Курица счастья Кабакова

Автор: Игорь Свинаренко

В Америке право на поиски счастья было прописано в официальных текстах больше двухсот лет тому назад. Правда, это право сводилось вот к чему: право на свой участок земли, на свой малый бизнес... А что у нас? «На свете счастья нет!» – помним по школьной программе. У нашего человека всегда судьба превратна, и мы никогда не имеем того, чего хотим. Или имеем? Просто каждый получает своё? Писатель и инженер человеческих душ Александр Кабаков разобрался в индикаторах счастья

Саша! Я перед нашей встречей думал про дедушку Эрнста Неизвестного. Он когда-то рассказывал мне об упущенных им возможностях. Про то, какие он не использовал шансы в жизни. Его звали жить в разные страны на полное содержание, внедряли в аристократические круги и всё такое прочее. Но ему скучно было сидеть на пафосных ужинах, а хотелось быстро выпить стакан водки, закусить пельменями – и бегом работать. Светские беседы, всё это занудство, фраки – это ему не нравилось. А у тебя нет ощущения, что ты чего-то упустил? И если есть, почему так вышло? Ты не думал об этом?

– Думал. И, подумавши об этом, я пришёл вот к какому выводу. Причина в том, что не положено мне быть богатым и успешным.

А хотелось? Мечтал ли ты стать богатым?

– Нет. Богатым я стать и не мечтал. А мечтал я быть успешным. Но это и деньги, и тиражи, и слава – всё вместе.

Вот бывает так, что человек успешен, а денег у него нет.

– В писательской профессии, как правило, если ты успешен, то рано или поздно приходят бабки. Какие-то.

Варлам Шаламов – это успех? Или нет? 

– Когда он умер, его известность не могла сочетаться с успехом. 

Веничка Ерофеев. Успешный?

– Рак гортани у него был. Кто тут поможет?

Андрей Битов. Слава есть, денег нету.

– Он по всему миру читал лекции. Признан русским писателем номер один. А денег нет, наверное, потому, что он их потратил.

В молодости главная мечта у тебя была – издать хоть одну книгу. И вот она сбылась. План даже перевыполнен. Сколько у тебя книг? Двадцать пять, наверное, вышло?

– Что-то вроде того. Но счастье? Вот я не согласен с Пушкиным, с его словами о том, что на свете счастья нет, а есть покой и воля. Покой и воля – этого для пишущего человека недостаточно. «На свете счастья нет, а есть успех» – вот бы я как сформулировал. Счастье и успех – это вроде одно и то же. А не совсем...

Я слушаю Кабакова и думаю, что формулировки у него литые. Небось, много думал про это! Вслушивался в свои ощущения. Проводил замеры. Вот, небось, о чем он размышляет бессонными ночами...

А Пушкин сам-то был успешным? – спрашиваю я эксперта по счастью, каким мне видится Кабаков.

– Да, конечно! Он всё сделал, что хотел. Конечно, это успех! 

Какой же это успех, когда человека застрелили в 37 лет? Он тебе в сыновья годился бы.

– Не застрелили, а стрелялся... У Пушкина было восемьдесят, что ли, вызовов на дуэль. Примерно половина людей, которых он вызывал, осознавали, что перед ними русский гений. И стреляли в воздух. А кто-то целился, но промахивался. Стреляли его противники. А Пушкин стрелял хорошо, он постоянно тренировался. Это нормально – он же был дворянин. И потому не мог не стреляться. Ну, точно так же не мог не стреляться и Дантес – он был офицер. К слову, не мог не стреляться и Мартынов. Если не стреляться, то офицеру оставалось одно – застрелиться.

А скажи-ка вот что: ты чем занимался, когда тебе было 37 годков?

– Да уж не стрелялся. В основном водку пил...

В 37 ты ещё не успел сделать великую книжку. Да и вообще никакую ещё не успел.

– Да. Первая книжка у меня вышла, когда мне было 40 лет.

И ты уже живёшь 34 года счастливым человеком.

– Нет! Потому что кроме желания издать что-нибудь есть и желание написать что-нибудь хорошее. Издать что-нибудь – это довольно убогое желание. Мне хотелось не просто издать книжку. А чтобы она была замечена.

Это получилось.

– В 89-м году. Сколько мне лет было? 46. Хочу тебе сказать, что ты к моей биографии прикладываешь чужие мерки. А один человек не бывает счастлив и доволен как другие люди.

Не только семьи, но и люди счастливы или несчастливы каждый по-своему. Скажи, а объехать мир мечтал ты?

– Я довольно безразличен к таким впечатлениям.

Неужели тебе не хотелось съездить в Париж и Нью-Йорк?

– Париж, на который я смотрел, стоя на Новом мосту, в самом центре города... Это самый старый и самый знаменитый мост из действующих в Париже, ну и всё такое, про него даже снято кино художественное, «Любовники с Нового моста». Так тот Париж, который я оттуда увидел, мало чем отличался от картинок, которые я рассматривал раньше.

Что, прям совсем не цепляло?

– Ну, в какой-то момент, конечно, впечатляло. Но недолго. Эти впечатления от путешествий... Помню, я как-то в самолёте летел по фантастическому маршруту: Москва – Белград – Дубай – Сингапур – Мельбурн – Сидней, не было же прямых рейсов тогда. В Белграде в то время шла революция... И была жара. А там же пересадка. Так нас выгнали из самолёта, но из аэропорта не выпускали, и мы только могли видеть, как за стеклянными стенами ходили солдаты с автоматами. Дальше мы полетели в Дубай, там было плюс 50... 

Поскольку граждане богатых стран не любят работать, полицейскими там были пакистанские женщины, они по этой жаре ходили в шерстяных мундирах, с замотанными лицами. Летим... И вот в какой-то момент я очнулся и говорю себе: «Куда это я лечу? А-а, в Австралию. Ни фига себе». Ну и всё. И продолжил дальше выпивать. И, выпив ещё, потерял сознание. По креслу сполз вниз. Пришёл стюард и сказал моей жене: «Мадам, вы не пугайтесь, он просто выпил весь запас виски на борту».

Это сколько ж было?

– Не считал. Я не придаю этому значения и не люблю, когда люди хвастаются тем, что могут много выпить. Так вот стюард взял из моей слабой руки стакан с виски, залез в него пальцами, вытащил оттуда не успевшие растаять кубики льда и кинул их мне за шиворот. Я очнулся и спросил его: «Выпить есть?» Нет, отвечает, ничего не осталось, вы же всё выпили.

То есть путешествия ты не рассматриваешь как необходимые элементы счастья...

– Ну, вот на меня произвела впечатление моя первая презентация на Франкфуртской ярмарке. Там я был объявлен автором года, это девяносто какой-то год. У меня есть фото: я на фоне афишной тумбы, круглой такой, и она вся оклеена моими изображениями. И там написано по-немецки: «Советский Оруэлл». Вот это на меня произвело впечатление! Мы поймали японца, проходящего мимо, дали ему свой фотоаппарат, и он нас сфотографировал. Вот это – успех! И секунда счастья…

Я подумал ещё про такой индикатор счастья, как успех у баб. Я тебя спрашиваю про приключения до нынешнего твоего брака, само собой.

– Это не индикатор счастья. Как написал забыл кто... но гениальный русский: для счастья нужно столько же счастья, сколько и несчастья.

Так что с бабами?

– Ну, чаще всего от них геморрой, а геморрой никак нельзя называть успехом. Успех перекрывается неприятностями.

Какой-то ты негативный.

– Чтобы бабы не пили кровь, такого не бывает.

Ну почему же, бывает! Если у тебя есть административный ресурс и какие-то рычаги влияния на них. Например, если достала какая, вздумала пить кровь – отрубить ей голову или хотя бы сослать в дальний монастырь. А многие люди специально делают карьеру, чтобы девки давали даром. Помню, Березовский про это говорил.

– Ну, он мелкий и суетливый, и, конечно, ему никто не давал даром. Ему и за деньги-то не очень давали, наверное.

О мёртвых или хорошо, или ничего...

– Успеха у девушек можно добиться не имея ни денег, ни вообще ничего. И точно так же этого можно не добиться имея всё. Женщины – они не из этой сферы. Возможно, они были важны для Бориса Абрамовича потому, что он их проводил по ведомству успеха. Для меня они из другой оперы...

Один мой знакомый считал своим счастливым достижением то, что он при советской власти имел путан, они ему давали даром, а не за двадцать долларов, как всем.

– Но при советской власти валютных проституток (практически) не было. Поверь мне на слово. Валютная проституция как массовая профессия появилась в конце 80-х годов. А до этого были проститутки – внештатные сотрудницы КГБ. И ещё были девушки весёлые, компанейские, которые не брали напрямую денег. Они не могли сказать в лоб: «Дай мне пятьдесят рублей». Но ты мог им купить сапоги. В ресторан сводить…

И всё-таки ты как человек тонко чувствующий, как лирический автор, наверное, немало от баб натерпелся, настрадался. Не могу отделаться от этой мысли.

– Я не считаю, что много от женщин настрадался. Да, пострадал, но и они от меня пострадали! Наверное, они были недовольны мной, как я был недоволен ими. Давно это было...

Ну и бог с ними, в конце концов. Мы с тобой уже пенсионеры. Сменим тему. Помню, в 93-м году ты мне рассказывал про свою мечту – купить автомобиль «Ягуар». И ты где-то там, на Западе, стоял посреди автомобильного рынка перед этим авто, и бабки у тебя были как раз, и ты уже по-взрослому приценялся...

– Да! И – не купил! Но – это не была мечта. Я просто не прочь был бы купить «Ягуар». Вот и всё. Тогда думал: вот, допустим, сейчас я куплю его. Но это же ещё не всё. Надо зарегистрировать его. Надо написать в Москву, чтоб прислали мои права. Да и куда я потом денусь с этим «Ягуаром» в Мюнхене? Мне оттуда надо было ехать в Париж. А как? Я давно ничего не водил (полуторку, в 9-м классе) и отвык от этого. Из Мюнхена в Париж я не решился добираться за рулём.

То есть права у тебя всё-таки есть?

– Уже можно считать, что нету: я их получал в 59-м году. И где они, не знаю. Я как-то попросил своего шофёра дать мне проехать три километра за рулём. Проехал, но из меня столько пота вытекло. И это на пустой дороге!

Ладно, а большие деньги? Имеют они, по- твоему, отношение к счастью?

– Не думаю. Я бы так не сказал... С деньгами как с детьми: для одних это цель, а для других – побочный результат процесса. Хотя хотелось бы, конечно, разбогатеть. Хотелось бы денег... Но это не признак счастья.

И всё-таки. У тебя большие тиражи, тебя возят на ярмарки по всяким странам, у тебя куча премий, ты живёшь в особняке в ближнем Подмосковье, у тебя слуги и даже шофёр, как выясняется. Все признаки счастья налицо.

– Какой у меня загородный дом, такие и слуги, такой и шофёр. Да и тиражи такие большие: три тысячи, максимум – пять. И шофёра у меня сейчас нет, езжу иногда на такси. Ты бы ещё «квартиру в Москве в центре» вспомнил.

Такая двушечка скромная. Но в центре же!

– Не скромная, а нищая. Она не может быть доказательством счастья и достатка.

А-а, я вспомнил, как ты, идя в эту двушку, остановился у киоска купить сигарет, засветил бабки – и через пять минут тебе в тёмном дворе у подъезда дали по башке.

– Действительно, дали по башке. Сломали очки. Синяк был во всю морду. А на следующий день мне нужно было вести вечер «Московских новостей»...

Вот где счастье! Что тебе не сломали череп и не выбили глаз. Что ты не замерз насмерть, ударенный по башке. А?

– Ну да... Утром я думаю – что же мне делать? Поехал сначала в магазин «Оптика». И удачно купил там большие затемнённые очки с диоптриями. Потом я поехал в магазин театрального общества на улице Герцена, она же Большая Никитская. И там девушки-продавщицы меня загримировали. Мне казалось, что никто ничего не заметит. И вот я стою в строгом костюме на лестнице в ресторан... Народ идёт мимо и вроде не видит ничего, не замечает. Ну, думаю, всё в порядке. Но тут показывается покойный, царство ему небесное, Алексей Юрьевич Герман и снизу, с первой ступеньки, орёт: «А что, тебе е…ло начистили? Настоящий новый русский, в смокинге и с фингалом...»

А помнишь, у тебя ещё в руках лопнул стакан кипятка и ты обварил себе причинное место? Хорошо, что оно не сильно пострадало, вот же тоже счастье. И ты легко отделался – просто ходил каждый день на перевязки.

– Это не я! Не я! Не вздумай так написать! Это был Лёва Н.!

Да, да, точно... Но то, что ты себе никогда не обваривал кипятком сам помнишь что, – это тоже большая удача, это счастье.  Поехали дальше. Счастье ли это – пить любимые напитки?

– Не счастье. Просто приятно выпить хорошего виски. Но, как видишь, я могу и водку пить. Вообще же нет никакого общепринятого понимания счастья. «Это каждый понимает по-своему. Но все вместе знали, что надо любить свою родину...»

Аркадий Гайдар.

– Пошлость, по-моему. Не обязательно было ему это писать... И так был хорош.

Дальше мы поговорили про одного знаменитого писателя, который, перед тем как поехать на войну и там погибнуть, пережил красивый роман с юной красавицей.

Это же счастье – так провести последние недели жизни? – спрашиваю я.

– Нет. Лучше лежать и думать. Лежать и думать!

Лежать и думать любой дурак может. Ладно. Значит, ты не купил авто мечты. А вместо него прикупил несколько твидовых пиджачков. 

– Я тогда думал: «Ну, вот я заправлюсь и проеду через всю Европу, но это ж ещё не всё. А в Москве что? Где буду брать для «Ягуара» запчасти? Просто поменять тормозные колодки – как? Где я возьму колодки для «Ягуара» в советской Москве? Да и потом, поцарапают мне машину в толчее московской и…?» Повернулся и ушёл. Да, а потом в хорошем магазине купил себе три пиджачка и ещё что-то. И с этим здоровенным мешком я, как деревня русская, припёрся в пивную. А там не принято ходить в пивную с мешком и с авоськой. Но я пришёл и взял там себе для начала литровую кружку пива и айсбайн – мой один друг называл это блюдо телом уборщицы, оно всё волосатое и трясётся. Поел, выпил, заказал ещё пива... 

Пришёл домой, в гостиницу, примерил ещё раз пиджачки – и остался доволен. И буквально за неделю окупил все пиджаки: я же полтора месяца жил в Мюнхене и практически каждый день выступал на радио... А вот первый пиджак из настоящего твида я купил себе в Лондоне в 94-м. Английское надо покупать в Англии.  Правда, теперь в Лондоне мечетей больше, чем пивных. Всё, пропала страна...

Что нам их страна! Нам бы их заботы. Скажи лучше, а вот эти заплатки на локтях тебе ставит домработница?

– Не, заплатки казённые. Хотя это, конечно, дурной вкус – покупать пиджак с уже готовыми заплатками... 

Ну хорошо ещё у тебя дырок нет на джинсах, заранее сделанных.

– Ещё чего! Мне двадцать лет, что ли?

А подсмотрел ты пиджаки твидовые у Аксёнова, правильно?

– Нет! Вася тогда не носил твидовых пиджаков.

А как же эта история, что он приехал с Запада в пиджаке и Олег Табаков спрашивает его: «А знаешь ли ты, Васятка, как твой пиджак называется? Не знаешь? Tвид!»

– Это история внедрившаяся. Но она неправильная.

А теперь правильный ответ!

– Вася вернулся из загранпоездки. И в ВТО встретил Табакова. И Табаков его спрашивает: «Ты знаешь, как называется этот пиджак?» Вася говорит: «Не знаю, но знаю, что такой пиджак есть у Михалкова Сергея Владимировича, только тот его купил за четыреста фунтов (дикие деньги), а я – за пятьсот». Табаков говорит: «Ты за пятьсот купил, а как называется, не знаешь. Называется это твид». И, что такое твид, я знал ещё до Аксёнова! Я же певец пуговиц.

Значит, можно сказать, что ты в своей жизни купил все тряпки, на которые замахивался. 

– Ну, более или менее купил...

Слушай, а кто самый известный из твоего окружения? Аксёнов? Ему больше всех славы досталось?

– Ну, ты даёшь – из моего окружения! Где Аксёнов и где я. Я был его младший приятель, вот точное определение. Но, конечно, Аксёнов – успешный человек. Сверхуспешный! Всё сделал, что мог.

Сколько он прожил?

– Семьдесят шесть . Из них полтора года провёл в коме.

Это не очень успех... Но он фактически приехал на Васильевский остров умирать. Сдержал обещание, которое дал другой человек.

– Они пятнадцать лет не разговаривали! Так что ни к месту ты упоминал Бродского.

Гладилин ещё успешный и счастлив.

– Толя погрузился в другую жизнь: внуки, дети...

Видишь, он занимается внуками. А у нас с тобой даже и внуков нет... Ну и пенсия у него в десять раз больше твоей! Успех, чего уж там. А что Войнович? Уехал и вернулся. Что у него со славой?

– Ну, как-то фигурирует где-то. Писатели, которые уехали, – литературной судьбы у них дальше не было. Случай Бродского – отдельный. Уехал и после вернулся Владимов, и даже получил премию за книгу «Генерал и его армия». Я не уехал сознательно, потому что я считал: отъезд меня похоронит окончательно, как он похоронил почти всех уехавших. Нечего там, на Западе, делать русскому писателю, ему скучно там. Потому что там нет русского языка.

А Шишкин? Он себя прекрасно чувствует в Швейцарии.

– А у Шишкина там два с половиной человека читателей.

А «Нобеля» ты хотел бы получить?

– Неплохо бы...

Ну, ты бы всё равно профурлил бабки.

– Это точно... Бунин за пять лет всё просвистел.

Но, как бы то ни было, если б при Советах тебе сказали, что ты будешь жить в особняке со слугами, с шофёром...

– С какими слугами? Какой особняк? Что ты несёшь? Если бы мне в молодости сказали, что меня в Болгарию выпустят, я бы тоже удивился. Если бы советская власть не накрылась, жил бы я плохо: был бы инженером, в Днепропетровске, получал бы копейки. Зимой питался бы солёными помидорами своими – это в Днепропетровске называлось «консервация».

Ездил бы в Крым...

– Не думаю, что денег хватило бы. Никуда б я не ездил. Сидел бы дома и пил бы со страшной силой водку.

Тебе этого и сейчас никто не запрещает. Так что зря ты про то, что нет в жизни счастья. А на самом деле жить стало лучше, жить стало веселей! Короче, я понял, что у тебя есть всё для счастья, но ты не желаешь им наслаждаться.

– А ты помнишь, что человек создан для счастья, как птица для полёта? Там есть одно слово пропущенное: «как птица курица». Это я добавил. Курица – гордая птица...

Тебе вот в чём повезло: что твой отец в 1943 году приехал с фронта на побывку и зачал тебя. А потом, уехав на фронт, после войны вернулся!

– Ну да. Все мои ровесники – безотцовщина, это правда. А мой отец вернулся. А после, пережив рак и лучевую болезнь, не умер. Потом ещё раз рак – и опять не умер. 

Значит, говоришь, у тебя нет счастья. Несмотря ни на что. Может, ты просто капризный и слишком требовательный?

– Я не капризный и не требовательный. Я просто недоволен жизнью. Все отдельные составляющие счастья присутствуют, а в целом, когда складываешь, счастья нету... А ты знаешь, что такое «нет счастья в жизни»?

Тюремная наколка. Это я тебе говорю как автор тюремной книги «Русские сидят».

– Да! Наколка. И больше это ничего не означает...

Чего ж тебе не хватает, чтоб ты чувствовал себя счастливым?

– Я расскажу тебе о своём представлении о жизни. Ну, не счастливой жизни, но успешной. Значит, так. Живёшь в спокойном, тихом месте. Не нужно никуда ездить каждый день. Просто живёшь и каждый день пишешь. Одну страницу.  А утром следующего дня приезжает курьер (у меня представления старые), забирает эту страницу, и на мой счёт немедленно капает двести долларов.

Двести за страницу!

– Если меньше, то мне не хватит... А пока мне предлагают пятнадцать тысяч рублей за шесть страниц.

Но ведь «Всё поправимо»? (Название одной из книжек Кабакова. – Прим. авт.) Ещё можно что-то исправить?

– Ты сумасшедший. Мне семьдесят пятый год!

иллюстрация: Александр Яковлев