ОПЕРАЦИЯ «БЛЕФ»
Леонард Семенович Лейкинд был немного ниже среднего роста, чернявый, с проступающей – сколько ни брей! – щетиной, рано и заметно лысеющий. В безупречном темном костюме и однотонном бардовом галстуке, в слегка задымленных очках с широкой роговой оправой он имел вид солидный. Фразы произносил картавой скороговоркой, безупречно грамотно их строил, но проглатывал иногда звуки, отчего возникало ощущение, что он жутко торопится выразить мысль, пока не ускользнула. При этом жестикулировал и слегка поводил и подергивал плечами в такт разговору, производя довольно комичное впечатление, что убавляло респектабельности его внешнему виду. Два слова-паразита то и дело всплывали в его речи, но, возможно, помогали делать экспрессивнее выступления в суде: «абсолютно» и «категорически».
Паша встретился с ним в кабинете адвокатского офиса на следующее утро после жуткой находки в почтовом ящике Голышевой.
Лейкинд заметно нервничал, отчего руки его двигались непрерывно, то перебирая бумаги на столе, то теребя авторучку.
– Простите, Леонард Семенович, что беспокою вас и отрываю от дел, – усыпляюще миролюбиво начал Паша, – но следствие по вашим убитым коллегам требует как можно больше знать подробностей и нюансов про их личную жизнь, профессиональные дела – сами понимаете…
Паше не пришлось ничего добавлять – Лейкинд разразился тирадой, выпускал накопившуюся нервную энергию, словно воздух из шарика.
– Конечно, я же юрист, но, честно говоря, абсолютно не знаю, что добавить к тому, что уже рассказал вашему дознавателю и вам при нашей первой встрече. Еще раз подчеркну: Толя был всего лишь моим приятелем и коллегой, мы не дружили, тем более семьями по причине отсутствия таковой у Миклачева. Мы не доверяли друг другу сердечных тайн, не дискутировали на острые политические темы, не пьянствовали вместе, поскольку я абсолютно не употребляю алкоголя. Мы не состояли в интимных гомосексуальных отношениях, не устраивали совместных походов по девочкам, так как я категорически не приемлю связи на стороне и, уж извините за старомодность, абсолютно верен своей супруге. Да, когда-то учились на одном курсе вечернего отделения юрфака, общались, он ко мне хорошо относился, я к нему тоже. Вспомнил, пригласил в партнерство. Все! Дальше проверяйте бухгалтерию, выявляйте его связи, ищите убийц Аллочки бедной – царство ей небесное! – но про Толю я абсолютно не представляю, что еще могу вам рассказать.
– Кое-что можете, – Паша наконец воспользовался паузой в словоизвержении Лейкинда. – Вот, например: Миклачев жадный был или, наоборот, щедрый, добрый?
– Абсолютно нормальный, скаредности не наблюдал, про благотворительность его тоже ничего не слышал. Я же вам объяснял…
– А вам, Леонард Семенович, он ничего не одалживал, никаких денег? – жестко и в лоб спросил Паша тоном полуутвердительным. При этом уставился в очки Лейкинду испытующе-пронзительным взглядом следователя из фильмов про шпионов довоенной советской поры. Лампы в глаза не хватало.
– Мне? – сделав едва различимую паузу, взвизгнул Лейкинд, привскочив с кресла. – А с какой стати? А с чего вы взяли? Я вообще ни у кого не одалживаюсь абсолютно, я терпеть этого не могу всю жизнь. Категорически этого избегал. А с чего вы взяли?
«Блефовать или не блефовать?» – вопрос встал перед Пашей Суздалевым с гамлетовской силой.
Но он слишком любил этот прием. Решил рискнуть.
– Гражданин Лейкинд! – торжественно продекламировал Паша. – В ходе обыска в квартире вашего убитого партнера была обнаружена долговая расписка, собственноручно ваша, как установила экспертиза. Готов родемонстрировать вам ее у нас в управлении. Вот, не успел копию снять, забот, видите ли, слишком много, но могу предъявить ее хоть сегодня. Милости прошу ко мне в следственный отдел, мой кабинет 46-й, третий этаж, пропуск на вас закажу. Расписка приобщена к делу об убийстве гражданина Миклачева. Что скажете?
Черные глаза Лейкинда, кажется, увеличились в диаметре до размера оправы его очков. Лицо вытянулось, рот приоткрылся, он привстал с кресла, как-то подался корпусом вперед, словно сослепу хотел получше рассмотреть Пашину физиономию, и вдруг обессиленно плюхнулся назад в кресло.
– Вы там все абсолютно оборзели! – тихо, как-бы в изнеможении произнес Леонард Семенович. – Так же нельзя, дорогой вы мой! Должна же быть у вас какая-то согласованность, какая-то координация! Я понимаю, бабок все хотят, но… что же вы творите-то?
Пришла пора Паше изумленно вглядываться в собеседника, моргая глазами.
– Вы о чем?
– Как о чем? О расписке, о нашей договоренности? – перешел на шепот Лейкинд, хотя слышать их никто не мог.
– Какой договоренности? С кем договоренности? – Паша все труднее воспринимал происходящее, отчего башку начал застилать предательский туман. Такое случалось с ним иногда в обстоятельствах, не совместимых с реальностью, – несколько раз доводилось видеть что-то вроде НЛО, а однажды по молодости, в школьном походе, в пьяном виде выслушал на ночной полянке заповедь какого-то существа в человеческом облике – «быть тебе, юноша, украденным злыми духами, но ты вернешься и отомстишь».
– С коллегой вашим Александром! Что вы ваньку-то валяете? Издеваетесь, что ли? И меня зачем-то заставляете концерты вам устраивать, актерствовать…
Паша тряхнул головой, чтобы туман рассеять, и таким же шепотом, словно заразившись, переспросил: «С кем, с кем?»
– Александр. Так он представился. Сказал, чтобы дело иметь только с ним, а Суздалев, коллега его, в доле, но как бы не в курсе, поэтому с ним, то есть с вами, не обсуждать ни в коем случае. Иначе сделка не состоится. А договор простой: он мне расписку, я ему лимон и разбежались. Категорический сволочизм!
Туман начал потихоньку рассеиваться. Проступала удача.
– Спокойно, Леонард Семенович, не волнуйтесь. Сейчас разберемся. Когда к вам приходил Александр, как он выглядел и что конкретно предлагал?
Лейкинд, судя по выражению лица, уже понял, что его хотели провести, кинуть. И еще он понял, что попался. И теперь уж выкручиваться надо по-другому.
– Он не приходил. Он подловил меня у дома. Это было совсем недавно, на следующий день после похорон Толика, 5 июля. Я припарковался и шел к себе. Он отозвал в сторону. Было часов десять вечера, уже стемнело. Показал удостоверение старшего лейтенанта, инспектора головного розыска. Александр Васильевич Дьяков. Он был краток, деловит предельно. Но я его запомнил неплохо. Он предложил называть его просто Александром и с места в карьер вытащил мою расписку. Категорически заявляю, что это был подлинник, сто процентов. Что у вас там в деле и в какие игры вы со мной играете – мне теперь абсолютно безразлично. Наш разговор все равно неофициальный, сочту нужным – категорически изменю показания. Так вот, он предложил выкупить у него расписку за миллион. Иначе вы, Суздалев то есть, приобщите ее к делу, и я в двойном проигрыше. Во-первых, под подозрением, что организовал убийство кредитора, а во-вторых, долг придется отдавать сполна – наследникам. Миллион экономии для меня очень внушительно. Слаб человек, грешен, чего уж там! Я повелся. Тем более, что Толику отныне все равно, а наследникам и так, небось, немало достанется. Договорились через неделю, он сказал, что позвонит предварительно, взял мой мобильный номер. Но я не успел, не смог деньги достать, нескольких дней не хватило. Они в стройке и в другом деле, но это вас уже не касается. Словом, перенесли еще на три дня. Соответственно, завтра жду его звонка.
Сыщицкое сердце Паши зашлось в азарте. Это прорыв! Десять к одному, что на Лейкинда вышел убийца. Блеф сработал великолепно. «Паша, ты гений!» – этим определением он одаривал себя куда реже, чем самокритичным «мудила!». Но на этот раз – с полным на то основанием.
– Вот что, Леонард Семенович, про ваши грехи сейчас не будем, пусть Господь разберется и воздаст. С точки зрения правовой вы почти чисты, если не считать недонесение о человеке, который мог быть причастен к убийству, и попытку сговора с неустановленным лицом с целью уклонения от уплаты долга.
– Нет статей таких.
– Знаю. За отсутствие совести и порядочности осудить вас не смогут. Но помочь-то вы следствию не откажетесь, надеюсь?
Лейкинд молчал, опустив голову. Кажется, ему действительно было стыдно и мерзко. И вдруг…
– Погодите, абсолютно не понимаю, а у кого сейчас расписка? – вопросом на вопрос ответил Лейкинд, оживившись.
– Как у кого? У Александра Васильевича.
– ???
– У вас кто сейчас дома?
– Никого. Жена с сынишкой у тещи под городом.
– Отлично, поехали быстро в управление, там все поймете, фоторобот составим и будем брать убийцу с вашей помощью.
Лейкинд растерянно оглянулся по сторонам, словно ища у кого-то совета или защиты. Потом произнес:
– Вы можете пообещать, что мой поступок с этой распиской – будь она проклята! – вы не сделаете достоянием гласности.
– Обещаю! – миролюбиво согласился Суздалев.
Лейкинд нехотя встал и поплелся вслед за Пашей.
«ИНКАССАТОРЫ» ПРИБЫЛИ
Они приехали без чего-то двенадцать. Лерочка уже спала. Он знал это наверняка еще и потому, что впервые в жизни позволил себе некую форму насилия над ней: растворил таблеточку безобидного (если не злоупотреблять) феназепама в стакане воды, из которого она запивала перед сном свои обычные, жизненно важные для нее лекарства. Она и сама иногда принимает снотворное. Так будет надежней. Только не взволновать ее! Сейчас не время объяснять. Чуть позже, потом, когда все уляжется.
Дымков получил предварительный сигнал на мобильный – SMS с одной буквой «В». Как и условились с Владиком, это означало – «через десять минут встречать».
Въехал черный джип «сузуки». Насколько Дымков разбирался в машинах – а разбирался он слабо! – не бог весть что. Далеко не самый крутой вариант. Странно для его московского друга, способного купить хоть целый гараж каких-нибудь дорогущих «гелендвагенов». Но, видимо, Владик резонно рассудил, что машина поскромнее меньше привлечет внимания. Хотя и внимание было ему не страшно: Владик при встрече, чтобы успокоить, проинформировал, что у «инкассаторов» будет документ, не дающий право ГИБДД ни на задержание, ни на досмотр.
Джип подрулил максимально близко к крыльцу, благо дорожка позволяла. Зажигание не выключали. Из машины вышли двое плечистых мужиков. При тусклом свете фонаря он разглядел короткие стрижки, как положено секьюрити или бандитам («какое мне дело!»), костюмы темного тона с темными же галстуками и похожие неулыбчивые лица с квадратными подбородками.
Они поздоровались полушепотом, не протягивая рук. Дымков рукопожатия не навязывал. Жестом пригласил в дом. Они вошли и сразу подняли поклажу, которую Дымков заранее подтащил в прихожую. Так же шепотом попрощались, молча вышли за порог, погрузили сумки в багажник, почти бесшумно прикрыли его и, медленно тронувшись, уехали в направлении ворот дачного поселка, где на посту наверняка безмятежно спал после дозы так называемый охранник – по крайней мере, Дымкову хотелось в это верить.
На следующий день к обеду позвонил Владик.
«Привет, Олежек! Как сам? Слушай, тут вот такая канитель получилась, только ты не волнуйся, посылочка-то по дороге затерялась!»
Если бы тотчас вслед за этой фразой он не захохотал узнаваемым с юности горловым клокочущим смехом, Олега Олеговича мог бы и кондратий хватить.
– Да ладно, шучу, все тип-топ, Олежка!
– Идиот! – в сердцах выдохнул Дымков, испытав мгновенный прилив эйфории, словно окатили его сперва кипятком, а потом прохладной водицей. – Ты соображаешь вообще, мне почти шестьдесят, сердце дрянь, а ты со своими шуточками!..
– Ладно, прости, не сдержался! Каюсь! Ну ты же знаешь, мне не постебаться – день насмарку… Все, приезжай через месячишко, выпьем, обсудим, покалякаем. Обнимаю…
ПОДСАДНАЯ УТКА
Поздно вечером, после блистательно проведенной Пашей операции «Блеф», в кабинете у Кудрина следственная группа оперативно обсуждала предварительный план захвата так называемого Александра Васильевича. Только предварительный, поскольку неизвестных в этом раскладе было слишком много: когда позвонит (позвонит ли?), где назначит свидание, какой изберет способ передачи денег, будет ли вооружен, будет ли один и т. д.
Лейкинда приглашать не стали на тот случай, если перед встречей владелец расписки и вероятный убийца решил отследить его передвижения. Леонарда Семеновича Паша по телефону попросил во что б это ни стало завтра наутро раздобыть деньги. Лейкинд обещал, сказал, что договорился твердо. Еще Паша велел из дома носу не высовывать, заверил, что подъезд будет под наблюдением, обещал приехать завтра с утра, быть рядом, вместе ждать звонка. Обещал инструкции и вечную славу героя, патриота, оказавшего помощь органам в поимке жестокого убийцы. При слове «жестокого» у Лейкинда резко понизился тонус, и он робко спросил, нельзя ли как-то обойтись без него в качестве подсадной утки. Паша приободрил, заверив, что мощная, великолепно обученная группа захва очевидно болезненную для Лейкинда проблему раннего облысения. «Ничего, юрист человек образованный, фигуральные выражения от обидных подколов отличить может».
Перед тем как завершить разговор, Лейкинд все же не удержался.
– Послушайте, ну вы и жук! Выходит, что расписки моей у вас и не было, вы меня абсолютно нагло развели, взяли на понт. Вот они, ваши методы! Но откуда вообще вы могли… Я категорически ни с кем…
– Это наша работа, – скромно перебил его Паша Суздалев, заметив про себя, что и данная реплика не совсем удачна, поскольку «взятие на понт» скорее относится к сомнительным, если не предосудительным приемам дознания.
ФОТОРОБОТ «ПО ЛЕЙКИНДУ»
Они сидели втроем. Марьяна отчаянно боролась со сном, Паша был как всегда бодр и готов на подвиги, Кудрин устал за день, но важность момента допинговала, близость успеха бодрила.
– Итак, что мы имеем? – традиционно вступил Кудрин. – Прежде всего, мы имеем талантливого сыщика по фамилии Суздалев, который, кажется, сильно приблизил нас к развязке как минимум одного из двух убийств. Простите, Марьяночка, надеюсь, мой комплимент в адрес Паши не задевает вашего самолюбия, поскольку вас я по-прежнему ценю безмерно.
Марьяна окончательно проснулась, но взор ее по обыкновению был неподвижен и смутен и обращен то ли в даль, то ли в глубины собственного сознания.
– Поскольку время позднее, а день завтра выдастся по всему нелегкий, будем лаконичны. Первое: владелец расписки Лейкинда – предполагаемый убийца… Паша завтра с утра при этом Леонарде у него дома. По результатам звонка сверхоперативно разрабатывается план захвата. Я уже договорился: у нас в распоряжении пятеро ребят из спецназа – сядут в машине метрах в двухстах. Еще два оперативника будут в «ролях» – ну, бомж там или дед с коляской… Дадут сигнал. Думаю, вполне достаточно. Брать будем только после передачи денег – ну, это прописи. Далее… Результаты экспертизы обрубка, точнее – обрезка…
С вероятностью девяносто девять процентов в почтовом ящике обнаружен пенис именно Миклачева Анатолия Зотовича. По заключению из лаборатории, минимум через пять-шесть часов после отсечения его поместили в раствор формалина. Там он пролежал, пока не был перенесен в почтовую ячейку Голышевой. Таким образом, до момента, пока наш прозорливый пинкертон Паша его там не обнаружил, этот ценный экспонат из чьей-то кунсткамеры в течение двенадцати-двадцати часов подвергался процессам естественного разложения – простите за физиологические подробности. Теперь записка… Напоминаю содержание: «Навеки твой. Миклуха». Шариковая ручка, печатные буквы, выведено неверной, подрагивающей рукой. Разумеется, идентификация невозможна, однако наш славный эксперт дедушка Базилич, дай ему господь до ста лет трудиться нам на радость, на свой опытный глаз предположил, что по некоторым приметам эти буковки выводила женщина. В крайнем случае – ребенок. Но не мужчина зрелых лет твердой рукой. Есть какие-то мудреные признаки, особенности… ему виднее. Теперь – кто такой Миклуха? Никаких сомнений, что это прозвище, кличка, псевдоним, дразнилка или что-то еще, подразумевающее фамилию Миклачев. Как думаете, Марьяна?
– Никаких сомнений, – в тон шефу произнесла Залесская, не меняя ни положения корпуса, ни направления все такого же задумчиво-неподвижного взгляда (Паша, отмечая эту ее особенность, всегда вспоминал о проявлении одного психического расстройства под названием «кататония», однако был далек от мысли, что у Марьяны именно эта штука, – просто порой ассоциация возникала: уставится в одну точку и хоть над ухом стреляй).
И вдруг глаза ее оживились, взгляд переместился от «изучаемой» точки на противоположной стене – к креслу шефа, и стало ясно, что эксперт-аналитик Марьяна Залесская готова формулировать.
– Вы просили тезисно, так вот… Позиция первая, общая: суровая реальность ставит перед нами немало вопросов, без ответов на которые эти преступления до конца не раскроем. Даже если завтра возьмем убийцу, и он расколется, – все равно окончательной ясности не будет. Потому что история здесь не такая примитивная, какой представляется теперь, после находки в почтовом ящике. Точнее так: она не столь примитивная, какой ее хотел бы изобразить для нас преступник. Позиция вторая: с порога отбросим мистику, эзотерику и прочую аномальщину. Миклачев свой орган сам не отрезал и по почте его не высылал – здесь, я думаю, двух мнений нет… (все улыбнулись). Позиция третья: если записку все-таки писала женщина, но убийцей окажется мужчина, которого мы возьмем, то первоочередная задача – установить, какая между ними связь. Тогда многое или почти все прояснится. Звучит банально, но иной, более экстренной задачи я не вижу. Тогда же, я думаю, станет возможным и даже единственно верным объединить два дела в одно производство, и мы узнаем, кто и за что убил Голышеву. И наконец… Не дожидаясь итогов завтрашней операции, которые могут оказаться для нас как замечательными, так и прискорбными, – ну, допустим, он просто не позвонит и вообще ляжет на дно, – было бы, на мой взгляд, правильным не терять времени и с утра начать опрос всех коллег, знакомых, родственников Миклачева. Вопрос один: кто знает его под кличкой или прозвищем Миклуха? На всякий случай, для чистоты результата, лучше формулировать так: «Было ли у него прозвище, кличка?» Если да, пусть сами вспомнят. Если нет, озвучить «Миклуху». Это ниточка. У меня пока все.
Кудрин согласился, уточнил пару мелких деталей предстоящей операции, отдал распоряжение Паше. После чего они еще раз внимательно рассмотрели фоторобот «Александра Васильевича Дьякова» и прочли сопровождающее описание, данное свидетелем.
Лейкинд описал мужчину весьма привлекательной внешности. Спортивная фигура, ростом под метр девяносто, правильные черты лица. На вид лет тридцать пять – тридцать семь. Из-под бейсболки с надписью «Nike» выбиваются черные, слегка вьющиеся волосы. Черные же усы кончиками слегка заходили за уголки губ. Сами губы узкие. Уши нормальные. Широко поставленные светло-голубые глаза, нос слегка удлиненный, с небольшой горбинкой ближе к переносице. Овал лица немного вытянут. Подбородок волевой. Две особые приметы: на левой щеке возле скулы пятно, похожее на родинку размером примерно три-четыре миллиметра, а на правой щеке, ближе к уху, красноватый шрам миллиметров тридцать длиной. Одет в джинсовый костюм неопределенной фирмы, под курткой белая футболка. Белые грязноватые кроссовки. Голос низкий, приятный. Речь грубовата, характерна для человека не слишком образованного, но и не безграмотного. Слово-паразит, используемое «Дьяковым», – «короче» – весьма распространенное у широкого контингента людей, мягко говоря, не самых интеллигентных профессий и не самого высшего образования. Шаг и выправка выдают военного или бывшего военного.
– Неплохая зрительная память у этого Лейкинда, даром что темнело уже. Да и слуховая… – с подозрением в голосе отметила Марьяна.
– Он в юности живописью увлекался, – уточнил Паша. – По счастью…
* * *
Губы коснулись мизинца левой ноги, поочередные легкие поцелуи до большого пальца… правая нога… то же самое… подушечки подошв… и резко вверх… туда…
