Радио "Стори FM"
Дмитрий Воденников: Компьютер и мозг

Дмитрий Воденников: Компьютер и мозг

Иногда у меня зависает компьютер. Плохо (долго) открываются файлы, висит страница в браузере. Я начинаю компьютер чистить – и обязательно нажимаю в программе «очистки» не ту кнопку. Точнее, я нажимаю ту, но она все равно, против обещанного, сносит мне все пароли. Хотя подмигивала, не мигая: «пароли не трону». 

Вот так и у нас в голове. Мозг, когда мы спим, производит своего рода инвентаризацию.

Мы проснулись – лишняя информация снесена. Нет, конечно, все пароли (в отличие от той настольной железяки) сохранены: помним, когда любили, кого не любили, кого не можем простить, а кого и прощать уже и не надо.

А вот что мы вчера ели, куда ходили (если это не принципиально волнующая информация), уже и не помним.

Пока мы спали – доработались и укрепились нейронные связи и синапсы (место контакта между двумя нейронами), а лишние уничтожились. Одни воспоминания стали ярче, другие ушли в туман. Скоро вторых вообще не станет.

Это во сне произошла «очистка».  

И вот теперь, как мы просыпаемся, мозг выглядит совсем иначе. Ведь мозг, как ночной сад, где-нибудь в отеле Египта, окружен системой орошения – лимфатической. Но этот сад нельзя орошать вечно. Как и нашу кожу. Наши кости. Мы не тот сад. Не Эдемский.

Вот Бродский однажды сказал смешное (это теперь, по новой системе, комплиментарной, до шестидесяти лет человек считается зрелым; нет; мы с Иосифом Александровичем сразу перешли – из вредности – к старости).

«Вы знаете, я человек старый уже, – говорил где-то кому-то Бродский. – Мне все-таки 53 года. Особенного стремления к общению, жажды этой у меня уже нет. Не думаю, что и я интересен своей жизнью и своими обстоятельствами. В лучшем случае я интересен тем, что сочиняю, что получается на бумаге. И в этом смысле я физическая реальность куда более, чем эти 90 килограммов и 176 сантиметров... Поэтому мне кажется, что меня лучше читать, чем со мной иметь дело». 

(Все-таки девяносто килограмм при ста семидесяти шести сантиметрах – это многовато, подумаем мы в скобках. Но сама мысль «меня лучше читать, чем со мной иметь дело» нам понравится.)

Впрочем, старый что малый: и тот, и другой чудят.

Детский «компьютер»-мозг маленького Максима Горького тоже любил, когда еще не переименованный Алеша Пешков говорил ерунду.

Так, например, когда мать заставляла его учить стихотворение, это стихотворение существовало в памяти мальчика одновременно в двух видах: в виде слов и в виде того, что, кажется, Шкловский называл «звуковыми пятнами».

Первый текст, оригинальный, но ненужный упрямому Пешкову, звучал так: 

Большая дорога, прямая дорога,

Простора не мало берешь ты у Бога…

Тебя не ровняли топор и лопата,

Мягка ты копыту и пылью богата.

Второй же текст, настоящий для будущего Горького, звучал абракадаброй:

Дорога, двурога, творог, недотрога,

Копыта, попы-то, корыто…

Мальчику очень нравилось, когда заколдованные стихи лишались всякого смысла. Но при этом – бессознательно, как бы автоматически упаковав его в мозг – он одновременно помнил и подлинный вариант стихотворения.

«Но эта забава не прошла даром: однажды, после удачного урока, когда мать спросила, выучены ли, наконец, стихи, я, помимо воли, забормотал:

Дорога, двурога, творог, недорога,

Копыта, попы-то, корыто…

Опомнился я поздно: мать, упираясь руками в стол, поднялась и спросила раздельно:

— Это что такое?

— Не знаю, — сказал я, обомлев.

— Нет, все-таки?

— Это — так.

— Что — так?

— Смешно.

— Поди в угол.

— Зачем?

Она тихо, но грозно повторила:

— В угол!

— В какой?

Не ответив, она смотрела в лицо мне так, что я окончательно растерялся, не понимая — чего ей надо?»

Это, конечно, самое тут лучшее: «в какой?»

Полустертое какое-то уже воспоминание, изрядно омытое лимфой за очень большое количество ночей, совсем уже почти удаленное, без пароля, без имени, без возможности восстановления, почему-то мучает меня сейчас, когда я читаю это «в какой?»

Кто-то тоже так говорил мне, ну не про угол, конечно, но вот что-то такое же раздражающее, но при этом любовно памятное: только человек, которого мы любили, может позволить задать себе этот глупый вопрос, нет-нет, повторюсь, не про угол – там что-то другое было.

А кто говорил, и конкретно что говорил, я уже и не помню.

Отлично поработала чистка файлов: снесла все пароли, удалила все файлы, выкинула из памяти все имена, и больше их пытаться восстанавливать уже и не нужно. Было бы кого вспоминать.

 

Похожие публикации

  • Дмитрий Воденников: Боже, как она пела
    Дмитрий Воденников: Боже, как она пела
    Мой приятель, замечательный актер кукольного театра (он сам их, этих кукол, делает, а потом они у него, на ниточках, оживают), сказал, что задумал сделать спектакль для детей и взрослых про Аллу Пугачеву. Про весь ее путь
  • Дмитрий Воденников: Комната, в которой не повезло
    Дмитрий Воденников: Комната, в которой не повезло
    Сколько же мусора от тебя. Даже с утра, за пятнадцать минут. Вдруг заметишь: вышел из ванной, почистив зубы, мимоходом прихватил с собой валявшиеся на деревянной доске (осталось от бабушки, на доске стоял таз, там бабушка стирала, и эта доска тоже, в сущности, мусор) пустую благоуханную обёртку от мыла, коробку от тюбика новой зубной пасты, давленный жизнью предыдущий тюбик, прожившую свой недолгий век кассету для бритвенного станка
  • Дмитрий Воденников: Всё можно пережить
    Дмитрий Воденников: Всё можно пережить
    "С пулей в сердце я живу на свете"