Infant terrible
Мой брат Родни был на пять лет старше меня. Он был странным чуваком. Все ребята вокруг были чёрными парнями из гетто, а он был похож на учёного: возился с какими-то пробирками, постоянно экспериментировал. Однажды он пришёл в химическую лабораторию и взял там какие-то препараты для эксперимента. Через несколько дней, когда он вышел из дома, я пробрался в его комнату и добавил в его пробирки воды. От взрыва вылетело окно, выходившее во двор, и в комнате начался пожар. После этого он поставил замок на своей двери.
Я устраивал ему много каверз, но для него это были привычные шалости, к которым он относился спокойно. Кроме того дня, когда я порезал его бритвой. Он поколотил меня за что-то и затем улёгся спать. Я со своей сестрой Дениз смотрел очередную «мыльную оперу» про больницу, где в одной из серий делали операцию. «Мы тоже так можем, а Родни может быть пациентом. Я буду врачом, а ты – медсестрой», – сказал я сестре. Мы закатали рукава и приступили к работе над его левой рукой. «Скальпель», – велел я, и сестра подала мне бритву. Я слегка полоснул по его руке, пошла кровь. «Медсестра, нужен спирт», – скомандовал я. Дениз передала мне алкоголь, и я полил на его порезы. Он проснулся, пронзительно вопя, и погнался за нами по всему дому. У него и по сей день от нашей шалости остались шрамы.
Воспитание
Когда мне было всего семь лет, мир перевернулся вверх тормашками. Начался экономический кризис, мама потеряла работу, и нас выселили из нашей прекрасной квартиры. Мама делала всё что могла, чтобы сохранить крышу над головой. Зачастую это означало для неё спать с кем-то, к кому она на самом деле не питала никакого интереса.
Она никогда не отдавала нас в приют для бездомных, мы просто переезжали в очередной заброшенный дом. Психологически это сильно ранило, но что было поделать? Вот то, что я ненавижу в самом себе, что я воспринял от своей матери: нет ничего такого, чего бы ты не сделал для того, чтобы выжить.
Гены
Возможно, я получил семейный нокаутирующий ген от своей бабушки Берты. Бабушка работала на одну белую леди ещё в тридцатые годы, когда большинство белых не взяли бы к себе на работу чёрных. Муж в той семье, на которую работала Берта, поколачивал свою жену, и Берте это не нравилось. А Берта была крупной женщиной. «Не вздумай тронуть её», – сказала она ему как-то. Он воспринял это как шутку. Тогда она влепила ему кулаком так, что он брякнулся на задницу. На следующий день, встретив Берту, он поинтересовался: «Как поживаете, мисс Прайс?» Он перестал бить жену и стал другим человеком.
Комплексы
Когда я был маленьким, я был маменькиным сынком. Я всегда спал вместе с мамой. У моей сестры и брата были свои комнаты, а я спал с мамой, пока мне не исполнилось пятнадцать. Один раз мать была с мужчиной, когда я спал в её постели. Она, наверное, думала, что я крепко спал. Я уверен, что это повлияло на меня, но что было, то было.
Я не помню, чтобы мама когда-то гордилась мной и моими делами. У меня никогда не было возможности поговорить с ней, узнать её получше. В профессиональном плане это вряд ли имело для меня какое-либо значение, но в эмоциональном и психологическом – да, это могло играть громадную роль. Я видел, как матери целовали моих приятелей. У меня такого никогда не было. Если вы думаете, что раз она позволяла мне спать в своей постели, пока мне не исполнилось пятнадцать, она любила меня, то вы ошибаетесь: она просто всегда была пьяна.
Одержимость
Был период, когда я был так увлечён тренировками, что порой на самом деле шёл спать, не сняв перчаток. Я безумно мечтал стать знаменитым боксёром Майком Тайсоном. Я жертвовал всем ради этой цели. У меня не было ни женщин, ни лакомств. В то время я переедал, и у меня было нарушение режима питания. Кроме того, у меня был период полового созревания: появились прыщи, мои гормоны играли, мне постоянно хотелось мороженого. Но нельзя было терять из виду цели.
Однажды, пребывая в мрачном расположении духа, я спросил у тренера: «Кас, у меня что, никогда не будет девушки?» Кас послал кого-то, ему принесли одну из бейсбольных бит в миниатюре, и он подарил её мне со словами: «У тебя будет столько девушек, что тебе будет необходимо вот это, чтобы отбиваться от них». Всё так и было.
Постоять за себя
В первом классе я стал носить очки. Мама проверила мне зрение, оказалось, что у меня близорукость, и она заказала мне очки. Они были паршивыми. Однажды я во время обеденного перерыва шёл из школы домой и нёс из столовой фрикадельки, завёрнутые в фольгу, чтобы не остыли. Ко мне подошёл парень и спросил: «Эй, деньги есть?» Я ответил: «Нет». Он обшарил мои карманы и всего меня и попытался забрать мои грёбаные фрикадельки. Я стал брыкаться: «Нет! Нет! Нет!» У меня могли отобрать деньги, но только не еду. Я весь согнулся, защищая собственным телом свои фрикадельки. Он принялся бить меня по голове, а затем взял мои очки и запихнул их под бензобак грузовика. Я убежал домой, но мои фрикадельки ему не достались. День, когда этот парнишка забрал мои очки, стал последним днём моей учёбы в школе. Мне было семь лет, и больше в школу я не вернулся.
Привязанность
У меня было столько денег, что я порой не мог даже уследить за ними.
Каждый раз, когда помощница брала мою одежду для чистки, она возвращалась с пластиковыми запечатанными конвертами, в которых были дорогие браслеты или тысяч двадцать наличными, которые я оставил в карманах. Когда дело доходило до денег, я не вникал в детали. Но очевидным перебором в тратах было решение купить тигрят.
Ещё когда я был в тюрьме, я разговаривал со своим автомобильным дилером Тони. Мне очень хотелось знать, какие должны поступить новые машины, и Тони вдруг сказал мне, что собирается приобрести тигра или льва и ездить с ним в своём «феррари». «Послушай, я тоже хочу тигра», − сказал я. И как только я вышел из тюрьмы и вернулся домой в Огайо, я увидел на своём газоне четверых тигрят. Я подружился с белым тигрёнком. Это была самка, я назвал её Кения. Она ходила по дому и кричала, как ребёнок, в поисках меня. Если у меня дома была девушка, я запирал Кению снаружи, и она там кричала. В жаркие летние ночи, когда у неё была течка, она стенала до тех пор, пока я не приходил и не гладил ей живот.
Самомнение
Меня признали виновным в изнасиловании. Оставались дни до вынесения приговора, и я провёл их, разъезжая по стране и развлекаясь со своими подружками. Так я хотел проститься с ними. Где бы я ни появлялся, всегда находились дамы, которые могли запросто подойти ко мне и предложить: «Ну, пошли! Я не собираюсь заявлять, что ты меня изнасиловал. Можешь смело пойти со мной. Я позволю тебе даже заснять всё».
Уже позже я понял, что таким образом они хотели сказать мне: «Мы знаем, что ты не совершал этого». Но тогда я, полный негодования, отвечал резко и грубо. Я был слишком удручён, чтобы осознать, что меня просто пытались поддержать. Я был дремучим, шальным, озлобленным малым, которому предстояло ещё взрослеть и взрослеть. Некоторые причины моего гнева были всё же объяснимы.
Я был двадцатипятилетним пареньком, которому светило провести в тюрьме шестьдесят лет за преступление, которого он не совершал. И я с самого начала знал, что не добьюсь справедливости. Меня признал виновным суд присяжных «равного со мной социального статуса», в котором было только двое чёрных. На мой взгляд, по статусу мне не было равных. Я был самым молодым чемпионом в тяжёлом весе в истории бокса. Я был титаном, реинкарнацией Александра Македонского.
Мой стиль ведения боя был стремительным, защита − неуязвимой, а я сам – неудержимым и яростным. Это удивительно, как низкая самооценка и чрезмерное самомнение могут привести к мании величия. Но после судебного разбирательства этому идолу пришлось вновь притащить свою чёрную задницу в суд для вынесения ей приговора.
Я был тогда спесивым придурком – это точно. Я был настолько самонадеян в зале суда во время судебного разбирательства, что у меня не было никаких шансов получить поблажку. Даже в момент вынесения приговора я не был смиренным.
Я страстно хотел быть смиренным, но в моём теле не было ни единой смиренной косточки. Когда судья Гиффорд объявила о своём решение − шесть лет тюрьмы, − я был просто взбешён. Смешно, но мне потребовалось немало времени, чтобы осознать, что та маленькая белая женщина-судья, которая отправила меня в тюрьму, возможно, спасла мне жизнь.
Смелость
Мой брат Родни как-то сказал, что, по его мнению, я был самым смелым парнем из всех, кого он знал. Я же всегда думал, что был скорее больше психом, чем смелым. Я был безмозглым. Родни думал, это была смелость, но это была просто нехватка мозгов. Я был беспредельщиком.
В юности у меня была своя голубятня. И однажды один чувак − его звали Гэри Флауэз − пришёл со своими друзьями грабить меня. Мать увидела, как они роются в моём птичьем хозяйстве, и сказала мне об этом. Я выскочил на улицу и столкнулся с ними. Заметив меня, они перестали таскать птиц, но Гэри держал одного голубя под полами своего пальто.
К тому времени вокруг нас собралась большая толпа. «Отдай мою птицу», – потребовал я. Гэри вытащил голубя из-под пальто. «Хочешь эту сраную птицу?» – спросил он. Затем он скрутил голубю голову и швырнул её в меня, разбрызгав кровь по моему лицу и моей рубашке. «Побей его, Майк!» – крикнул мне один из друзей. Не осознавая, что делаю, я ожесточённо ударил несколько раз, и один из ударов попал в цель. Гэри упал.
Практически весь квартал наблюдал за моментом моего триумфа. Это было невероятное чувство, сердце бешено колотилось у меня в груди. Чувствовал я себя отлично: я смог постоять за себя и мне нравилась эта суета, когда все аплодировали мне. Вот когда всё встало на свои места: оказалось, что под личиной застенчивости скрывается взрывной темперамент.
Эти и другие истории из жизни Тайсона читайте в его автобиографии "Беспощадная истина" (ЭКСМО)
фото: предоставлено издательством "ЭКСМО"
