Олег Ефремов: На одном дыхании

Автор: Светлана Новикова-Ганелина

Мало того, что Олег Ефремов был талантливым артистом и режиссёром - он обладал невероятной человеческой и мужской харизмой. За ним шли. И - это крайне важно - ему было что сказать и куда вести. Он был прирождённым лидером.

Дебютант

…Будучи студентом Школы-Студии МХАТ, Ефремов особого блеска не продемонстрировал, и в труппу МХАТ его не пригласили. Да и Художественный театр, оставшись без Станиславского и Немировича, уже не был прежним. Остались артисты-звезды, они и управляли ржавеющим монстром, по-прежнему считавшимся образцом для всех театров СССР. Но, как показывает опыт, для театра коллегиальное руководство не слишком полезно. Увлечённый методикой и идеями Станиславского, Ефремов ещё студентом записал в своём дневнике, что хочет со временем возглавить Художественный театр.

Как ни странно, со временем это свершилось.

Но пока что начинающего артиста взял Центральный детский театр, и это был отличный ход и для Олега, и для театра. Ему сразу дали главную роль в пьесе Виктора Розова «Её друзья», где он сыграл школьника Витю Чернышева. Несмотря на высокий рост (180 см), Олег был убедителен в роли подростка и сразу же буквально всех обаял. Настолько, что дальше у него пошли только главные роли.

В пятидесятые Центральный детский (сейчас это РАМТ - Молодежный), даром что детский, был одним из лучших театров столицы. Руководил им «Шах» - Константин Язонович Шах-Азизов, директор от бога, а спектакли ставила Мария Иосифовна Кнебель. Провидец Шах дал дорогу начинающему драматургу Виктору Розову, и в театре потом поставили еще две розовские пьесы - «Страницу жизни» и «В добрый час». Шах открыл при театре драматическую студию, и со студийцами работал Анатолий Эфрос. Словом, Ефремов попал в замечательное, живое место. И сыграл в этом театре аж в двадцати спектаклях, а в 1955-м удачно дебютировал как режиссёр - музыкальной комедией «Димка-невидимка».

Театр единомышленников

Параллельно он преподавал в Школе-Студии МХАТ, и с этими же студентами, кому преподавал - Галиной Волчек, Игорем Квашой, Евгением Евстигнеевым и Олегом Табаковым – решил делать свой театр. Это был курс, выпустившийся в 1955-м (Евстигнеев присоединился к ним позже, он стал студентом Школы-Студии в 1954-м, но это отдельная, весьма примечательная история). Хотя ребята уже были разобраны другими театрами, на призыв Ефремова тем не менее живо откликнулись - он умел воодушевлять. Никогда не давил – и тем не менее ему подчинялись.

Отыграв спектакли в других театрах, вся компания собиралась вечерами в ресторане ВТО (Всероссийского Театрального Общества), который работал до глубокой ночи. Или у Галины Волчек, поскольку её отец, известный кинематографист (сценарист, режиссёр и оператор, обладатель трёх Сталинских премий и одной Государственной), имел роскошную отдельную квартиру.

Ефремов оказался человеком смелых замыслов и решительных действий. Потому-то он и задумал театр, какого у нас в стране отродясь не было - театр искренних, негромких слов, в котором форма не затмевает содержание. Театр, заглядывающий в душу…

В СССР такое бывало - правда, в первое послереволюционное десятилетие, когда театры открывались один за другим, но постепенно побеждала идеология и цензура, искусство старались загнать в рамки. Кто-то из видных деятелей театра умер, кто-то был репрессирован, кто-то перебрался за границу, а идеологическую нагрузку и пропаганду возложили на кинематограф и литературу.

Целых 30 лет, вплоть до зарождения «Современника», в СССР не появилось ни одного театра (!). То есть Ефремов сделал нечто невероятное: «Современник» открыли не потому, что так решили «верхи», а потому что он был нужен зрителю (то есть «низам»). Ну и, конечно, то были благословенные годы  Оттепели…

…У нового театра своей сцены, естественно, не было, играли где придется: то в Школе-Студии, то ночью в самом МХАТе. О новой команде в театральной среде уже пошли слухи. И ректор Школы-Студии Вениамин Захарович Радомысленский, человек замечательный, поддержал это начинание, помог написать программу театра. И - о, чудо! - «Современник» был утвержден. Олег начинает подбирать новых сторонников, но не просто хороших актеров, а «своих», готовых разделить его поиски.

С Ниной Дорошиной он познакомился на съемочной площадке, где они снимались в «Последнем эшелоне». Вокруг Олега всегда крутилась стайка юных барышень, он был невероятно обаятельным и потрясающим рассказчиком. Дорошина была не мхатовской школы, она окончила Щукинское училище и уже снялась в нескольких фильмах. Ефремов увлек ее, уговорив пойти строить новый театр. Так началась история их многолетних отношений, творческих и личных, которые для неё значили очень многое. Для него же важнее семьи был Театр, вернее - театр и был его семьей.

Как-то в ВТО Ефремов встретил свою первую жену, Лилию Толмачеву, которую не видел несколько лет. Их короткий студенческий брак распался потому, что юная Лилия задала ему вопрос короля Лира: как ты меня любишь? В ответ она услышала почти шекспировское: как муж свою жену. Двадцатилетней романтической натуре этого было недостаточно, и она уехала в Саратов, где в её помощи нуждалась заболевшая мама. Через несколько лет Толмачева вернулась в Москву и была приглашена Юрием Завадским в театр имени Моссовета для участия в лермонтовском «Маскараде». На роль Нины - ослепительная возможность для актрисы. Она даже начала репетировать, но случайная встреча с Ефремовым закончилась тем, что Лилия ушла от Завадского. Из прославленного театра - в какую-то студию! Вот, господа, что такое харизма…

 

Гробокопатели

«Современник» получил статус студии в 1956-м году. Студии при МХАТе, актеры которого неодобрительно косились на молодых людей, и кто-то из старшего поколения даже назвал их «наши гробокопатели». Ядовито и в то же время провидчески: действительно, Ефремов видел свой театр как анти-МХАТ, с его нафталинными традициями, штампами, сугубо классическим репертуаром.

«Современник» открылся «Вечно живыми» Виктора Розова, суровым и нежным спектаклем. Премьерный показ устроили ночью, приглашены были студенты МГУ и МАИ. Показ закончился в 4 утра, а зрители не уходили, требуя, чтобы актёры вышли поговорить. Возник стихийный митинг, публика кричала: «Не расходитесь, вы нам нужны! Вы - театр нашего поколения!»

Было ясно: их приняли…

Потом были «Два цвета» Зака и Кузнецова, «Без креста» по Тендрякову и другие спектакли, а самый громкий из них - «Голый король» Евгения Шварца. Поставленный Марой Микаэлян с потрясающим Королем - Евгением Евстигнеевым. Пресса ругала этот тонкий ироничный спектакль за «безыдейность»; вроде как сказка, но в ней намек, и весьма прозрачный; и пьеса, и постановка явно высмеивали власть. «Голого короля» играли очень много, часто возили на гастроли, спектакль имел колоссальный успех, публика ломала двери, врываясь в зал.

Но в конце концов разразился невиданный скандал, вплоть до того, что чуть не закрыли студию.

Микаэлян уволилась и осталась бы совсем без работы, если бы Анатолий Эфрос не взял ее в Центральный Детский.

 

Кодекс чести

Олег Ефремов не искал спокойной жизни. Труппа жила по студийному кодексу, ими самими и сочинённому. Решения о постановках принимались коллегиально, праздники тоже проводили вместе. Зарплата всем артистам полагалась по штатному расписанию одинаковая, но деньги оставались в кассе, пока велся подсчет: кто сколько в этом месяце играл. И кто был больше занят, тот и получал больше. Это теперь такая система привилась, а тогда это было абсолютно новаторским решением.

Театральные люди знают, что артист без работы тухнет. Ефремов следил, чтоб у каждого были роли. У него и поговорка такая была: ну-ка, разложим пасьянс, кто у нас сейчас не работает? На съемки артистов чаще всего не отпускал. Хотел, чтобы театр жил единой жизнью…

Когда Игорю Кваше предлагали интересные роли в кино - Олег не отпускал. Лилия Толмачева играла много, но не классику, и скучала по Шекспиру, по Чехову. Она пять раз подавала заявление об уходе, но Ефремов говорил: «Нет, не отпущу. Ты разрушишь театр».

 

Розов vs Шекспир

…В 1961-м ефремовцы стали уже не студией, а нормальным театром. В 1964-м получили здание на площади Маяковского, из которого выехал Центральный театр кукол Сергея Образцова. На спектакли было невозможно попасть, билет в «Современник» был счастьем, везением. Люди занимали очередь перед театром, стояли ночами. Я часто ходила на «лишний билетик», который еще надо было уметь добыть. Однажды мне повезло словить один, а нужно было обязательно два - и я вынуждена была продать свой. Когда я крикнула - кому билет? - толпа меня чуть не разорвала на части.

С Олегом Николаевичем и его театром дружили серьезные литераторы: Володин, Солженицын, Свободин, Лакшин... Интересно, что авторы «Современника» и Большого драматического театра в Ленинграде, знаменитого БДТ, часто были одни и те же. И Ефремов, и Товстоногов высоко ценили Александра Володина - «Пять вечеров» и «Старшая сестра» шли в обоих театрах, но это были совершенно разные прочтения. Но в БДТ шла также и классика, а в «Современнике» ее почти не было. Не помню, у кого я вычитала: для «Современника» Шекспиром был Розов, Володин был Чеховым»…

Ефремов считал, что не стоит приглашать на постановку «чужих» - пусть ставят свои. И в театре ставили Кваша, Сергачев, Толмачева.

67-й год всей страной отмечали 50-летие Октябрьской революции. Наступал так называемый застой, брежневщина, Оттепель сошла на нет, и всем театрам надо было дежурно отметиться.

Ефремов, однако, сделал мощный ход - трилогию о революционных периодах России: «Декабристы» Леонида Зорина, «Народовольцы» Александра Свободина, «Большевики» Михаила Шатрова. Пьесы были написаны специально для «Современника» - особенно Ефремов давил на Свободина, который был хорошим театральным критиком, а не драматургом. Но Олег Николаевич буквально вымучил у него нужный текст. Темы - вечные и злободневные: честь, ценность человеческой жизни, допустимость (?!) террора. По тем временам - на грани фола.

Последней постановкой Ефремова в «Современнике» стала «Чайка» - лишенный сострадания, недобрый спектакль.

К 1970-му году отношение к интеллигенции у Ефремова стало жестким, даже, скажем так, брезгливым…

 

МХАТ

В этом же году Ефремова пригласили возглавить МХАТ. В нем он проработал до самой смерти - до мая 2000-го. Для «Современника» его уход был огромной драмой, чуть ли не трагедией, страшной потерей. Олег Николаевич хотел взять с собой всю труппу, но его урок преданности театру-дому сыграл против него: перешли всего несколько человек.

Четырнадцать ефремовских лет в «Современнике» перевернули общее представление о советском театре, силе его воздействия, дисциплине, правилах игры и вольности. Тридцать лет ефремовского руководства встряхнули и замшелый МХАТ, но для самого Олега Николаевича это было тяжелое время, такой радости и свободы, как в «Современнике», здесь и в помине не было.

Да, во МХАТ пришли современные авторы: Рощин, Гельман, Гуркин и даже Гремина. Но полторы сотни актеров! С такой колоссальной труппой существовать в одном регистре, дыша в унисон, невозможно.

И даже решительный раздел Художественного театра в 1987-м не вернул Олегу Ефремову того духа победительности и преодоления, с какими он начинал «Современник».

Недаром он говорил: «Для меня театр - это содружество людей, живущих на одном дыхании».

фото: Архив фотобанка/FOTODOM; Фото Николая Малышева (Фотохроника ТАСС), ITAR-TASS; Фотографии любезно предоставлены Московским театром "Современник" и Московским художественным театром