Радио "Стори FM"
Сергей Юрский: Горе от ума

Сергей Юрский: Горе от ума

Автор: Владимир Вестер

…Он как-то подсчитал, что «играл перед публикой более чем двухсот городов, страны и мира», одолел более ста тысяч гастрольных километров. Прага, Варшава, Париж, Лондон, Нью-Йорк, Токио, Мадрид, Брюссель Шум аплодисментов и международный успех подсчитать невозможно. Как невозможно дать точное определение такому явлению как Сергей Юрский.

 

«Бывший турецкий подданный» и другие

…О званиях и ипостасях Юрского широко известно: артист и писатель, режиссер и выдающийся чтец. «Гордость отечественного театра», от которого советское театральное и внетеатральное начальство пыталось его отлучить, но так и не отлучило. Он сотни раз выходил на сцену, придав ей свою, особенную, «юрскую геометрию»:

«Я скажу несколько слов о коробке без одной стенки, в которой царит пустота. И в нее входят люди. Одни поют, другие танцуют - так, как не умеет никто. А есть люди, которые умеют то же, что и все остальные, разговаривать. Но все приходят их послушать. И в этом заключается удивительное искусство драматического театра. Я отдал этому ящику больше шестидесяти лет непрерывной жизни в нем».

Ну и кино: ни «Республика ШКИД», ни «Любовь и голуби, ни «Золотой теленок» не то что не забыты, но, так сказать, вошли в анналы, в историю отечественного кино, став национальными хитами, подпитывающимися мощной всенародной любовью.

Посмотрите, кто не видел (может, вследствие молодости), а кто видел, но подзабыл, пересмотрите. Ни один этот фильм не устарел – благодаря, между прочим, неувядаемости персонально Юрского.

В «Республике ШКИД» (1966) он, как вы помните, сыграл Викниксора (Виктора Николаевича Сорокина), директора школы индивидуально-социалистического воспитания им. Достоевского. А в «Золотом теленке» выдающегося Михаила Швейцера (1968) перед ошеломленным зрителем предстал не кто иной, как сам Великий комбинатор, «бывший турецкий подданный», гражданин Бендер – самый обаятельный советский жулик. В исполнении Юрского - лучший Бендер из всех сыгранных, интеллигентный авантюрист, уважающий закон и выдающимся образом умеющий его обойти.

И он же, то есть Юрский, - в таких фильмах, как «Человек ниоткуда», «Любовь и голуби», «Ищите женщину», «Сказки старого волшебника», «Место встречи изменить нельзя», где ему удается из двухмерного экрана воссоздать трехмерную «коробку без стенки».

Он и сам понимает, как важны были ему эти разноплановые, искрометные персонажи:

«Спасибо моим ролям в кино. Спасибо Бендеру, ему больше всех. Но спасибо и Викниксору из «Республики ШКИД», и Импровизатору из «Маленьких трагедий», и, конечно, старому пьянице дяде Мите из фильма «Любовь и голуби», и Чудаку «человеку ниоткуда». Они тоже уже в возрасте кому двадцать, кому тридцать, а кому и сорок лет от первой встречи со зрителем. Но их помнят! Кланяюсь и благодарю».

Сейчас им уже значительно больше. Его Остапу - уже пятьдесят два, «Человеку ниоткуда» и вовсе почти шестьдесят, его дебюту в пьесе Виктора Розова «В поисках радости» - уже более шестидесяти; да и феноменальному Чацкому в «Горе от ума» более полувека, если совершить воображаемый временной кульбит в далекий 1966-й.

В марте ему могло бы исполниться 85 – возраст, когда понимаешь, что такое игра, уже на ином витке:

«КОГДА ДОЛГО ИГРАЕШЬ РОЛЬ и любишь ее, происходит не сращивание, а окончательное разъединение. Потуги тщеславия замирают. Уже не мучают премьерные вопросы: хорошо или плохо, поймут-не поймут, оценят-не оценят. Уже известно - он ЕСТЬ, он существует, твой персонаж, твой герой. Тебе не надо за него волноваться, он сам волнуется за себя. Это у него бывают удачи и неудачи. Ты можешь радоваться за него и огорчаться. Можешь восхищаться им. Но он - это не ты. Поэтому, наверное, у актера на сцене может проходить боль: дело не в том, что «переключился на другое», дело в том, что вошел в тело другого человека, у которого другие болезни, а этой боли нет».

 

Не знал своей фамилии

Сергей Юрьевич Юрский родился в 1935, в Ленинграде. Музыка и цирк были призванием и профессией его родителей. Школу закончил с золотой медалью. Всё как будто шло как по маслу, но… Но есть некоторые подробности, описанные в его «Автобиогеографии»:

«…мой отец, Юрий Сергеевич Жихарев, в роду которого были и дворяне, и священники, в свое время был осужден и отбывал ссылку. Как он ни старался свое происхождение не объявлять, не заявлять оно всплыло. Это был 1934 год. Убийство Кирова, охота за «чуждыми элементами». Да и фамилия мамы «подкачала» Романова. Возможно, кто-то очередной раз посчитал возможной неслучайность совпадения с царской фамилией. Слава Богу, отец вернулся домой, потому что переменаежовщинынабериевщинубыло некоторым послаблением. Очень коротким. Но все-таки какое-то количество людей из тюрем и ссылок возвратили. Вскоре отец стал художественным руководителем системы цирков страны и худруком Московского цирка на Цветном бульваре. А еще он стал заслуженным артистом РСФСР и вскоре орденоносцем. Потом, в самом начале войны, он вступил в партию. Но, видимо, всегда помнил об этой ссылке и хотел меня всячески оградить. До 1950 года я не знал своей настоящей фамилии Жихарев, а носил фамилию Юрский, тот самый псевдоним, который взял отец, работая актером».

…На юрфак Ленинградского университета он поступил в том же году и примерно на втором курсе поймал себя на том, что поневоле «играет» следователя из итальянского фильма «Под небом Сицилии». Завороженный актером Джиротти, он так же, как и он, носит шляпу и так же ходит, поднимается по лестнице, смотрит из-под шляпы, все глубже погружаясь в роль профессионального детектива, не являясь им на самом деле. В студенческом театре он уже может проявить себя и в других ролях – Джиротти в своей шляпе постепенно вытесняется иными персонажами в исполнении молодого актера Юрского.

То есть он уже тогда начинает понимать, в чем его призвание. И что его дальнейшая участь не разоблачение убийц и мошенников, а «коробка без стенки», где требуется не просто внешнее подражание, а полное вживание в сущность своего персонажа.

Он переходит в Ленинградский театральный институт имени А.Н. Островского, а уже после второго курса, в 1957-м, его принимают в ленинградский БДТ, Большой драматический театр имени М. Горького.

 

«Горе уму» на Фонтанке

Театр на набережной Фонтанки, возглавлял который Георгий Товстоногов, начал греметь по всей стране в конце пятидесятых, а вершины популярности достиг в шестидесятых. О том, какая там в эти годы была труппа, говорит даже выборочное перечисление: Лебедев, Копелян, Доронина, Смоктуновский, Луспекаев, Юрский, Стржельчик, Басилашвили… Да и многие другие.

Юрский, придя в этот театр совсем юным, в двадцать два, за последующие двадцать лет, как раньше говорили, служения, сыграл не одну выдающуюся роль. Критики упивались, наперебой восхищаясь его Тузенбахом в «Трех сестрах», Генрихом IV в «Шекспировских хрониках», «ортопедическим человеком-маской» в «Карьере Артуры Уи» Бертольда Брехта, Чацким в «Горе от ума».

В исполнении Юрского персонаж Грибоедова появился в «коробке без стенки» как раз в то время, когда «общество пробуждалось от спячки, от умственной спячки». Пробуждалась и мысль.

«Оригинальная мысль или мысль, - писал Юрский, - резонирующая с твоим ощущением близкой свободы, которая еще не стала мыслью и свободой, а ощущением, была потребна обществу».

И далее:

«БДТ был на подъеме. Он создавал своего зрителя думающего, рефлексирующего, ищущего ответы на самые злободневные вопросы бытия. Этот зритель шел к нам в поиске ответов в наших спектаклях. Вот почему о «Горе от ума» не просто заговорили. Это был взрыв. А секрет успеха прост. Главного героя приводил к крушению надежд, к жизненной катастрофе фактически, к горю, именно его ум. И мы рассказывали и об этом самом уме, и об этом самом горе. Точно следуя названию пьесы, которое дал ей автор».

Чацкий, как и другие роли Юрского, вошли, что называется, в анналы истории российского театра, да и мирового театрального искусства. Вместе с «нервом времени» и «разнообразием изображенных характеров». Чтобы «сегодня быть грузинским крестьянином, завтра бароном… Менять гримы, менять … походку». Он любил любой грим - изменяющий его до полной неузнаваемости, и оставлявший его физический облик почти неизменным.

Но… В 1979-м «сценическую коробку» БДТ он все-таки поменял. Под давлением обстоятельств - что называется, непреодолимой силы.

 

Невыездной

«Хотел ли я уходить? Нет, конечно! вспоминал он в книге «Кого люблю, того здесь нет». Я боялся, я не представлял себе жизни без БДТ. Но давление властей продолжалось, запретами обложили меня со всех сторон. Кино нельзя, телевидение, радио - нельзя. Оставался театр. Но худсовет, зачеркнувший «Фарятьева», это ведь мои коллеги и сотоварищи по театру. Сильно стал я многих раздражать. Да и меня раздражало всё вокруг».

Да и как он мог не раздражать – тем более во времена так называемого застоя? Об этом самом застое теперь принято талдычить, умильно ностальгируя, особенно усердствуют те, кто тогда не жил. Послушайте лучше Юрского: «…мы жили в полицейско-бюрократическом государстве, где существовали “черные списки”».

Вот в такой список он и попал. Как диссидент, друг Бродского и Барышникова, как тот, кто был против депортации Солженицына. Как честный человек, откровенно написавший о вводе советских танков в Прагу в августе 1968-го.

«…и будут дни и ночи без сна. И будет стыд. И страх. Двадцать первое августа 68 года у меня изменилось мировоззрение. Я перестал играть на гитаре и рассказывать анекдоты. И слушать песни под гитару, и слушать анекдоты я тоже не хотел. И на двадцать два года я впал в уныние. И если рождались в душе мелодии они были унылы. Двадцать два года - целая жизнь. Только после этого тягостного срока пришло понимание, ощущение, признание, что при любых обстоятельствах уныние грех!»

…Товстоногов же, который теперь возглавлял не прежний, бунтарский БДТ, а плывший по течению «театральный коллектив», уверял, что он на стороне своего любимого актера, но, дескать, помочь ничем не может: «Надо ждать». Драма, не превратившаяся, слава богу, в трагедию, обладала к тому же чертами зловещего абсурда, позже блистательно сыгранного Юрским в пьесах Ионеско. Иными словами, «дело Юрского» приобрело мрачные признаки партийно-бюрократического «социалистического реализма»:

«Все центральные киностудии страны оказались для меня закрыты, и запрет исходил из Ленинграда, причем давление властей постоянно усиливалось. Вместе с Наташей Теняковой мы пытались бежать в Москву. Нас не выпускали. Именно в этот момент, в самые трудные для нас месяцы, Наташа сменила фамилию в паспорте наЮрская”».

В Москве Юрского и его жену, выдающуюся актрису Наталью Тенякову, всё же приняли - в Театр имени Моссовета. Там они и проработали почти тридцать лет. О том, как это было, Юрский писал в своих книгах, не раз подчеркивая, что «в нашей жизни многое предрешено». И вспоминал, что за много лет до восхождения на вершины славы, еще в юности прочитал мемуары Михаила Чехова «Путь актера». И навсегда осознал, что искусство актера – служение духовное, хотя и с применением всех физических сил и возможностей. Ибо актер идет путем душевного возрастания. Для него самое главное – ощущение внутренней свободы. Все это вместе – высшее качество актерского мастерства. Юрский строго придерживался правила, сформулированного Михаилом Чеховым:

«Если хочешь проверить качество актера, попробуй отключить звук».

 

«Театр одного Юрского»

…Имея дело с Юрским, звук вообще-то лучше включить, это широко известно. Услышать, вопреки совету Михаила Чехова, как он читает со сцены почти всю русскую классику, столь виртуозно, с таким интонационным богатством и великолепием, почти все выдающиеся стихи и почти всю великую прозу, что просто слов нет. Одни восклицания. В его репертуаре – Шукшин, Бродский, Булгаков, Пастернак, да и много других - лучших, талантливых, великих. Это «…можно сыграть. Этим можно увлечься. И, может быть, увлечь».

Увлечь – точно сказано. Его чтецким даром восхищались многие поколения, иные, без преувеличения, выросли внутри этой культурной, извините, парадигмы.

…Он выходил на сцену то в пиджаке, то в смокинге и в цилиндре, и - начинал читать. Минуты через три зал переставал кашлять. Еще через пару минут зрителям казалось, что в «коробке без стенки» физически присутствует не один Юрский, а все персонажи, которых он читает. Живут и действуют, поражая собравшихся своей «человеческой подлинностью».

Это и был большой театр одного актера, Юрского.

Может, в своем роде даже больше, чем тот, что с квадригой, в самом центре Москвы. Музыка слов, миры, воспроизводимые одним лишь голосом, с тысячью модуляций – слушая впервые, своему собственному уху не веришь.

Ну, например, пушкинский текст в устах Импровизатора, у Швейцера в «Маленьких трагедиях». Юрский-Импровизатор будто возвращает нам энергию пушкинского стиха, вообще это феноменальная работа. Не просто «чтецкая», это больше чем актерство. Прошло уже более сорока лет, и каждое поколение открывает для себя, иначе не скажешь, явление Юрского – в этой роли в частности. Импровизатор Юрского, возможно, не сравним ни с одной интерпретацией Пушкина, вернувшего солнцу русской поэзии, помимо всего прочего, аристократический «лоск», а «дикому» русскому – звучание культурного языка.

Можно сказать, что Юрский здесь конгениален Пушкину.   

 

Из стены вышел… Сталин

…В срежиссированном им спектакле «Вечерний звон. Ужин у товарища Сталина» по пьесе Иона Друцэ - четыре персонажа. Главный - изрядно постаревший «отец народов» начала пятидесятых. Генералиссимус всея страны, обладатель некой сакральной истины, последняя инстанция и ступень лестницы, за которой уже начинается не-существование, пределы Ада. Верховный жрец, Вельзевул, сатана, возомнивший себя Богом.

В спектакле над ним висела огромная люстра - «осветительный прибор» первой государственной величины в эпоху тоталитаризма.

И вот Юрский в первом действии выходит, почти без грима, из …стены. И оказывается под этой люстрой. Во втором действии зрительный зал, дружно ахнув, замирает, когда на сцене они видят уже не артиста Юрского, а генералиссимуса в реальном кошмаре своего воплощения.

Зрители, свидетельствую, были в ужасе. Сидя в полутьме, с потными от нервной дрожи ладонями, мы видели в коробке без передней стенки даже не усатого убийцу, а – более обобщенно - само явление, сталинизм. Всё еще живой, всё еще не ставший достоянием истории, ибо, по словам Юрского, «имеет очень серьезные корни».

«Только на страх народа ссылаться нельзя. Как ни горько это сознавать, но была еще и выгода. Как легко снять всю ответственность с себя, периодически крича: “Ура! Он снова будет прав!” Ужасно то, что сталинизм не кончился со смертью Сталина, и сегодня он возрождается».  

…Он и «Лысую певицу» Ионеску поставил из-за щемящего созвучия времен. Как бы ни пытались заглушить это созвучие «громадные оркестры глупости» и «треск речей для чего-то собравшихся». Ведь то, что происходит на театральной сцене сегодня, здесь и сейчас, то, что происходит перед глазами зрителей, должно, по мысли Юрского, быть не только высоким искусством, и только им, но и звучать в унисон Времени.

Как и «Марк Шагал» в его постановке:

«Я понял, что готов сделать еще один спектакль, в котором я был бы его инициатором, режиссером, исполнителем и повел бы за собой людей. Такой спектакль я сделал. ЭтоПолеты с ангелом. Марк Шагал”».

 

«Я крокодил»

…Ко всему прочему, Юрский еще и замечательный писатель, прозаик и поэт. Он и в этом искусстве - трагик и лирик, публицист и сатирик.

«Комедия, юмор это взгляд на себя, некоторое схождение с подмостков гордыни И гордыня, и пафос могут присутствовать, но если есть еще и юмор, тогда это объемная вещь. И живая».

Юрский, которому было подвластно всё, от патетики до иронии и сарказма, был не только «пламенным трибуном», поэтом и гражданином, но и просто веселым обаятельным человеком: как-то он с юмором рассказывал, что стал котовладельцем еще в далеком 1944-м, во время войны: «С тех пор в нашей семье всегда жили коты».

О своем «котовладении» он как раз и написал свою последнюю книгу - «Я кот» (2016), завершив богато иллюстрированное издание забавным послесловием:

«Жизнь идёт вперёд, сколько всего неизведанного. Дело дойдёт до того, что появится книжкаЯ крокодил”. Читайте, может быть, сами разберётесь в этом непостижимом феномене природы».

Может, кто-нибудь когда-нибудь разберется и в непостижимом феномене Сергея Юрского.

Мир мал, нас много. Память пена.

Накатывает новый вал.

Ты сам забудешь постепенно,

В чем клялся и к чему взывал.

фото: ФГУП "Киноконцерн "Мосфильм"/FOTODOM

Похожие публикации

  • Крёстный папа советской моды
    Крёстный папа советской моды

    Вячеслав Зайцев был одним из тех, кто начинал раскручивать маховик отечественной индустрии моды. А какую роль в этом деле сыграли советские манекенщицы?

  • Курица счастья Кабакова
    Курица счастья Кабакова
    В Америке право на поиски счастья было прописано в официальных текстах больше двухсот лет тому назад. Правда, это право сводилось вот к чему: право на свой участок земли, на свой малый бизнес... А что у нас?... Писатель и инженер человеческих душ Александр Кабаков разобрался в индикаторах счастья
  • Литчтения в зоопарке
    Литчтения в зоопарке
    Ираклий Квирикадзе хотел написать о добрых, безобидных зверюшках, а получился рассказ про воров, кровавых убийцах, похитителях бриллиантов