Поэт Осип Мандельштам когда-то говорил, что есть две противоположные профессии по природе своей: это актер и поэт. Актер весь на свету, он для этого света (луча света), искусственного света и создан. Работа же поэта очень интимна. Ну, может, там и есть свет: например, солнце падает на подоконник. Или свет от свечи (если ты Пушкин). Или свет абажура (если ты пишешь в постели). Но никакого лайм-лайта, о котором писала Ахматова («Лайм–лайта позорное пламя. Его заклеймило чело») в работе поэта, конечно, нет.
Недавно писал программу для телевидения про аудиокниги, тоже об этом вспомнил.
«Когда я стал слушать аудиокниги в своих долгих прогулках по городу, я вдруг понял, какая манера актерского прозаического текста мне близка. Не когда артист играет мне все слова, а когда он читает этаким «белым» голосом (это актерский термин, когда всё подается без нажима, строчка в конце немного роняется). Текст, по моему убеждению, сам про себя всё расскажет. Не надо его специально украшать».
Как в подтверждение этому – подслушал недавно сцену (тоже интересно: разве сцену можно подслушать? только подсмотреть).
Шёл однажды мимо каких-то офисов и кофеен, на пустой площадке ходит мужчина, говорит красивым тихим голосом в трубку: «Он любит тебя, меня. Понятно, что он хочет, чтоб мы были счастливы».
И сразу, даже мимо смысла слов, всё понятно: разводятся, общий ребёнок, сын, решают, как будут делить.
А нам всегда есть, что делить.
У Константиноса Кавафиса было стихотворение (перевод Михаила Гаспарова):
"В ожидании варваров" (1904)
— Отчего народ в перепуге?
— Идут варвары, скоро будут здесь.
— Отчего сенаторы не у дела?
— Идут варвары, их и будет власть.
— Отчего император застыл на троне?
— Идут варвары, он воздаст им честь.
— Отчего вся знать в золоте и каменьях?
— Идут варвары, они любят блеск.
— Отчего ораторы онемели?
— Идут варвары, они не любят слов.
— Отчего не работают водопроводы?
— Идут варвары, спрашивайте их.
— Отчего все кричат и разбегаются?
Весть с границы: варвары не пришли,
Варваров вовсе и не было.
Что теперь будет?
С варварами была хоть какая-то ясность.
Нам есть, что делить.
Но только собрались это сделать, как варвары не пришли.
...Это потому, что мы слишком любим стихи. Стихами разговариваем, стихи придумываем, неожиданно видим их там, где и стихов-то никаких быть не может.
Лев Гумилев когда-то на застолье интеллигентском сказал, уже в конце своей жизни:
«Стихи, надо сказать, погубили Белую армию. Она вся состояла из стихотворцев, нация рифмоплетов, но так же проиграла и Парфия когда-то Крассу, который в стихах ни буб-бум».
Но даже если мы проиграем, нам всегда есть, что делить.
Например, давайте поделим прозаический якобы текст на строчки – получится свежий стишок.
Тут мой добрый знакомый Олег Демидов, филолог, показал интересное:
«Сижу в архиве, читаю стихи Лимонова 1963 года. Никто никогда не то что не видел, а не говорил о них в принципе. Их появление — огромный сюрприз.
Мы-то (...) думали, что ранний Лимонов — это 1967-1968 годы и «Вельветовые тетради» из архива Бахчаняна. Оказывается, есть и более ранние тексты. Из амбарной тетради под названием «Микеланджело».
И вот там обнаружил такое стихотворение:
Когда умрëм, за эти наши строки
Дадут большие деньги...И кто-нибудь совсем чужой
Будет тетради бойко продавать...
Но всë же там одной не досчитаются
Одну сожгу я в гибельную тьму
Когда...
А что сейчас...
Сейчас нас люди злобно
Встречают как прохожих чудаков
Любимые не могут удержаться
И понимать не могут, и не ждут...
Когда признают и поймут...
Нам до тех пор, до голубой границы
Брести и одиноким вспоминать
Исписанные жалкие страницы
Которые нам некуда девать.
Нам есть, что делить, нам некуда это, что мы можем поделить, девать, но одной тетради, которую сожгут в гибельную тьму, особенно жалко.