Читаю однажды на светящемся экране, который умещается в ладонь.
«Люди нашей эпохи попали в ловушку. Телефонная цивилизация невыносима. Подлинное присутствие сменилось карикатурой на присутствие. С человека на человека теперь переключаются так же, как в одну секунду поворотом ручки приемника переключаются с Иоганна Себастьяна Баха на «Пойдем-ка, цыпочка». Нынче ни на чем не сосредоточишься, человек сейчас во всем и ни в чем».
Читаю на светящемся маленьком экране, заменившем нам половину жизни (и друзья все здесь, и враги, и колеблющиеся – то туда их ветер, неопределившихся, наклонит, то сюда, этакие электронные деревья под электронным же ветром), читаю выше процитированную чью-то, пока безымянную, мысль, соглашаюсь, киваю, вот-вот, как точно, как здорово, ведь действительно телефонная действительность почти невыносима – впрочем, тут важно это «почти».
Дохожу до подписи и понимаю, что это не про смартфон.
Это Антуан де Сент-Экзюпери пишет г-же Франсуа де Роз в1944 г., в своей мысли уже тоже переключившийся с обычных телефонов на радиоприемники. Продемонстрировав, так сказать, упомянутую быстроту перехода.
Но писал же не про мобильные. Про обычные: настенные, настольные, с циферблатом, черные, пузатые, как лягушка.
Вот уже и дальше сердится.
«Ненавижу это растворимое человечество. Если я где-то нахожусь, то я там как бы навечно. Садясь на скамейку, я желаю сидеть на ней вечность. Я имею право на своей скамейке на пять минут вечности».
Эх, дорогой Антуан. Мы теперь, даже садясь на скамейку, не имеем права на свои пять минут вечности. Что-то уже лязгнуло или завибрировало в кармане.
Поднимаем трубку или смотрим на экран. Там нам сообщают, что оформлена заявка на кредит, о котором мы не просили. Или нам звонит «сотрудник Центробанка», который нам не может звонить. Самое долгожданное, конечно, это специальный и безопасный счет. Кто же не хочет безопасный специальный счет? Читаешь иногда в ленте, как вроде бы уважаемые люди, лидеры каких-то мнений, персонажи, которые до этого учили нас жить, перечислили все деньги на этот вселенский, бесконечно расширяющийся счет, да еще и взяли миллионные кредиты и туда же отправили. А ведь поучали нас, сетовали, какие мы косные, какие мы какие-то не те россияне. Да, мы не те. Крепко держимся за свою корзинку с пирожками, закрываем ладошкой секретные цифры.
«Спасибо вам за звонок. Я сейчас перезвоню в банк». «Стойте! Зачем вам перезванивать в банк, если я вам уже оттуда звоню!» «А я все равно перезвоню. Просто я что-то не узнаю твой голос, Красная Шапочка, твой хвост Серый Волк и твой чепчик, мертвая Бабушка. Сейчас дерну за мобильный шнурок, дверь и откроется».
Нам слишком много звонят. И всё не те, не те.
Нет чтоб: «прости меня, я вдруг осознала, как была не права». «Прости меня, друг, я готов отдать тебе свой задержанный на два года долг». «Здравствуйте! Это звонят из оргкомитета Нобелевской премии. Мы вас поздравляем!»
Но вернемся опять к писателю Экзюпери, кстати, так не получившему Нобелевскую премию. Впрочем, может, его и не выдвигали.
«Вы, разумеется, встречаетесь со слишком многими людьми. И это раздражает. Они вас обкрадывают. И вечером вы, конечно, в состоянии величайшего уныния. Во всяком случае, у вас было бы такое чувство, не мешай вам об этом думать телефон, не будь он постоянно под рукой. [Еще раз замечу в квадратных скобках: это он не про мобильный, который действительно всегда под рукой.] И тем не менее очень интересно побыть некоторое время рядом с вами. Даже секунду, если это некоторое время секунда. Вы присутствуете в пожатии руки, в приветствии, даже в прощании. Вы спешите только в вещном, зримом мире. А втайне от себя самой неспешным шагом проходите по саду. И эта ваша истинная походка безмерно мне дорога».
И вот мы идем безмерно дорогой для Антуана де Сент-Экзюпери нашей скачущей читательской походкой до конца этой его цитаты:
«Это, безусловно, означает, что вы нерастворимы. Но будьте все-таки настороже. Крутить слишком много ручек у приемников – изнурительно, даже если человек нерастворим. Даже если он умеет превратить одну секунду Баха в вечность. Дураки очень опасны. И еще интеллигентные люди, когда они собираются группой. Интеллигентность – это дорога. А сто дорог разом – уже рыночная площадь. Это уже теряет смысл. Приводит в отчаяние».
...Смотрю тут последнюю серию британского «Шерлока». В самом конце ужасы-ужасы: выяснилось, что у братьев Холмсов есть сестра, маньячка; братья вместе с доктором Ватсоном попадают к ней в плен на тюремный остров, все трое заперты, она с ними говорит через большие экраны, придумывает для них страшные испытания, но главный бездефисный ужас, что где-то в самолете в это время над Англией летит маленькая девочка среди заснувших или мертвых пассажиров. А Холмсам надо через телефонную связь этот самолет с помощью девочки посадить. (Почему на такой высоте работает мобильная связь и почему у Холмсов и Ватсона вообще не отобрали телефоны на острове – отдельный вопрос, но уж такова линия сестринского злодейства.)
И вот они говорят, говорят с этой девочкой по телефону (параллельно падая в ямы с водой или выбирая, кого из своей компании по приказу маньячки-сестрички застрелить, – спойлер: никого, обошлось), говорят по телефону десять часов, говорят, говорят, говорят, говорят, говорят, говорят.
И ни у кого из них смартфон не разряжается.
Хочу такой телефон.
