Автор: Диляра Тасбулатова
13 июля страна, по идее, должна отметить столетие Михаила Пуговкина, артиста поистине «народного», как ни затерто это слово.
Тем не менее «народнее» Пуговкина уж точно не сыскать: причем именно он воплощал лучшую сторону народа - склонность к веселью, балагану, шутке-прибаутке и пр. О таких говорят – балагур, озорник, всё ему прощая: весельчаки даже в заключении выживали чаще других, побеждая тюремный мрак своим жизнелюбием. Вот и на Пуговкине уже со времен его нищенского деревенского детства будто лежала «печать судьбы»: ни дать ни взять Мишка-артист, как говорят простые люди. Украшение любого застолья, да хоть посиделок на завалинке, учитывая, что народ здесь всё больше суровый, мрачный, немногословный. Ну, за редкими исключениями…
Пуговкин, будучи еще совсем маленьким, от горшка два вершка, постоянно приплясывал, корчил уморительные рожи, мог рассмешить кого угодно, в том числе и самого «неподкупного», скупого на смех, измученного непосильным деревенским бытом. Недаром о нем до сих пор помнят - вот он как раз-таки не затерялся в анналах истории советского кино, в отличие от многих других. По сути, он и есть наш отечественный Бурвиль, ну или Фюнес, то есть артист, создавший собственную комическую маску, что сделать чрезвычайно трудно (даже сверхгений Чаплин нашел свой образ далеко не сразу).
Любопытно, однако, что в театре (который он позже оставил ради кино, предпочитая его всему на свете) он играл и трагические, серьезные роли, зато на экране «отрывался», буквально купаясь в карнавальной стихии комического. Цельный был человек, комик от природы – внешность, ухватки, какое-то детское простодушие, пластика, умение петь-танцевать и при всем при этом абсолютная интонационная точность. Абсолютный слух, без наигрыша. Словом, в нем одном было столько достоинств идеального комика, что кажется уже какой-то небывальщиной.
Кадр из фильма "Огонь, вода и медные трубы"
Тем не менее, таких как Пуговкин, гениями называют нечасто: гений должен играть какого-нибудь там полководца или очередного героя римской истории в тоге и на котурнах; сверкать очами, низвергать, распекать неразумных и пр. Ну, как Михаил Ульянов, которого вечно заставляли примерять на себя маршальский мундир Жукова, который ему самому был уже вот где - и мундир, и его обладатель, 15 раз он его играл. Зато сатиру его не приняли – ну, скажем, в фильме Михалкова «Без свидетелей», где этот величественный актер изображал кривляющегося негодяя, - как, собственно, и графомана Кима Есенина в панфиловской «Теме».
Пуговкин – другое дело, наш человек, участие которого в любой картине обеспечивало ей успех: беспроигрышный вариант, почти как Мэрилин Монро, извините за сравнение. Недаром прокатчики говорили - мы, мол, с ваших фильмов кормимся.
Однако и у него были проблемы: как всякий актер, он мечтал о большой роли, а не о вставных эпизодах, блестящих выходах на пару минут. Но вот тут Пуговкину, к сожалению, не везло. Нет, в профессии он не разочаровался и на площадке работал как вол (все отмечали его редкостный профессионализм), но… Кстати, у многих «эпизодников» - Крамарова, Басова, Виктора Павлова была такая же судьба, не говоря уже о великой Раневской. То, что роль нужно брать «на вес», как говорил Басов, а не «на время» (присутствия на экране) – пожалуй, отговорка, всего лишь самоутешение.
И, хотя глядя на Пуговкина, кажется, что он и этому радовался, до конца жизни не веря в свое везение, будучи человеком совсем простым, деревенским, с тремя классами образования (плюс, конечно, театральное училище), - это, видимо, не совсем так. И ему хотелось, разумеется, большего.
Кадр из фильма "Иван Васильевич меняет профессию"
Это большее в нем, между прочим, разглядел Гайдай, въедливо точный в выборе актеров, невыносимо требовательный, иногда до самодурства. Пуговкинский Якин в «Иване Васильевиче» - вот где и умора, и второй план, и злая сатира, и ирония, и бог знает что еще. Это вам не просто ха-ха, хи-хи, тут такой объем, который далеко не всякому под силу. Не вижу, кто бы мог сделать это лучше – там вообще идеальный кастинг, из тех, что нынче может разве что присниться.
Вообще в его судьбе часто просматривается то, что можно возвышенно назвать «перстом» - ну, или везением: Пуговкин играл с 16 лет, замеченный театральным режиссером Федором Кавериным, которого сейчас знают разве что историки отечественного театра, хотя в свое время он блистал как новатор. Каверин заметил Пуговкина в спектакле одного из московских драмкружков, который юный Миша посещал без отрыва, как у нас писали в рекомендательных характеристиках, «от производства», работая на заводе электромонтером. В голодные тридцатые, часто недоедая (семья Пуговкиных, видимо, ринулась в Москву, чтобы хоть как-то выжить, в 1938-м).
В 1941-м, восемнадцатилетним, пошел на фронт добровольцем, стал разведчиком, бежал из окружения, был тяжело ранен, едва остался в живых, случайно избежав ампутации ноги (началась гангрена) – словом, «счастливчик», практически «баловень судьбы». Не приведи, господи, конечно – даже читать об этом страшно.
Вернувшись с войны, работал в театре, потом начал сниматься. Как пишет Википедия, «всего исполнил около ста ролей, в основном комедийных. Часто играл бюрократов, подхалимов, взяточников, очковтирателей и приспособленцев». «Приспособленцы» - звучит забавно: видимо, под это определение попадали те, кто смог хотя бы один костюм себе справить, а под категорию взяточников - хотя были и такие, с нынешними, правда, никакого сравнения, - те, что были рады коробке конфет за мелкую услугу.
Кадр из фильма "Не может быть!"
Несмотря на сотню ролей, именно Гайдай, о котором Пуговкин, переживший его на целых 15 лет, всегда вспоминал с неизменным восхищением, сделал этого актера. Гайдай даже давал своему любимцу сценарии – чтобы тот выбрал роль сам (дело неслыханное), на что Пуговкин неизменно отвечал, что с радостью подчинится режиссерской воле, выбирать не будет. Однако в конце концов их выбор часто совпадал, порождая шедевры - хиты, которые до сих пор не устарели и идут по ТВ в прайм-тайм, продолжая наращивать аудиторию. И более удачные, и менее: кстати говоря, по прошествии времени даже относительные гайдаевские «провалы» выглядят как достижения. Сам Пуговкин ценил своего «Пигмалиона» очень высоко, противопоставляя ему так называемое «авторское», интеллектуальное кино: если, рассказывал он, в Доме кино на просмотре сидели десять человек, значит, его посмотрят миллионы зрителей. Ну и наоборот – когда профи нравится, кинотеатры будут пустыми.
Тот редкий случай, когда в своем роде оказался прав Пуговкин, человек, в общем, простой: не умаляя значения условного Тарковского, критикам всё же стоило отдать дань гениальности Гайдая, переживавшего свою «несерьезность» словно клеймо. Как говорил Андре Моруа, предпочтение отдают людям скучным - видимо, считая смех проявлением низменным.
Конечно, «12 стульев», «Не может быть!» или «Спортлото 82» не могут сравниться с «Операцией Ы» или «Иваном Васильевичем» - тем не менее и там, в относительных неудачах мастера, есть энергия смешного. Пуговкин, главные у него были роли или эпизодические, неважно, - один из тех, кто был способен вписаться в фантасмагорический мир гайдаевского юмора, часто совершенно абсурдного, построенного на сложной системе гэгов – собственно, он у нас был единственным, кто умел это делать.
Как ни странно, оба они, и Пуговкин, и Гайдай, боюсь, до сих пор недооценены.
фото: Советский экран/Fotodom; kinopoisk.ru
