СВЕРХСЕКРЕТЫЙ АГЕНТ ПО ПРОЗВИЩУ «КАДЫК»
В конце июня 2002 года в жаркий полдень полевой командир Салех вел свой отряд хоженой тропой, петлявшей в густой зеленке и отлично маскируемой самою природой от наблюдения с небес или окрестных вершин. Отряд менял дислокацию. Салех получил добро на район пещер Махруз, что в четырех километрах от забытого Аллахом, да святится имя его в веках, маленького горного села Кишкен-юрт. Двенадцать моджахедов, которых он вел за собой, воевали с ним уже два года в неизменном составе. Он не потерял никого. Он знал их семьи до третьего колена, верил каждому как себе, потому что все они были из одного рода, из одних мест и вместе пролили немало крови неверных. Каждую минуту любой из них готов был стать шахидом. Отлично обученные бойцы, полный боекомплект, сердце, горящее ненавистью к врагам Аллаха. Волчий безошибочный нюх, хладнокровие и безжалостность…
Через неделю им предстояло показать еще раз, на что они способны ради свободы и веры. Ниже, в долине, куда по сигналу должны спуститься две сотни таких, как они, предстояло окружить и вырезать, выжечь роту пришельцев с запада, вырвать сердца иноверцев – оккупантов, жалких трусливых шакалов, прятавшихся за надолбами и брустверами своей базы, ощетинившейся гаубицами и гранатометами.
Они шли за Салехом смело и слепо. Он был старшим среди равных. Опытнейшим среди матерых. Он ничего не скрывал от них. Ничего не утаивал. Никогда.
Сейчас – впервые. В подкладку зеленой куртки, поверх которой носил он защитного цвета удобный жилет-раскладку, как у русского спецназа, зашито было письмо. Он не знал, что в нем. Он не читал его, а даже если бы прочел – ничего бы не понял. Это был шифрованный текст, написанный арабской вязью очень большим человеком из большой мусульманской страны, расположенной в том же краю, что и священная Мекка. Записку надо было передать самому Абдулхану из рук в руки, прошептав на ухо пароль его личному телохранителю Магомеду. Да, только самому Абдулхану, ведущему их всех, во имя Аллаха, да благословенно имя его, на смерть и вечную райскую жизнь.
Они шли уверенно, но, как всегда, осторожно. Это была их земля, но в здешних горных лесах расплодились иноземные гадюки. Могли ужалить. Вряд ли тут, на тропе – куда им! Но на всякий случай двое пробирались по заросшему склону слева над тропой, метрах в трехстах впереди, а еще двое замыкали, прикрывая тыл.
Салех шел в середине отряда.
Он не мог слышать, как синхронно и мягко сползли на землю тела двух замыкавших колонну воинов.
Он не слышал последних звуков их жизней, потому что рты несчастных были зажаты железными ладонями ликвидаторов, когда их ножи вошли по рукоятки в подлопаточную область слева, вспоров сердца.
До его слуха не донесся сдавленный предсмертный хрип одного из двух разведчиков, страховавших впереди, – диверсант внезапно нарисовался перед ним, и молниеносный, страшной силы удар ребром ладони под подбородок, по адамову яблоку все же подарил долю секунды голосовым связкам, прежде чем они разорвались вместе с гортанью, сухожилиями и шейными позвонками. Второй убийца был аккуратнее, но действовал традиционно: зажатый рот, нож по рукоятку…
Салех шагал, придерживая «калаш», – он покачивался, ремень слегка ослаб, надо бы подтянуть. Воин смотрел то под ноги, то вперед, на спины впереди идущих Руслана, Доку и Демильхана. Руслан споткнулся и рухнул на тропу. И тотчас вслед за ним – Демильхан и Доку. Они упали как подкошенные, и из голов их брызнула кровь вперемешку с мозгами.
Салех успел понять. Больше он не успел ничего.
Никто из шедших за ним не успел ничего. Кроме одного – молодого бойца Искандера. Он единственный воспользовался тремя завершающими секундами жизни, подаренными Аллахом, чтобы вскинуть автомат и нажать на спусковой крючок. Он забыл, бедняга, что на этот раз, не чуя опасности вовсе, поставил оружие на предохранитель.
Восемь моджахедов лежали на тропе со снайперскими пулями в черепах. К трупам из зарослей спустились шестеро. Рослые люди, кроме одного, приземистого, с пластикой пантеры. Камуфляжная форма, береты в тон сливаются с растительностью, лица в черных полосах защитного раскраса, короткие бесшумные автоматические винтовки СР-3 «Вихрь».
Они молча проверили работу. Приземистый подошел к командиру, тому, кто убил ребром ладони.
– Сделано, Кадык! Уходим?
– Идите, я догоню. Вперед!
«Маленький» сделал жест, и все, кроме командира, растворились в зарослях.
Кадык поочередно осмотрел лица моджахедов. Они были залиты кровью – работали в головы. Но не настолько, чтобы он не смог найти того, кого искал. Ликвидатор уверенно перевернул на спину труп Салеха, тщательно обыскал его, нащупал зашитое письмо. Порадовался, что нитка черная. Аккуратно вспорол сантиметров десять подкладки, перед этим внимательно поглядев на рисунок стяжка, извлек конверт. Не торопясь изучил его. Это был обычный почтовый конверт с двумя разными российскими марками текущего года. Третья марка, тоже с надписями на русском, но советская, коллекционная, 1976 года, из серии «Природа СССР», изображала степного волка и занимала неположенное ей место с обратной стороны конверта, по центру, где склеивается уголок. Она явно служила паролем и заодно подобием сургучной печати.
Кадык достал из большого кармана разгрузки все, что было нужно для предстоящей операции. Разогрев зажигалкой до кипения немного воды в пустой гильзе, он подпарил марку и «крышку» конверта, предельно осторожно вскрыл его с помощью тончайшей бритвы. Развернул листок, на котором было что-то написано арабской вязью. Затем нацепил компактную маску-противогаз и, аккуратно взломав маленькую ампулу, всыпал ее содержимое – пару миллиграммов легкого, как пудра, почти невидимого белого порошка – в бороздку на сгибе листка. Сунул его в конверт сгибом вниз, тонко смазал клеем и прижал «крышку». Затем поместил конверт в тайник подкладки и, достав набор разнообразных по толщине разноцветных ниток, выбрал черную. Она была потолще той, которой пользовался «портной», но оставалось надеяться, что этот нюанс изучать не станут. Стяжками, неотличимыми от оригинальных, Кадык подшил подкладку.
Все. Дальнейшее от него не зависело. Сверхсекретный агент по прозвищу Кадык, командир маленького подразделения самых, быть может, совершенных убийц и диверсантов, какие действовали в системе силовых органов России в те годы, – агент, данные на которого отсутствовали где бы то ни было, кроме как в памяти и личном компьютере его непосредственного, притом единственного начальника, двумя прыжками ушел с тропы и слился с горными зарослями осин, пихт и корявого орешника.
Люди Абдулхана нашли их утром следующего дня. Их успели перенести на полкилометра вперед, где склон прерывался небольшим узким плато, и закопать до второго заката. Аллах должен был простить опоздание с похоронами на целые сутки, но и на то была воля его.
Один из людей по приказу Магомеда обыскал командира, найдя его по приметам, извлек письмо и доставил телохранителю. Магомед внимательно рассмотрел конверт, убедился, что все совпадает с описанием, переданным по коду через спутниковый телефон из далекой мусульманской страны. Магомед вошел в палатку к Абдулхану, протянул конверт и кивнул. Тот молча кивнул в ответ. Магомед вышел.
Лидер мощнейшей группировки моджахедов, духовный наставник сотен шахидов Абдулхан Молла Абу-Акр вскрыл конверт изящным золоченым ножиком, извлек письмо, развернул его, начал читать. Помутилось в глазах, голова отяжелела, в ней словно что-то взорвалось. Издав тяжелый стон, адресат выронил письмо, завалился набок и ушел в лучший из миров.
РЕЗУЛЬТАТ - НОЛЬ
Три трупа, экзотические убийства, одна корпорация, одно дело, не бомжи и не бандиты, не бизнесмены с криминальным прошлым (мелкая судимость юноши Миклачева не в счет) – вообще, нормальные, довольно молодые, в целом законопослушные и даже служащие закону граждане и… никаких серьезных результатов у следствия.
О деле, с большим или меньшим количеством деталей, с изрядной долей путаницы и вранья, но тем не менее дружно и интригующе написали и «отэфирили», кажется, уже все областные и несколько федеральных СМИ. Генпрокуратура шипела и кипела, один из замов руководителя следственного комитета лично пообещал Андрею Ивановичу Кудрину в лучшем случае скорое и позорное отстранение от дела, в худшем – отставку.
Опера вот уже два месяца рыли носом землю, вынюхивая и выпытывая у платных стукачей и своих людей в бандитских структурах, у приподъездных бабушек и барменов, парикмахеров и сутенеров – господи, кому только не совали под нос фоторобот человека сразу с двумя особыми приметами («Такой мог и нарисовать себе», – предполагал Паша, и Кудрин понимал, что он прав»), кого только не расспрашивали! Восьмерых, похожих по описаниям и приметам, скрипя зубами, отпустили, стукнувшись лбами о железную стенку алиби или категорическое несоответствие биографии, профессии и физических данных задержанных тем «подвигам», которые совершил «Александр Васильевич Дьяков».
ПАНИН ДАЕТ НАВОДКУ
Внезапно и загадочно подтвердилось предположение Паши. В городское управление внутренних дел пришла анонимка. Стандартный конверт с адресом УВД, написанным вкривь и вкось то ли детской, то ли левой взрослой рукой. Почерк письма – такой же.
«Убийца какого ищете бес усов волосы светлые прямые глаза темные. Я его видал близко фоторобот ваш врет. Случайный сведетель. Чесно.»
Почерковедческая и лингвистическая экспертизы, проведенные оперативно, пришли к заключению с достоверностью семьдесят-восемьдесят процентов: свидетель, если реальный, шифруется (почерк старательно искажен, слишком нарочитые, «придуманные» грамматические ошибки, преднамеренное отсутствие знаков препинания. Вывод: хитер на примитивном уровне, боится засветиться, не хочет фигурировать в деле.
Паша и Марьяна в унисон отвергли версию, что писал сам убийца, желая сбить их с толку. Кудрин ждал от них подобного заключения, потому что сам склонялся именно к нему. Они сошлись на том, что столько дней безуспешного розыска по недостоверному фотороботу были достаточной гарантией безопасности для убийцы – на кой черт ему что-либо предпринимать, какие-то письма отправлять, да еще через городской почтовый ящик… А еще следственная группа солидарно предположила, что некий реальный свидетель-доброхот (свидетель неизвестно какого убийства) мог принять за убийцу непричастного человека.
«Или он действительно видел киллера, но тот был просто в другом гриме». Этим допущением Марьяна добила всех окончательно и навеяла тоску. Однако второй, скорректированный фоторобот решили все же сделать: а вдруг он вновь использует именно эту маску?
Участковый Панин, в чью зону ответственности входили Енисейская улица и безопасность домушников по кличкам Рупь и Щелчок, при всех преступных пороках и предательских по отношению к службе занятиях, ненавидел мокрушников с тех недавних еще пор, как зарезали на рыбалке его школьного друга Шурика. Мало того, это звериное отродье дело сорвало, нанесло прямой убыток. «А там ведь могло отстегнуться нормально, от этой бабы! Поможем следакам, вдруг поймают и в жопу кол… Хорошо бы!»
Участковый Панин тоже был опрошен в числе многих. Разумеется, ничего не видел и не слышал, в это время дома еще был, собирался на совещание в управу. Пообещал поразнюхать. В числе других соседей потолковал и со старухой Крынкиной. Убедился, что Рупь и Щелчок не остались незамеченными – плохо! Но никаких примет бабкины подслеповатые зенки не уловили – хорошо!
В отличие от сыщиков он не сомневался, что узрел натуральное, подлинное лицо мужчины, убившего эту Голышеву. Об одном Панин жалел: не мог он себе позволить сообщить цифры номера и модель машины. Что ж он, идиот?! В следственном ребята ушлые. Вдруг догадаются, что свидетель видел убийцу в районе места преступления? А кто в этот час там ошивался, да еще приметы запомнил? Например, участковый. Могут и заподозрить. «А вдруг меня кто видел, узнал, но не окликнул! Нет уж, от греха подальше…»
* * *
– Включи лампу, покажи их… Дальше… Дальше… Дай… Почему? Ну все… Теперь сделай это… Пожалуйста, умоляю тебя… я умру… сделай это…Что – все сначала? Нет! Нет! Пожалуйста!..
ЗАЛЕССКАЯ СТАВИТ НА УДАЧУ
Ночные клубы и кабаки города - миллионника предлагали, как нынче и все более или менее цивильные города страны, широкий выбор объектов платной любви. Дешевые «пролетарские» забегаловки, куда дозволено войти или ввалиться любому желающему при любых деньгах, в любом виде и с любыми намерениями, «экспонировали» размалеванных шлюх за грязноватыми столиками или прямо у входа. Сутенеры и «мамки» предлагали их от двадцати до ста пятидесяти баксов: на десять минут счастья «не отходя от кассы», то есть прямо под столом за ниспадающей до пола скатертью как за ширмой, или хоть на полное любовное растерзание где угодно, но не дольше чем до полудня следующего дня. Здесь наливали экономную бодяжную водку, торговали втихаря легкими наркотиками, а для постоянных клиентов находили и тяжелые. Молодежные диско-, рок– или панк-клубы, вопящие до утра и забитые, как вагоны метро в час пик, особенно по выходным, предоставляли услуги как вольных юных охотниц за сексуальной удачей, так и кадровых, опрятных и обученных, служивых профессионалок. Здесь посетителя подстерегала любовь платная и ждала бескорыстная. Здесь тусовались и студенты, и клерки, и недавно раскрутившиеся бизнесмены, и черт его знает кто еще в экзотических одеждах и модных недешевых прикидах – здесь было умеренно дорого, пестро, бестолково, оглушительно, наркотно и пьяно. Девочки от ста евро за час и выше отвозили клиентов в арендованные их хозяевами апартаменты, как правило, чистенькие, с пошловатым интерьером и относительно безопасные. Узкая категория полуэлитных и закрытых элитных клубов – разумеется, частных, отличалась строгим подбором персонала для сексуальных услуг. Здесь можно было встретить проституток в украшениях от Сваровски, здесь и для девочек был строгий фэйс-контроль, как для всех посетителей, поэтому круг этих дорогих и холеных шлюх очерчивался специальными людьми, имевшими негласные контракты с хозяевами заведений. Здесь отношения нередко начинались с бокала «Моэт-Шардон» за четыре тысячи рублей, развивались за ужином стоимостью тысяч сорок – пятьдесят с бутылочкой «Шато Петрюс» урожая начала 2000-х, а поутру, после серии слияний и поглощений, по достижении высокой торжественной коды в номере люкс пристойного отеля, этот бурный «роман» венчала тысяча-другая евро, деликатно или демонстративно втиснутая в случайно приоткрытую изящную дамскую сумочку от Луи Виттон, с любовью сшитую китайскими умельцами на подпольной шанхайской фабрике.
Если бы некий богатый и порочный искатель ночных сексуальных приключений города Случанска вздумал каждый вечер устраивать ралли с переодеванием, переезжая из дешевой кафешки-пивной в солидное заведение да с остановкой в каком-нибудь рок-клубе, у него был бы шанс с удивлением обнаруживать время от времени, что некая дама развлекается таким же необычным образом.
Марьяна Залесская оставалась при убеждении, что надо искать женщину. Причем «свежую», как она выразилась, к изумлению Кудрина.
– Что вы имеете в виду?
– Недавнюю, Денис Иванович. Такую, у которой рана не просто саднила – кровоточила, злоба вскипала, дыхание перехватывало при мысли о нем. Ту, которая еще не отошла. Разумеется, не исключаю, что ему отомстили за что-то давнее, копившееся годами – такое случается с особо глубокими, исключительно цельными, патологически целеустремленными натурами. Но скорее мужскими и не по любовной части. Например, герой одного романа Фолкнера отсидел в тюрьме полжизни, спокойно вышел и хладнокровно, не таясь, открыто убил виновника его бед. Но женская ревность – другое.
Она предложила сделать ставку на удачу. Она считала, что удача может улыбнуться именно в питейном заведении и вряд ли где-нибудь еще. Просто потому, что непонятно, где еще искать ту самую ниточку. Доводы начальника и согласного с ним Паши, мол, прошлись по многим кабакам с фото Миклачева, барменов опрашивали, сутенеров «на доверии» у милиции, официантов, и все без толку, – эти доводы Марьяну не останавливали. Она считала, что надо попытаться еще раз, с акцентом на солидный, но умеренно дорогой «Алмаз» и молодёжно-тусовочную «Пьяную пантеру» – два заведения, названные Леночкой Тутышкиной. И говорить надо с другим контингентом. Как? Это она берет на себя. И под это выпросила у Кудрина неделю, а также скромные средства по статье «Скрытые оперативные действия». Легенду затвердили достоверную, но рискованную…
«ПЬЯНАЯ ПАНТЕРА»
Неделя прошла в угаре. Марьяна никогда столько не пила и так долго и утомительно не пребывала в образе обманутой до отчаяния женщины. Она меняла сленг, манеры, прикид, умело отшивала западавших на нее кавалеров, среди которых попадались и вполне приличные на вид ребята в молодежных клубах, и всякая шушера в кабаках типа «У Сидора», принимавшая ее за проститутку.
Но она не меняла сценарий – зачем? Во всех восьми заведениях, у всех четырнадцати столиков, у всех – она уже не помнит скольких! – барных стоек Марьяна играла один и тот же этюд. Вот как этот (она решила: все, последний!), в воскресенье вечером, в клубе «Пьяная пантера», по наводке Леночки Тутышкиной.
Захмелевшая неюная телка в кожаном обтяге, с выбеленными волосами, поставленными на дыбы, и татуированными губками бантиком на открытой шее под затылком, спросив разрешения, подсела к двум скучающим то ли профессионалкам, то ли просто бабам примерно ее возраста, ловящим на живца. Призналась, что в этом клубе только во второй раз.
– Работаешь, что ль? – поинтересовалась одна, шумно вытянув через соломинку остатки коктейля.
– Нет, девочки, я не по этой части. Так, туснуться, может, словить кого на ночку – недельку – месячишко. Дольше они, гады, или не держатся, соскакивают, или не нужны, как жизнь показывает.
– Это точно, подруга, – с таким же хмельным «акцентом» согласилась сидевшая справа брюнетка восточного типа с чуть удлиненным подбородком. Поглядела на Марьяну сочувственно – уважительно. – Тебя как зовут?
– Оксана, можно Ксюша. А вас?
– Вера…
– Тоня… Будем знакомы.
Они стали болтать о том о сем, заказав себе еще по коктейлю. Как только Марьяна поняла, что девочки здесь завсегдатаи, «Ксюшу» еще больше развезло, потянуло на откровенность.
– Суки! Какие же они все суки, девочки! – со вздохом, полным досады и горечи, Марьяна сделала большой глоток прямо из бокала, словно заливая поганую жизнь.
– Че, кинул кто? – к этому вопросу она и подводила.
Марьяна заплетающимся языком поведала про гада, которого любила, и какую-то шалаву, отбившую «единственного нормального мужика за последние пару лет».
– Вот он, Толик, – она достала из сумочки фотографию Миклачева, конфискованную в оперативных целях из домашнего альбома. Сама фотокамера датировала снимок январем прошлого года. Анатолий Зотович в пышной волчьей шапке и тулупе пребывал в неизвестной географической точке, белозубо улыбался в тон заснеженному лесному ландшафту, на фоне которого выглядел роскошно.
– Хорош мужик, такого хрен удержишь, вон глаза-то блядские, я про таких говорю: «Зрачок в неустанном поиске секса», – сказала брюнетка Тоня с презрением.
Вера только взглянула и ничего не сказала. Стало ясно, что не попадался. Вопрос «не видали тут его с какой-нибудь?..» отпал сам собой.
– Я чего хочу? – риторически воскликнула «Ксюша». – Дело давнее, уже полгода прошло. Я только увидеть хочу, на кого променял. Только у подъезда его дежурить или у офиса мне противно. По-простому – западло. Где еще? Только в кабаке. Я даже могу этой мрази и в морду не плевать, обойдусь. Но вот как их встретить вдвоем, в каком кабаке найти? Если, конечно, он и ее уже на х… не послал! А? Посоветуйте, подруги!
И она тихо заплакала, сгоняя слезы рукавом кожаного пиджака (этюд «Обиженная девочка» удавался ей в театральной студии безупречно, не утратила класс).
– Не ной! – вдруг осекла ее резко Вера. – Дура ты! Давай твою фотку. Покажу кое-кому. Она здесь с открытия клуба чуть не каждый день. Всех знает. И шлюх, и халявщиц, и альфонсов, и красавчиков вроде твоего, если, конечно, заходил сюда чаще одного раза.
– Анжелка, что ль? – догадалась Тоня.
– Ну! – Вера встала и под грохот как раз в эту минуту взорвавшегося роком динамика растворилась в скупо подсвеченных потемках большого клубного зала.
Марьяна как бы в бессилии и пьяной безнадеге уронила голову на руки и притихла. Что-то подобное уже было пару раз в других местах – новые товарки сердобольно показывали фото кому-то «посвященному». И толку-то?
Она действительно безумно устала и рада была, что кончается последний вечер этого вполне авантюрного розыскного марафона. По крайней мере, она не станет корить себя за то, что не был отработан этот, пусть призрачный шанс.
Ко-то толкнул в плечо. Она подняла голову. Пытаясь переорать оглушительно ревущую рок–композицию «Скорпионз», Вера прокричала ей прямо в ухо: «Бывал он здесь с одной, раза три-четыре, Анжелка ее знает. Она раньше по вызовам работала. Твой бывший ее у сутенера выкупил». На, забери фотку. На могилку ему отнеси. Фамилия его была Маклаков?
Марьяна среагировала мгновенно, сделав круглые от изумления и ужаса глаза.
– Точно… Почти… Миклачев.
– Убили твоего Толика и хрен ему отрезали. Анжелка его знала немного, она тут всегда. В отличие от нас газеты читает, там писали. Видать, отомстил ему кто-то. Может, и за тебя тоже. Все, успокойся, теперь тебе эта баба не нужна. Давай лучше выпьем…
