Брак
Вспоминаю встречу, случившуюся много лет назад на кинофестивале в Индии. Меня пригласили на приём к молодой паре индийских миллионеров. Оба выросли на Западе, семья была связана с крупной промышленностью. По невнимательности я пришёл точно ко времени, указанному в приглашении, забыв, что в Индии принято опаздывать минимум на час. Хозяева, таким образом, вынуждены были развлекать гостя разговорами, и в ходе беседы мы пришли к теме супружества.
Миллионеры признались, что поженились по инициативе родителей, а не по своей собственной. Несмотря на обучение в Оксфорде или Кембридже, главное жизненное решение они предоставили родителям и сообщили, что не жалеют: их взаимные чувства со временем раскрылись, то есть родители сделали удачный выбор.
Я рискнул задать вопрос об интимной стороне дела: могут ли родители предвидеть, каковы сексуальные предпочтения будущих супругов, как оба они отреагируют на столь деликатную деталь, как запах партнёра? Миллионеры без тени смущения заявили, что, поскольку у них с родителями общие гены, то и такие вещи они воспринимают похоже.
Я рассказал об этом не с целью уговаривать вступать в брак по договорённости, а чтобы показать, что даже такой специфический обычай может иметь некий смысл.
Свой шестидесятый день рождения я встретил в Сочи, где заседал в жюри фестиваля «Кинотавр». По случаю юбилея меня пригласили на утреннее телешоу в прямом эфире. Молодая ведущая с неподдельной наивностью спросила, не жалею ли я о том, что всё время живу в одном браке, ведь у режиссёра, встречающего на своём пути разных женщин, жизнь может быть намного интереснее.
Я искал простой ответ, сознавая, что россияне смутно представляют, чем может быть прочный брак и почему он стоит каких-то жертв и самоограничений.
В голову пришёл пример из популярной тогда настольной игры «Монополия». Я сказал, что, долгие годы живя с одной женой, мы вместе собираем очки, а каждый новый брак – это сброс, отступление на исходные позиции: всё нужно начинать с нуля, причём понятно, что так далеко уже не зайти. Не знаю, убедил ли я кого-нибудь своим ответом, но сам твёрдо уверен: есть смысл строить жизнь вместе, подкрепляя себя надеждой, что мы идём к схожим целям.
Компьютерное поколение (к которому я не принадлежу) принимает определённую картину мира, предлагаемую машиной. В этой модели существенную роль играет функция «отменить», возвращение к предыдущему состоянию, вследствие чего создаётся иллюзия, что так будет и в жизни. Тем временем необратимый ход событий перечёркивает эту иллюзию.
Взрослость
У меня был студент, мы познакомились много лет назад, когда я вёл у него занятия. Как-то раз для одного практического задания понадобились две новые дорогие машины. Студент сказал, что может это организовать, поскольку у него два одинаковых «бумера» (то есть BMW): один для собственного пользования, второй он отдал отцу. Парню было лет двадцать с хвостиком. Я поинтересовался, что нужно делать, чтобы разбогатеть в столь юном возрасте, и получил ответ: вовремя начать. Он занялся бизнесом ещё учась в советской̆ школе.
Отец служил пограничником в Бресте. Мой будущий̆ студент ежедневно после уроков переплывал на плоту Буг, вместе с другими контрабандистами переправляя в Польшу спирт. Отец, даже не подозревая, что его сын занимается этим гнусным делом, как-то сказал в его присутствии, что пограничники не стреляют в детей, но, если бы контрабандисты были выше ростом, по ним палили бы без раздумий. С тех пор юный нарушитель каждый день брал линейку и измерял свой рост, боясь оказаться в категории тех, в кого солдаты могли стрелять.
Эта история ставит под сомнение всеобщее желание быть взрослыми. Нобелевский лауреат Гюнтер Грасс в знаменитом романе «Жестяной барабан» превратил главного героя – мальчика, который не повзрослел и навсегда остался ребёнком, бьющим в жестяной барабан, – в метафору всего немецкого общества.
Нежелание становиться взрослым – относительно новое явление. Веками дети мечтали как можно раньше повзрослеть, сегодня же многие молодые люди мыслят избирательно: они хотят обладать отдельными атрибутами взрослой жизни, отвергая всё остальное. Зрелость предполагает ответственность, которая им не нужна. Впрочем, борьба за взрослость во многих семьях начинается уже в средней школе, когда юная девушка требует у родителей разрешить ей возвращаться домой поздно вечером.
Отказ взрослеть и мечты о вечном детстве – последствия всеобщей зажиточности. Сытое общество может позволить себе содержать карапузов-переростков и взрослых барышень, убеждённых, что они ещё девчонки. Распространённое в Европе длительное проживание с родителями – свидетельство инфантилизма, ставшего выбором.
Многим настолько приятно быть детьми, что они и вовсе отказываются взрослеть. Социологи обычно указывают на различные социальные факторы: проблемы на рынке труда, сложная жилищная ситуация, высокая квартплата. Но, даже учитывая все эти обстоятельства, с психологической точки зрения трудно оправдать готовность в зрелом возрасте чувствовать себя ребёнком. Мне кажется, во многих случаях это «бегство от свободы», не дающее нам покоя уже более века.
Деньги
Я верю в то, что деньги лучше иметь, чем не иметь, и повторяю простенькую пословицу: деньги – хороший слуга, но плохой хозяин. Они должны служить нам, а не мы им. В практичном обществе по другую сторону океана всем умникам задают вопрос: «Если ты такой умный, почему ты не богат?» Презрительное отношение к богатству, которым не обладаешь сам, всегда отдаёт лицемерием: презираешь, пока у тебя его нет, а если появится, быстренько полюбишь.
В 90-е годы мне вдруг предложили снять рекламный ролик. Заказ поступил с Запада и предполагал огромный гонорар, но тогда я уже не испытывал финансовых проблем и высокомерно отказался, решив, что если не продался в скудные годы, то тем более не сделаю этого теперь, будучи материально обеспеченным.
Мой близкий коллега, человек, выросший ещё в довоенные годы, когда в Польше был свободный рынок, усомнился в том, что моя позиция так уж безупречна с нравственной точки зрения, ведь вокруг столько нуждающихся, столько людей просят о денежной помощи на операции, обучение.
Пожертвовав двумя неделями из жизни и сняв эту рекламу, я мог бы помочь многим, кому обычно не в состоянии оказать помощь. Удручённый этим простым аргументом, я поделился сомнениями с епископом Яном Храпеком – одним из мудрейших священников, каких мне приходилось встречать, мы дружим уже много лет. Епископ озадачил меня своим советом.
По его мнению, я должен был принять предложение и часть заработка потратить на что-то приятное, позволить себе то, что в обычных условиях невозможно, скажем, отправиться с женой на одну-две недели в путешествие, а остальные деньги отдать на благотворительные цели. Изумлённый этим ответом, я спросил, почему не мог бы пожертвовать всё, и епископ заметил, что, совершив такой внешне героический жест, трудно не угодить в ловушку гордыни, таящейся за любым хорошим поступком.
Это история к размышлению. Её не назовёшь образцовой, и я не предстаю в ней в выгодном свете. Добавлю только, что в итоге не снял эту рекламу по причинам столь же загадочным, как и само предложение. Заказчик решил встретиться со мной в Варшаве, поехал на своей новой спортивной машине и разбился: на немецких автострадах нет ограничения скорости.
Когда я порой думаю об этом, меня охватывает ужас. А ещё вспоминается, что на севере Австралии тоже нет ограничений скорости, зато есть пункты проката гоночных машин и превосходные дороги, по которым мало кто ездит, потому что это незаселённая территория. Богатые японцы и американцы приезжают туда прочувствовать скорость.
Говорят, что прокат дорогих машин приносит там отличную прибыль. Не меньше, к сожалению, зарабатывают и агентства ритуальных услуг: любители быстрой езды часто сталкиваются с кенгуру. Я рассказываю об этом, чтобы ослабить шок от гибели заказчика.
Я не знал его лично и подумал, что это предложение и мои внутренние колебания были ниспосланы свыше как испытание духа. Я ощутил прикосновение Тайны и делюсь этим ощущением, ибо мне кажется, что в современном мире мы теряем из виду измерение, которое можно назвать сверхъестественным. Это важнее всех моих сомнений.
Культура чувств
В Японию я поехал на стажировку, сняв первый полнометражный фильм. Перед вылетом из Варшавы ко мне обратился японский студент и попросил взять сувенир для бабушки с дедушкой, который нужно было отправить по почте из Токио. Я исполнил просьбу и получил в ответ очень странное письмо на японском языке, где была сложная для перевода фраза. В буквальном прочтении она гласила: отправители не смеют и мечтать о том, что моя тень когда-либо упадёт на забор их скромного дома. Я спросил переводчика, как это понимать. Оказалось, дедушка и бабушка того студента приглашают меня в гости.
Я решил поехать и предварительно отправил телеграмму, поэтому встречать меня высыпала вся деревня – как выяснилось позднее, я был там первым белым человеком с тех пор, как в 1945 году один американский солдат прошёл по их пляжу. Местные жители торжественно проводили меня от автобусной остановки к скромному дому, построенному из дерева и обклеенному вощёной бумагой, как это принято в Японии.
Старики ждали на пороге. Завидев меня, они упали на колени и поклонились до земли. В детстве мне привили уважение к старости, поэтому я понял, что должен сделать то же самое. Я рухнул на колени и поклонился в ответ, но, к сожалению, дверной проём был тесный, и, вставая, я повредил бумажную стену. Почувствовав себя очень глупо, я от смущения закрыл лицо руками, а пожилые хозяева тем временем до конца разорвали стену и таким образом дали понять, что ничего страшного не случилось.
Я постоянно рассказываю эту историю как пример высочайшей культуры, проявленной, кстати, простыми людьми, которые смогли понять мои чувства и прекрасно выразили это, сделав шаг навстречу.
Красивых поступков немало, но всегда найдутся люди, пытающиеся доказать, что везде кроется подвох, что благородство – лишь маска лицемерия, а каждый на самом деле печётся только о своих интересах. Это крайность, и надо признать: настолько глубокое неверие в бескорыстное добро обедняет жизнь человека, исповедующего подобные взгляды.
Масскульт
Массы обладают большой покупательной способностью, каковой раньше никогда не имели. Я выражаюсь как дилетант, потому что экономические термины учил по газетам, но, кажется, смысл передаю верно. Моцарт проматывал гигантские деньги, которые получал от императора, епископа, принца. То были люди с высоким уровнем требований, музыкально образованные, что являлось одной из классовых примет.
Не станем говорить об их огромной покупательной способности: когда император платил, Моцарту было что проматывать. В то же время бедняжка, поющая в таверне, едва сводила концы с концами. Ситуация как бы симметричная, всё сходилось. Внешний, материальный эквивалент соответствовал шкале ценностей.
Развод зажиточности с культурой в широком масштабе начался уже вскоре после Первой мировой войны. Параллельно с бурным развитием мещанства можно было заметить признаки упадка высокой культуры.
Сегодня я не могу представить, что владельцы крупнейших состояний в нашей стране имеют столь превосходное музыкальное образование, что заскучают без новых произведений Пендерецкого и закажут ему оперу для исполнения у себя, в своём доме. (Я не говорю, что они могли бы заказать мне фильм, ибо этого точно не произойдёт.) У них нет такой потребности, это не их.
Они вложат капитал в спортивный клуб, потому что и вправду недалеко ушли от масс. Они неразрывны со своей массой и связаны с этим клубом, эмоции болельщика им ближе, чем эмоции в концертном зале. Но и тут положение дел со временем должно исправиться.
Драма массовой культуры – это драма масс, у которых или плохой вкус, или вообще никакого нет. Зато они обладают большой покупательной способностью, и потому выбор масс более заметен, чем выбор элит.
Поколения
Как любой пожилой человек, я с наслаждением выискиваю различия между поколениями, в глубине души надеясь найти доказательства нашего превосходства. (Ох уж эта невыносимая потребность быть лучше других!) Рассуждая трезво, я не вижу никаких серьёзных аргументов в пользу того, что мы с нашим интеллигентским миром в чём-то превосходили современную молодёжь. Это невозможно ни измерить, ни сравнить. И всё же я понимаю: во многих отношениях мы были другими.
Полагаю, что наше поколение в большей степени осознавало необратимость событий, а в спокойные, мирные годы молодые люди, вперившись в компьютеры, почти не слышат шелеста текущего времени и тешат себя иллюзией, что всё можно вернуть назад, нажав соответствующую клавишу. Кроме того, я замечаю, что сегодня молодёжь хуже концентрируется: она не ожидает от искусства, что ружьё, висящее на стене в первом акте, должно выстрелить в третьем.
В музыке Бетховена несколько звуков в первой части произведения развиваются и приводят к главной теме, по пути претерпевая множество трансформаций. Молодые слушатели чаще имеют дело с очень короткими формами и не ждут затейливых конструкций, потому что за несколько минут композитор просто не успеет их выстроить.
Рэпер тоже не в состоянии сочинить длинную поэму. Краткость формы – своего рода знак времени, отражающий стремительный ритм жизни и ещё более стремительный ритм перемен. Если спросить, хорошо это или плохо, ответ будет неоднозначным.
С одной стороны, хорошо, что мы живём быстро, жизнь за счёт этого дополнительно удлиняется, с другой – есть важная категория переживаний, которые не испытать на бегу: то, что вложили в свои романы Лев Толстой или Томас Манн, поймут только те, кто сможет прочитать их многотомные произведения. Справедливости ради замечу, что многословие в XIX и XX веках было бедой не только многих писателей и композиторов, но также политиков, выступавших публично, профессоров, стоявших на кафедре, а прежде всего – велеречивых священников.
Все они болтали, не зная меры, что сегодня уже не остаётся безнаказанным.
Предрассудки
Несколько лет назад я вёл в одной скандинавской стране общеевропейский семинар по драматургии. На нём был представлен проект о девушке, ощущающей жизненную пустоту и решающей забеременеть. Она осуществляет свой замысел с каким-то случайным парнем, рожает и понимает... что это была ошибка.
Молодая мать не чувствует призвания к воспитанию детей, поэтому отдаёт сына в детдом и посвящает себя искусству, стоически выдерживая моральный прессинг родственников, пытающихся помешать ей на пути к полной самореализации. Как читатель я понял, что не выношу героиню за то, что она сознательно обрекла маленького человека на судьбу сироты. Автор назвала меня консервативным католиком, после чего я провёл анкетирование среди участников семинара, и, хотя ни у кого из них не было религиозных убеждений, все осудили героиню.
Ночью я пал жертвой истерической атаки: девушка призналась, что это история о ней самой, что она считала себя замечательным человеком, а этот семинар перечеркнул её высокую оценку собственных поступков. Между нами состоялся долгий разговор, уже не о сценарии, а о судьбе ребёнка, которого кто-то усыновил. Не знаю, что в итоге произошло с героиней и автором в одном лице, но меня исключили из списка преподавателей. Организаторы заявили, что считают недопустимой пропаганду ценностей, которые могут иметь религиозную подоплёку.
Пишу об этом с грустной улыбкой. Я участвую в других семинарах и не испытываю недостатка в университетских занятиях, но меня очень огорчает духовное состояние современной Европы, где новые предрассудки заменили старые, а вступить в открытый, откровенный диалог крайне трудно.
Розыгрыш
Мои студенты-режиссёры как-то познакомились с молодым нуворишем из России. Заметив, что он уже пьян, они споили его окончательно, до потери сознания, после чего принесли в зоопарк, положили в пустой клетке на солому и повесили табличку: «Homo sapiens – обитает на всех континентах, потребляет до двух тысяч калорий в день, всеядный, теплокровный, примат». Перед клеткой стояла камера и снимала проходивших мимо посетителей – они заглядывали внутрь и бурными аплодисментами встретили пробуждение пьяницы. Он никак не мог понять, как там оказался и почему по соседству сидит горилла.
В завершение этого совершенно неприглядного эксперимента студенты предложили протрезвевшему герою выбор: они платят ему гонорар и показывают фильм по телевидению либо он платит им намного больше за то, чтобы его не показали. В этой грустной и глупой истории мне видится пронзительная метафора: возможно, наш род уже прошёл апогей своего развития и вскоре нас заменят какие-нибудь супермены, а мы в нынешнем виде отправимся в зоопарк. Вроде бы научная фантастика, но ведь никому не известно, куда идёт эволюция.
Все механизмы естественного отбора, благодаря которым мы стали такими, внезапно расшатались, свои гены распространяют не лучшие представители вида (лучшие слишком заняты собой), и вообще, homo sapiens неохотно размножается в условиях комфорта. Хочу верить, что у моей цивилизации есть шанс, что она не должна погибнуть, что у неё есть будущее. Она может этот шанс упустить, но может им воспользоваться.
Смысл жизни
«Зачем мы пришли в этот мир?..» Любой думающий человек задаёт себе этот вопрос. У меня наготове есть дежурная история.
В 80-е годы я получил приглашение прочесть пару лекций в американском штате Оклахома. Знакомые американцы проявляли сочувствие: «Чего ты от них ждёшь? Там нет ничего, кроме картошки». Не испугавшись, я поехал и два дня рассказывал что-то про авторское кино, истину в искусстве и духовность. Показывал с видеокассет фрагменты своих фильмов, и вот наконец пришло время вопросов. Один смельчак поднял руку и выпалил: «Почему вы не делаете нормальные фильмы?» «Что значит нормальные?» – спросил я. «Такие, в которых говорят по-английски». Тогда я осознал, что лекции, как и сам мой приезд, были лишены смысла, поскольку слушатели не умеют читать английские субтитры.
И всё же по прошествии двадцати лет жизнь заставила меня изменить отношение к этому случаю. Я озвучивал на лондонской киностудии Pinewood фильм «Брат нашего Бога». В коридоре мне встретился довольно молодой человек, спросивший, не я ли приезжал в Оклахому с лекциями.
Оказалось, он попал туда совершенно случайно, однако я сильно повлиял на его дальнейшую судьбу. Он был сыном пастора и изучал право, отец называл кинематограф средоточием разврата и греха. От меня этот человек услышал, что в кино можно выразить душу, пошёл учиться на режиссёра и сегодня снимает в Голливуде весьма достойные фильмы. Благодаря этой встрече я понял: не нужно рассчитывать, что смысл жизни всегда будет нам понятен.
Эту идею иллюстрирует, по-моему, чудесный анекдот о сером, посредственном человеке, прожившем свою бесцветную жизнь и после смерти представшем перед апостолом Петром у райских врат. Пётр проверил его документы и велел направляться в рай. Маленький человек поблагодарил, но, сделав несколько шагов, развернулся и спросил: нельзя ли ещё узнать, зачем всё это было, кому нужна была его жизнь? Святой Пётр покопался в бумагах (в компьютере?) и сказал: «Помнишь, много лет назад ты был в горах на турбазе и с тобой за столом сидели молодые люди? Одна девушка попросила тебя подать ей сахар. Ты подал. Вот, собственно, за этим ты и жил на земле».
Эта история учит нас смирению перед лицом Тайны. Стоит вспомнить теорию хаоса, образно представленную эффектом бабочки: один взмах её крыльев в Шанхае может вызвать ураган во Флориде.
Всё в мире связано единой сетью, понять которую нам не под силу, – и так будет до конца существования. Тайна вечна.
Эти и другие истории от Кшиштофа Занусси вы можете прочитать в его новой книге «Как нам жить», выходящей в издательстве Corpus (перевод Дениса Вирена)
фото: REX/FOTODOM
