнить. Помню только, что в нем четыре буквы».

Ну, все, конечно, ринулись ей на помощь. «Псих?» - раздавалось с одного конца стола. «Нет, это я знаю», - отвечала француженка. «Шэзэ?» – раздавалось с другого конца. «Куку?» - слышалось откуда-то с середины. «Нет, нет, другое!»

В конце вечера она наконец вспомнила. «Вот, вспомнила!» - торжествующе воскликнула она. «Это слово - «того!»

Удивительно, что никому из сидящих за столом не пришло в голову вспомнить о том, что каждый из нас время от времени использует это странное слово, сопровождая его легким вращением указательного пальца около виска, именно в этом самом значении. «Он, кажется, немножко того…»

Да и ей не могло прийти в голову, что это всего лишь русское указательное местоимение «тот» в родительном падеже. Да и с чего бы могло ей прийти такое в голову? С какой стати!

А однажды, причем именно в один из тех самых дней, когда я только что ознакомился с «Речевым этикетом» и пребывал под властью его специфического обаяния, неугомонная француженка поделилась со мной некоторым своим филологическим недоумением.

«Я иду по улице, - рассказала она, - и вижу, что тротуар перегорожен. И никаких надписей, ничего. А перед загородкой, состоящей из каких-то веревок и палок, стоит милиционер. Я ему говорю: «Скажите, пожалуйста, почему я не могу пройти дальше?» Он отвечает: «Не положено». Я вежливо спрашиваю: «А почему не положено?» А он отвечает: «Потому что не положено!»

«Разве это ответ?» - горестно спросила она.

«Да, это ответ! – уверенно и даже с некоторой суровостью в голосе сказал я. – По крайней мере для местного человека».

«Учи русский!» – добавил я довольно, надо сказать, безжалостно и по отношению к ней, в общем-то несправедливо. Она ведь и правда очень старалась понять и узнать как можно больше.

«Вот из каких речевых конструкций следовало бы составить настоящий «этикетный» разговорник», - думал я в то время, как, превозмогая, выражаясь словами Бориса Пастернака, обожанье, тесно граничащее с подступающим к горлу непрошенным чувством отвращения, уже, впрочем, готового преобразоваться в творческую энергию, я листал эту замечательную книгу, натыкаясь время от времени на что-то вроде этого:

– Прости меня, мама, что я поздно вернулась. Ты, наверное, волновалась!

–      Да ладно, доченька. Что уж там! Я вовсе не сержусь.

Бррррр!

Похожие публикации

  • Лев Рубинштейн: Семьдесят два слова
    Лев Рубинштейн: Семьдесят два слова
    Я живу, как я с необычайным изумлением выясняю, - и всякий раз как бы заново, - уже довольно долго. По крайней мере настолько долго, что я помню события и вещи, которые для новых поколений давно обрели музейный статус, настолько долго, что время от времени мне приходится реагировать на вопросы типа того, где я был и что я делал во время войны
  • Лев Рубинштейн: Школа дыхания
    Лев Рубинштейн: Школа дыхания
    Так сложились обстоятельства, что в эти дни я живу в широко известном поселке Переделкино
  • Лев Рубинштейн: Сюрпризы и антракты
    Лев Рубинштейн: Сюрпризы и антракты
    В детстве мне страшно нравились эти не всегда понятные, но безусловно праздничные слова, слова, обещавшие что-нибудь нарядное, что-нибудь такое внеземного происхождения, но желательно чтобы с заварным кремом, что-нибудь весело пенящееся, шипучее и искрящееся в свете множества хрустальных люстр