Автор: Диляра Тасбулатова
«Пули над Бродвеем», один из прославленных шедевров Вуди Аллена, появившийся ровно 30 лет тому назад, сразу же стал знаменитым и был номинирован на Оскар.
Однако главную награду он не получил: Аллена обошел Земекис (что, возможно, справедливо) со своим широкомасштабным полотном «Форрест Гамп», более, разумеется, всеохватным, нежели эта скромная с виду история.
Зато Оскара взяла Дайэн Уист – за роль так называемого второго плана, сыграв стареющую звезду подмостков, у которой в недрах ее широких одеяний, по моде конца двадцатых, всегда припасена фляжка виски, из которой она то и дело «незаметно» отхлебывает. Уист (это ее второй Оскар, да и первый был за роль у Аллена, в «Ханне и ее сестрах», моем любимом фильме, по-чеховски меланхоличном) – блистательная актриса, умная, ироничная и умеющая работать стилизованно-пародийно. Чуть ли не издевательски, посмеиваясь над своими персонажами буквально на грани фола.
…Впрочем, Аллен плохих не держит, у него все как на подбор, – даже те, кто у других постановщиков нещадно кривляется на манер провинциального лицедея из Урюпинска (пусть и американского Урюпинска, один черт). Видимо, Аллен знает какой-то секрет, благодаря которому на площадке с ним и сущее бревно заиграет – и вот уже перед вами не тупой обрубок с двумя-тремя масками в анамнезе, а хорошая виолончель, настроенная самим маэстро. Уист же, думаю, и в настройке не особо нуждается, да и остальные участники ансамбля на высоте.
Кадр из фильма «Пули над Бродвеем»
Сюжет хорошо известен (ну киноманам-то точно, фильм знаменитый): некий драматург по имени Дэвид, молодой «задрот» с интеллектуальными амбициями, без конца поминающий Юджина О‘Нила в качестве своего идеала и гения сцены, пытается взять на абордаж театральный Нью-Йорк. Хотя уже две его пьесы благополучно провалились, продюсер и дружок Дэвида ищет средства на очередную постановку для своего приятеля. И заодно постоянно талдычит, что его умствования никому не сдались, будь, мол, проще и люди к тебе потянутся (а наш герой, ясное дело, упирается). Потрафлять низким вкусам публики он не намерен, лучше, как говорится, жить не по лжи, в бедности и скромности. И черт бы с ним, с театром. Да и с Нью-Йорком заодно.
Продюсер же внезапно находит средства на постановку (причем без поправок в сторону комедийности-народности, а строго в интерпретации Дэвида) – и находит, ясное дело, не у ихнего Минкульта, тот даст, держи карман шире, а у криминального авторитета. Некого Ника Валенти, пузатого дяденьки, крестного отца итальянской мафии (что сильно напоминает наши российские реалии девяностых). Валенти же ставит единственное условие – в постановке должна быть задействована его любовница, «маруха» по-нашему, клиническая дура из кордебалета, малограмотная шлюшка, дрыгающая ногами в бандитском ночном клубе, где мафиози обычно «забивают стрелку».
Кадр из фильма «Пули над Бродвеем»
… Как говорят в сериалах с продолжением, вы ознакомились с первой частью сюжета – следите за рекламой и скоро узнаете развязку (ну или основную, следующую за экспозицией, завязку этой истории).
И вот тут-то Аллен делает крутой поворот от винта: Чич, вся работа которого заключается в том, чтобы сидеть в зале и глазеть на репетиции, отчего он смертельно скучает, ему бы шары погонять в ближайшей бильярдной, вдруг подает голос. Ни дать ни взять Валаамова ослица: горилла, полуживотное, ни одной книжки в глаза не видевший, вдруг произносит внятную реплику человеческим голосом, без мата и угроз. И что говорит-то, надо же: советует, как поменять реплику и сюжетную связку (!). Так, мол, более оправданно («драматургически», хотя таких слов Чич, понятное дело, знать не знает, он и писать-читать не умеет). Дэвид поначалу злится, ошарашенный, но когда вся команда, вплоть до его любимой девушки, присутствующей на репетиции, в один голос хвалит предложение Чича, в некотором обалдении все же соглашается.
Дальше – больше: пьесу Чич, считай, перепишет заново и она, – о боги, дайте мне яду! – заиграет, как пишут в провинциальной прессе, яркими красками. (Ну если краски могут «играть», не будем, однако, придираться).
…Хотя фильм старый, спойлерить все же не буду: может, кто-то еще не видел, рекомендую, получите, как говорится, ни с чем не сравнимое наслаждение. Аллен в который раз высмеял интеллигенцию с ее умствованиями и неумением писать живо, ярко, убедительно – то бишь, как говорят старушки-театралки, «жизненно». Снабдить бандита талантом драматурга – это надо еще уметь, такие сюжетные повороты под силу только Аллену с его парадоксальным мышлением. И больше никому. Я, по крайней мере, таких смелых экспериментов – в классической, а не абсурдистской драматургии, где черт знает что происходит, – не припомню.
Кадр из фильма «Пули над Бродвеем»
Зрительный зал просто визжит от восторга, глядя, как Чич и Дэвид вдвоем пишут пьесу, переписывая все заново. При этом Дэвид то и дело восторгается – да у тебя талант, не хочешь ли ты стать драматургом? (говорит он Чичу). Нет, мрачно отвечает тот, я с 14 лет в криминале. И неохотно сознается, что грохнул парочку граждан свободной страны (на самом деле, думаю, счет идет на десятки). И ничего не почувствовал, когда убивал в первый раз? (с ужасом спрашивает Дэвид). На что Чич лишь пожимает плечами – нет, мол, не почувствовал, а что я должен чувствовать? Грохнул и грохнул, такие дела…
А вот за свою пьесу он, однако, «пасть порвет»: искусство, такой вывод мы должны сделать из очередной алленовской насмешки над нравами, – вечно и священно. Недаром кто-то в фильме вопрошает: кого бы вы, мол, спасли из огня: полное прижизненное издание Шекспира или человека? В ответ разгорается спор: человека; Шекспира; как тебе не стыдно, человек важнее; а как же Шекспир – и так далее…
Когда репортер спросил самого Аллена, кого же или что нужно спасать, тот ответил, что вот если бы горела твоя мать… А так… Но с другой стороны, бог с ним, с Шекспиром, вот если бы записи Армстронга горели…
Шутка, конечно, но, как говорится, в каждой шутке… Если копнуть глубже и отвлечься от комедийного сюжетного перевертыша, то он может повернуться и зловещей стороной: конкретная человеческая жизнь, так получается, – ничто против искусства, то есть чего-то абстрактного, даже если это великое искусство и порождение человеческого гения. Эдакая протофашистская идея, скрытая хитроумным Алленом за личиной комедии и издевки над нашими слабостями.
Гений и зло – две вещи совместные, вопреки Пушкину, вот в чем ужас-то. Еще Цветаева пушкинский тезис опровергла, сказав, что совместные. К сожалению. Вот и думайте сами, решайте сами, что хотел сказать этот вечный пересмешник. А если у него спросите, он опять начнет уворачиваться и говорить, что вот если бы записи Армстронга... Впрочем, я не знаю… Ну и прочее.
Он всегда так делает: сколько я интервью с ним читала – всегда. Свидетельствую. Видимо, самим придется думать, «что хотел сказать художник». Как говорил Данелия: не знаю, критики мне потом разъяснят, что я хотел сказать.
фото: kinopoisk.ru
