Автор: Диляра Тасбулатова
«Восьми с половиной», одному из самых сложных фильмов Феллини, о котором до сих пор идут споры, исполнилось ровно 60. Опасный возраст, особенно для кино, которое, как известно, быстро устаревает - по сравнению, скажем, с литературой.
…В книге «Делать фильм», написанной самим маэстро и даже изданной на русском, слегка набросан сюжет «Восьми с половиной», не совсем, впрочем, совпадающий с окончательным вариантом, то есть с готовым фильмом. Читая о перипетиях судьбы Гвидо Ансельми, alter ego самого Феллини, окончательно запутавшегося в жизни, женщинах и даже в фильме, над которым он работает и одновременно не работает, невольно сравниваешь его с готовым «продуктом».
И вот что интересно: описанное словами кажется мало того что нелепым, но и совершенно невозможным для воплощения средствами кино - как это сделать, кто это может сыграть, как перейти из реальности в сон и обратно? Как это возможно, чтобы отец героя, явившись ему во сне (снов здесь вообще много), попросился обратно в …могилу? Как обнимающая Гвидо мать вдруг превращается в его жену? (В записках-набросках нет фрейдистского уточнения, зато в фильме мать внезапно целует сына взасос, а когда он в ужасе отстраняется, то видит, что это, слава богу, жена). Как, всего лишь от повторения трех ничего не значащих слов - АЗА НИЗИ МАЗА, простодушного ребяческого заклинания, герой внезапно погружается в детство, чья волшебная атмосфера окутывает и защищает его и во взрослом состоянии, словно околоплодные воды? Недаром в привидевшейся Гвидо сцене с гаремом его вновь окунают в ту же, что и в младенчестве, купель - только уже не материнские руки, а заботливые руки множества его любовниц, случайных и постоянных, среди которых затесалась и его собственная красавица-жена.
Кадр из фильма "Восемь с половиной"
Образы матери, жены, многочисленных любовниц и даже проституток, о ком Феллини отзывается с нежностью, как о тех, кто впервые погрузил его в мир плотской любви, бесконечно перетекают друг в друга. И чисто монтажно, бессюжетно, повинуясь скорее бессознательному, нежели рацио, и следуя внутренней мелодии, каковая пронизывает его восьмой с половиной по счету, «кризисный», фильм.
Так вот, если бы вам довелось, еще не видя этого фильма, прочитать этот «бред», где сновидение и явь постоянно меняются местами, вы бы точно не смогли вообразить это на экране. И не только вы, я, он, она, но и миллионы других, то есть никто в целом мире. Это не привычное славословие в адрес абсолютного, как бы ни стерлось это слово, гения (в котором он, разумеется, не нуждается), а оторопь, чуть ли не мистическое озарение при столкновении с вселенной, созданной им, словно сам Господь Бог постарался, буквально из ничего, из обрывков и отрывков.
Где подсознание становится вровень с сознанием, более того – обретает, можно сказать, плоть посредством движущегося изображения. Как известно, весьма ограниченного в средствах по сравнению с литературой, где уже потрудились гении модернизма, работая со словом (а не с камерой, заметьте). Неизвестно, что сложнее – в режиссуре сложность состоит еще и в том, что ты имеешь дело с массой людей, которых должен подчинить своему замыслу и порой тиранической воле.
Кадр из фильма "Восемь с половиной"
…Феллини сетовал, что родился поздно, в 1920-м, и потому не участвовал, как пионер-первопроходец, в создании матрицы, алфавита языка нового искусства, movie, движущегося изображения. Как, скажем, Гриффит, от которого он отстал чуть ли не на полвека, или хотя бы Жан Ренуар, родившийся раньше уже всего на четверть столетия. То и дело повторяя, что ему приходится пользоваться наработанным, Феллини тем не менее создал, шутя и играючи, как бы между делом, собственный язык, явив миру феномен неограниченных возможностей искусства кино. Жанр «фильма в фильме» потом появится у Трюффо («Американская ночь») и Вайды («Всё на продажу»), ну а в «Зеркале» Тарковского преобразуется в исповедь, которую Феллини скрывает за мерцанием живой жизни.
…Хотя ничего похожего по изощренности, сложности композиции, мастерскому владению пространством, кастингу, музыке, - то есть виртуозной оркестровке фактур, вы не найдете ни у кого больше, притом что гениев в мировом кино предостаточно. Разглагольствования о том, что Феллини, мол, не идет декаданс, что это художник «светлый», радостный, эдакий примиряюще латинский, средиземноморский, то есть добродушно-поверхностный и ласково ироничный в своем безбрежном оптимизме - все эти обывательские суждения не имеют к нему отношения. А если и имеют, то косвенно: он сложнее, чем нам представляется.
В его персональной исповеди, о которой сейчас идет речь, декорации будущего проекта, который Гвидо никак не может начать, напоминают (и толстяк-продюсер говорит об этом прямо) пейзаж после финальной битвы, то бишь ядерного Апокалипсиса. Это видение, очевидно, спровоцированное недавним Карибским кризисом, совпавшим с началом работы над «Восьми с половиной» не то чтобы постоянно преследует Гвидо (Феллини предпочитает обо всем говорить легко, без нажима и патетики), но уже входит в его сознание навсегда. Как возможность, перед которой меркнут все кризисы прошлого, и пресловутый «кризис гуманизма» в том числе.
Кадр из фильма "Восемь с половиной"
О чем ты думаешь? – вопрошает Феллини, цитируя героиню фильма, жену Гвидо, американская критикесса Паулин Кейл, прославившаяся своими хлесткими фельетонами на тему кино, и негодующая, что, мол, ни о чем таком автор фильма не думает. Да и вообще не думает, а просто ходит туда-сюда. И ведь правда – не думает, по крайней мере четко и артикулированно, как иные моралисты в поисках ясных ответов: изменять жене нехорошо, искусство должно вдохновляться верой (в Бога или марксизм, неважно), проститутка - исчадие ада, Европа устала, герой напрочь «исписался» (ну не скажешь же – «исснимался»), испытывая отвращение к жизни et cetera. Между тем, процесс мышления, неплохо было бы напомнить Паулин, хотя она уже почила в бозе (соболезную), отразить в кино невозможно, да и в хорошей литературе тоже, даже если черным по белому написано «я подумал». Подумав, подумал, как говорится.
«Восемь с половиной», хотя это и невдомек иным критикам, как раз преобразует процесс мышления, будь он неладен, в столь емкий образ, что его сложно ухватить дамам, подобным мисс Кейл, заокеанской знаменитости. В фильме как раз есть ее прообраз, некий критик-интеллектуал, жаждущий ясных ответов: католицизм или марксизм, или то и другое в сплаве? Вы приняли решение? В таком виде, когда вы четко не знаете, что хотите сказать, ваш фильм никому не будет нужен, отвечайте немедля. Как вы помните, Феллини мстит своему визави, надевая ему петлю на шею и вздергивая прямо в просмотровом зале - разумеется, в воображении. Чтобы наконец избавиться от потока изречений, бесконечного сухого анализа, интеллектуальной спеси и критиканского чванства.
Кадр из фильма "Восемь с половиной"
Я никому ничего не должен, кроме себя самого, как бы говорит Гвидо-Федерико, и Мастроянни, один из величайших актеров века, воплощает месседж своего патрона со всевозможной полнотой, никто другой не мог бы это сделать лучше. Что, согласитесь, чрезвычайно трудно - у Мастроянни здесь нет ни сцены гнева или какой-нибудь яркой речи, разоблачающей прогнившее общество, как это любят в американском кино; нет и внятного «откровенного» секса, известной приманки; нет борьбы за идеалы с риском для жизни; да, собственно, права Паулин, вообще ничего, на что можно было бы купиться, нет.
А что же тогда есть, позвольте спросить? Вот и продюсеры (напоминаю, это фильм о том, как человек не может снять фильм) беспокоятся: деньги выброшены на …что? На страдания европейского интеллигента, чувствующего приступы немоты, кризиса, невозможности говорить, заката? Ну, ну… Никто это смотреть не будет, язвительно сообщает ему критик (ну тот, повешенный). И Гвидо соглашается: да, видимо так и есть, кому это нужно…
И то правда: хотя «Восемь с половиной» знаменит, увенчан множеством наград, разобран на цитаты и пр., смотрят его, честно говоря, с усилием – и не только простодушные зрители, но, боюсь, и интеллектуалы тоже. За всех не скажу, но мнения слышала – устарел, самый его неестественный, особенно в сравнении с «Амаркордом» и ранними картинами, фильм; самый натужный, кризисный, промежуточный… После которого он теряет (притом, что «Амаркорд» был позже) энергетику и полноту власти над своей вселенной… В общем, что-то в этом роде.
Кадр из фильма "Восемь с половиной"
Сам Феллини, вечно прикидывающийся добродушным «средним итальянцем», в глубине души понимая, что он собой представляет, - знал, на что идет. И упрямо шел, как любят говорить, с открытым забралом. Никакого кризиса, полагаю, он не испытывал, а если отчасти и испытывал, то все равно дразнил почтенную публику, показав ей, как надо преодолевать свое смятение перед непознаваемостью мира.
Я, Федерико Феллини, в обличье Гвидо Ансельми, милого интеллигента, добродушного, сластолюбивого, слегка порочного, эгоистичного, чурающегося интеллектуализма и наделенного магией таланта, который теряю на ваших же изумленных глазах, покажу вам, как это делается.
Вот так и больше никак. Фокус удался. «Как вы это делаете?» - спрашивает Гвидо у фокусника, чья компаньонка угадывает мысли на расстоянии. «Не знаю, - отвечает он. – Сам не понимаю». Хороший ответ.
фото: SIPA; kinopoisk.ru
