Автор: Марина Бойкова
Александр Микулин – каскадёр и постановщик трюковых съёмок. За сорок лет карьеры – шестьдесят пять фильмов, и все без единого ЧП. Хотя не раз рисковал своей и чужой жизнью ради эффектного кадра. Научился управлять рисками? Но как?
– Каскадёров правильнее сравнивать не со спортсменами, а с клоунами. Клоуну выполнять свою задачу тяжелее, чем другим цирковым артистам. Он так же ходит по проволоке, так же летает под куполом – и при этом должен ещё и дурака валять, а это во сто крат опаснее. Поэтому мастерство клоуна должно быть наивысшего пилотажа. Как и у каскадёра. Поставили задачу – обязан сделать не просто эффектный трюк, но и за актёра сыграть. По крайней мере, никто не должен заметить, что в кадре другой человек. Как ты это сделаешь? Решаешь сам. Нет никаких правил. Но. Вокруг люди, камеры, всё надо учитывать. Поэтому каждый дубль – серьёзнейший расчёт, как высшая математика.Вот работал я на съёмках второго варианта фильма «Директор», фильм практически полностью был завязан на трюках, гонках – ведь рассказывал о создании первого советского автомобиля. В первом варианте для трюков набрали призёров Союза по кольцевым гонкам, спортсменов, которые никакого отношения к кино не имели и хотели лишь друг перед другом повыпендриваться. И погиб исполнитель главной роли Евгений Урбанский. И трюк-то был простейший: машина прыгает с бархана на ровное место – и поехала дальше. Снимали под Самаркандом, в пустыне. Достаточно было положить два мешка песка в багажник, чтобы задняя часть машины перевешивала, и машина бы правильно приземлилась. А машина перевернулась через капот. Я потом смотрел эти кадры: машина едет на общем плане, пыль от неё – и ничего не видно, то ли Урбанский в кабине, то ли ещё кто. Можно подобрать дублёра. Тогда в машине с Евгением был водитель-спортсмен, чемпион Союза. Он жив остался – сразу сгруппировался, залез под руль. А Урбанский, наоборот, весь выпрямился и получил смертельную травму головы. Замечательный был человек и артист – и так бессмысленно погиб. Ну не должен актёр участвовать в трюковых съёмках! Во втором варианте на главную роль утвердили Николая Губенко. Ставить трюковые съёмки назначили меня. Я работал с целой командой – каскадёрами, механиком, конструктором. Сняли без происшествий. Для меня это высшая оценка работы.
Камикадзе
– Бомбардировщики Туполева, легендарные МиГи и Ил-2, Ту-104 – все эти самолёты летали на моторах, созданных моим отцом. И на самолёте Ант-25, на котором Чкалов пролетел без посадки из Москвы в Америку через Северный полюс, тоже стоял мотор Микулина. Конечно, отец хотел, чтобы я пошёл по его стопам. Я ещё пацаном начал работать на заводе слесарем-сборщиком. Узнал технику изнутри. Потом поступил в автомобильно-дорожный институт, но так и не закончил – увлекло кино. Материнские гены пересилили, мама была режиссёром, много лет преподавала во ВГИКе, Валерий Усков и Владимир Краснопольский – её ученики. В юности часто бегал на «Мосфильм», снимался в массовке – в «Войне и мире», например. Тогда я, конечно, и предположить не мог, что кино станет делом моей жизни. Мне нравилась атмосфера, а «болел» я другим – спортом. Занимался авто- и мотогонками, был чемпионом Москвы по велосипеду на треке. Для тренировок очень хорошо подходили холмистые окрестности Николиной Горы, где у отца была дача. Дачу эту, кстати, отец получил забавным образом. После какого-то заседания Политбюро Сталин, проходя мимо отца, спросил: «Ну что, Микулин, на дачу поедешь?» «У меня нет дачи, товарищ Сталин», – ответил он. На следующее же утро к нам в дом пришли люди в погонах и велели отцу следовать за ними. Это сразу после окончания войны, так что понимаете, что это было за время. Отец даже хотел какие-то вещи взять, но офицеры сказали – ничего не брать. И привезли отца не в застенок, а в дачный посёлок. Велели показать на карте-плане Николиной Горы, какую дачу он хотел бы получить. И отец наугад ткнул пальцем в развёрнутый перед ним план. Перед этим похожая история вышла с телефоном. Срочно нужен был отец, а найти его не могли. Сталин разозлился: «Так позвоните ему!» Ему ответили, что у Микулина нет телефона. И ровно на следующий день пришли люди с малиновыми околышками на фуражках и поставили в кабинете отца телефон – прямой со Сталиным. Я потом спрашивал отца: «Ты звонил ему?» – «Только два раза»… Мой отец был человеком, начисто лишённым личных амбиций и стремления к каким-то материальным благам. Он служил стране – вот что было главным. И Сталин это ценил. И, возможно, ещё то ценил, что отец никогда ни с кем не обсуждал свою работу, правительство и людей, с которыми общался. Просто делал своё дело. Думаю, поэтому репрессии его и не коснулись, чуть ли не единственного среди генеральных конструкторов. Даже Берия под него копал. Рассказывали, что Лаврентий Палыч как-то пришёл к Сталину и сказал: «Микулина видели на Киевском шоссе. Он был с девушкой. Они свернули в лес. И вообще он «гуляет». Что будем делать с ним?» Уж не знаю, в чём тут был криминал, может, отец с кем-то прогуливался в рабочее время? Ну а Сталин, посасывая трубку, ответил Берии в своём излюбленном стиле: «Завидовать!» И все наезды на отца на этом закончились.
Конец отцовской карьере пришёл после того, как на одном из заседаний, когда Хрущёв стал давать какие-то указания по техническим вопросам, по моторам, отец его прервал: «Вы, Никита Сергеевич, лучше занимайтесь сельским хозяйством и кукурузой, а я буду своей техникой». После этого его, академика, генерала, руководителя завода, стали отстранять от работы. Хрущёв решил, что не нужен государству талант Микулина! В общем, отправили отца на пенсию, хотя он был ещё полон сил и идей. Отец умер в девяносто лет.
Второй случай был на съёмках фильма «Тайник у красных камней». Там «Волгу» должен был тащить на прицепе, на жёсткой сцепке, ГАЗ-69, который по весу очень мало от неё отличался. А дорога горная, да ещё артист совершенно не умел машину водить. Я начал объяснять режиссёру: «Ему нельзя это делать, даже если чуть-чуть повернёт руль – улетит в пропасть». В ответ: «Нет-нет! Будет так, как я сказал!» Слово за слово… А режиссёр был зятем министра культуры Украины, поэтому амбиции зашкаливали. Я: «Хорошо, пишите, что всю ответственность за съёмки берёте на себя. И снимайте! А я рядышком посижу». Режиссёр такого не ожидал, потому что он-то, мол, величина, а я так, водила. Он: «Нет, ничего подписывать не буду!» В общем, отправил он актёра и второго водителя на тренировку. Актёр рулём что-то не то сделал – и его занесло. Но тихонечко, я знал, что в том месте, где они тренировались, ничего серьёзного произойти не может. В итоге ту съёмку всё-таки отменили. И потом сделали по-моему!
Вот сегодня мои молодые коллеги, как я вижу, совершенно не способны вступать в спор с режиссёром или предлагать свои идеи, разработки. Характеры, натуры другие. Они – исполнители. Что им скажут, то и делают. При этом иногда подвергают себя совершенно бессмысленному риску. В последнее время было несколько случаев с тяжёлыми последствиями из-за того, что работали каскадёры-дилетанты. Я только руками развожу: камикадзы! Вот у меня почти за сорок лет карьеры ни одной серьёзной травмы. И это не потому, что я везучий, а потому, что голова всегда была на плечах. И думать приходилось не только за себя, но и за всю мою каскадёрскую команду.
И только пыль из-под колёс
– Первый мой фильм в качестве каскадёра – «До завтра», как раз про автомобильные гонки. Тогда уже понял, что в каскадёрском деле нужно всегда держать ухо востро. Снимали в Крыму, в горах. У меня тогда был собственный «Крайслер» – большая семиметровая мощная машина. Приспособлений для оператора никаких, его просто привязывали к лобовому стеклу. Мы носились, а он, вот такой «распятый» и с камерой, лежал на лобовом стекле и снимал. В одном эпизоде нужно было быстро проехать километра три по горной дороге и снять всё одним дублем. Я проверил точку, с которой мы должны были стартовать, – с горы, проверил весь путь. И вверху, и внизу стояли милицейские посты – останавливали посторонние машины. Никаких переговорных устройств не было – «переговаривались» ракетами. Внизу пускают ракету – значит, у них всё готово, мы пускаем – значит, выезжаем. А что значит выезжаем? Летим с заносами, пыль из-под колёс! И вдруг с просёлочной дороги – велосипедист. Никто и подумать не мог, что кто-то с этой тропы может выехать. Я на полный газ нажал и юзом прошёл мимо. Просто чудом избежал наезда. Вот с этого момента я и понял, что надо предусматривать всё, даже то, чего не может быть…
Признаюсь, иногда на моё усмотрение – и только в исключительных случаях! – во время съёмок гонок дорогу не перекрывали. Потому что предупредить и проинструктировать десятки водителей в потоке просто невозможно – проще промчаться. Конечно, я отдавал себе отчёт, что одно неправильное движение или интуиция обманет – и может случиться несчастье, поэтому к каждой такой съёмке относился с повышенной ответственностью. Помните проезд «скорой» в фильме «Забытая мелодия для флейты»? Там врачи спешат к герою Лёни Филатова, у которого случился сердечный приступ. На «скорой» (это был «рафик» – дикий, трудноуправляемый!) несусь я в общем потоке со скоростью под сто. И так же была снята отличная погоня в «Стариках-разбойниках». Там ГАЗ-21 мчался по подземному переходу и даже спускался по лестнице. Я пошёл на этот риск – пешеходы не были предупреждены. Люди разбегались, испуг был естественным – эффектнейший получился эпизод. Затем «Волга» по ступеням взбиралась на пешеходный мост через Яузу около Павелецкого вокзала. Увы, высокие киношные начальники, отсмотрев материалы готового фильма, решили, что такое показывать нельзя, мол, завтра все водители будут так ездить! И погоню под наши с Рязановым слёзы пришлось вырезать. А ведь она получилась не менее захватывающей, чем в «Берегись автомобиля». В сценарии было написано: «Погоня». Я придумал идею. Рязанов придал ей художественную форму, а Андрей Петров написал прекрасную музыку. И получилась романтическая погоня. Рязанов, кстати, хотел, чтобы за рулём во всех кадрах обязательно был сам Иннокентий Михайлович. Я отговаривал: «Снимайте крупные планы, но во время погони сажать за руль неумелого Иннокентия Михайловича бессмысленно и опасно!» К тому же я тогда, в свои тридцать лет, был похож на молодого Смоктуновского. В конце концов, убедил-таки Рязанова. Так что Деточкин во время погони – это я.
Скандалист
– Мне посчастливилось работать со многими известными режиссёрами – с Рязановым, Тарковским, Швейцером, Райзманом, Быковым, Наумовым, Кеосаяном… Самым экстремалом был, конечно, Кеосаян. Помню, снимали мы фильм «Где-то плачет иволга» – о коммунистическом подполье в Норвегии. Кажется, это 82-й год. Много трюков, в частности взрыв легковой машины. Я, кстати, всегда спорил с режиссёрами, которым почему-то обязательно нужно, чтобы каждая машина, которая, по сюжету, попадает в аварию, взрывалась. В жизни машины очень редко взрываются и горят крайне редко. Даже если со всего маху и в стену, и то не загорится. Но режиссёры настаивают, им нужен эффектный кадр. И Кеосаян настаивал. В фильме есть эпизод: подпольщики убегают на машине, которую водитель в итоге направляет в грузовик с немецкими солдатами. И грузовик взрывается. Вы представить себе не можете, что такое четыре килограмма тротила. Такой заряд может большой дом превратить в труху. Снимали в Таллине, в Старом городе. Я уговариваю Кеосаяна: «Эдик, ну нельзя этого делать!» Не уговорил… И пришлось мне ехать с тротилом в кабине, который пиротехник должен был взорвать по команде – после того, как я, за секунду до столкновения, выпрыгну из кабины. А если бы он случайно раньше времени нажал на свою кнопку? В общем, сказать, что мне было страшно, – не сказать ничего… Хорошо, я предупредил Кеосаяна, оператора и всю группу, чтобы они отошли на сто метров от места взрыва и встали под козырёк у подъезда. Сам я выпрыгивал метров за двадцать. И как ахнуло! Прямо в кадр влетела крыша машины вместе с запасным колесом. Вышибло шестьсот рам в домах. Скандал был до Политбюро! После этого в Таллине три года кино снимать было запрещено.
Кстати, я в этом фильме сыграл маленькую роль. Дважды мне такое выпадало. Амбиций актёрских у меня никогда не было, просто по необходимости снимался – выручал. Тогда у Кеосаяна не приехал артист, который должен был играть коменданта города, эсэсовца. Он: «Саш, ты будешь играть». Я: «Не буду. Не хочу!» Он: «Не-не! Надо. Только у тебя подходящая фактура». Пришлось. Второй раз я снимался в «Тегеране-43». Играл убийцу – на грузовике сбиваю телефонную будку с героиней Белохвостиковой. Кстати, кафе, в котором она и я перед этим сидим, снимали в Париже, а сцену с телефонной будкой – уже в Москве. В будке, конечно, стояла не Наташа, а манекен, очень на неё похожий.
Пьянству бой!
Александр Микулин
– Недавно, накануне моего 80-летия, мне вручили диплом Высших режиссёрских курсов – как самому старому студенту. Дело в том, что закончил я курсы в 1980 году, а бумажку об окончании так и не забрал… Это не мешало мне написать несколько сценариев. По одному из них фильм запустил! Скажем так, это была художественная реклама машины «Нива». Сценарий все одобрили, особенно Министерство автомобильной промышленности. Такие там были фантастические трюки! «Нива» под водой ездила! Не как в пафосных фильмах о Бонде, там монтаж, а по-настоящему – до пяти минут на глубине по дну! Поначалу всё складывалось отлично. Потом начались разборки. В сценарии была сцена: грузинская деревня, застолье… В этом наше партийное руководство увидело первую крамолу. Вышло распоряжение: «Пьянки в деревнях заменить митингом или собранием колхозников. Сцены выпивания запретить!» Дальше, по сценарию, в «Ниве», чтобы продемонстрировать её внушительную грузоподъёмность, везли корову. Молодая коровёнка стала второй крамолой. Вердикт был такой: «Корову заменить другим животным». Клянусь, у меня сохранились эти документы! Короче, фильм превращался во что-то непотребное. Потом меня вызвали на большой худсовет. И Николай Трофимович Сизов, директор «Мосфильма», сказал: «Саша, или вы убираете эти сцены, или картину закрываем!» В общем, решил я уйти с этого собрания. А среди партийных руководителей сидел один тип, который больше всех требовал всё убрать. Встал я и на ходу уже бросил этому человеку, запрещавшему сцену грузинского застолья: «Товарищ, я-то на «Мосфильме» работаю с 60-го года и прекрасно помню ваши похождения в нетрезвом виде!» И ушёл, заметьте, не хлопнув дверью. Вот так не стал я режиссёром. Из-за характера. Он у меня отцовский – не умею миндальничать с начальством, особенно когда оно, начальство, губит хорошее дело. Между прочим, отец очень недоволен был тем, что я стал каскадёром. Резко высказывался по этому поводу. «Ты человек никчёмный, – говорил. – Вот стал бы главным инженером на заводе, вот тогда бы ты был человеком!» Но потом изменил своё мнение. Правда, это уже друзья передавали его слова: «Саша себя нашёл в своём любимом деле, и здесь он род Микулиных не посрамил». Им говорил, а не мне. Характер!..
фото: личный архив А. Микулина; Вячеслав Бобков/МИА "Россия сегодня"
