«Красота по-американски»: На краю Вселенной

Автор: Диляра Тасбулатова

В этом году «Красоте по-американски», в свое время заслуженно объявленной «культовой» и стяжавшей около 90 наград (а может, и больше), исполняется четверть века. «Красота», однако, в кавычках и без, не стареет.

… Таинственный фильм, начиная с непереводимого названия: «Американская красота» (American beauty) – на самом деле название сорта розы кроваво-красного цвета, нежной и хрупкой, сложной в уходе и потому не всем доступной: дорого. Вот эти цветочки как раз и растут во дворе семейства некого Лестера (Кевин Спейси, выдающийся актер, впоследствии не сыгравший ничего лучшего), состоящего, кроме него самого, из стервы-жены, суетливой риелторши (Аннет Беннинг, прекрасная актриса), и дочки-подростка.

В самом начале фильма Лестер сообщает, что он уже мертв и вещает, таким образом, с небес, предупреждая, что перед нами события годовой давности: смотрите, говорит, что со мной за это время случилось, почему меня убили и как я переживал кризис среднего возраста (ему 42). Исповедь мертвого, воспоминания о прошлом из туманного далека, нам, пока еще живым, недоступного. Хроника объявленной смерти по-американски, лента жизни, раскрученная назад, финал означает начало – и наоборот.

Забавно, что «мертвым», хотя и не физически, а, так сказать, ментально, Лестер был уже давно: дурацкая нелюбимая работа, такая же нелюбимая стерва-жена и вредная дочка, которая папашу на дух не переносит, даже убить мечтает, хм. (Мамашу, впрочем, тоже не переносит: подростковый бунт, отрицание идеалов «предков» и так далее).

Оживает этот Лестер только при виде дочкиной подружки, некой Анджелы, развязной девицы, то и дело толкующей о сексе: все, мол, меня хотят, буду моделью, а когда я иду по улице, мужики начинают вибрировать. Хотя «завибрировал» от ее красоты (ничего себе девица, но не абсолютная красотка, просто юная) пока что ровно один дядя, да и то на 20 лет старше, а то и на все 25. Хотя, как ни крути, это ни кто иной, как сам Кевин Спейси, пусть и изображающий лузера: харизму, однако, не спрячешь.

Есть еще сосед, юноша по имени Рикки, который снимает всё подряд своей портативной камерой (про него говорят, что он якобы псих, потому как отсидел в дурке), и его агрессивный папаша, бывший вояка, «ястреб», патриот и милитарист, плюс тихая незаметная мамаша, его благоверная. Скорее тень – во всех смыслах, включая сюжетный.

Между этими персонажами, числом семь (если не считать случайного любовника лестеровской жены, но он тут проходит в качестве триггера, чтобы главному герою почувствовать себя свободным от каких бы то ни было обязательств, включая выплаты за дом) и происходит драма, постепенно перерастающая в трагедию. Ружье таки стреляет, хотя направлено на безобидного, в общем, человека, среднестатистического обитателя американского пригорода с невыплаченной ипотекой, комплексами, фобиями и потаенными страстями. Всё его «преступление» супротив нравственности и семейных ценностей (широко пропагандируемых, поверьте, не только в наших широтах) состоит в утренней, извините великодушно, мастурбации, то есть в бесплодном действии, в своем роде унизительном. Жену он не хочет, а вожделенную Анджелу так и не использовал «по назначению», узнав, что весь ее трёп о своей многоопытности и раскрепощенности – именно что трёп, она, видите ли, оказалась девственницей.

…Критики, между тем, пишут, что фильм – как-то незаметно и неожиданно чуть ли не для самого себя и заодно автора сценария, обычного сериальщика, внезапно разразившегося хорошей драматургией, – вырос чуть ли не до шедевра. По крайней мере, до знаменитого, трогающего, как говаривали раньше, за душу и непростого для толкования произведения. До сатиры на Америку, при этом чуть ли не по-чеховски нежную, где всех жаль, жизнь проходит, а просвета не видно… Хотя это никчемное существование протекает, день за днем, в респектабельных интерьерах хорошеньких домиков предместья, от чего, конечно, не легче. И хотя вся эта унылая жизнь с ее зарегулированным бытом, встроенным холодильником, громадной кухней, садиком и прочими достижениями развитОго империализма, – и есть недостижимая мечта обитателей третьих стран, как-то, знаете, становится не по себе. Как говорила одна моя простодушная знакомая, замученная постсоветским бытом: и чего им не хватает? Квартира есть, мебель «норм», свекровь мозг не выносит – чем, спрашивается, они недовольны?  

Действительно. Подавай им небо в алмазах, с жиру бесятся. К слову сказать, зерно истины в ее словах есть: наблюдая, с каким трудом люди вокруг добывают хлеб насущный, поневоле обозлишься на сетования несчастных американцев. Но… Как сказал Джон Апдайк – мол, неизвестно, что именно приносит счастье, во всяком случае богатство и бедность на это явно неспособны. Именно что…

Материальное благополучие не может защитить Рикки, парня с камерой, соседа Лестеров, от произвола отца, который когда-то упек сына в дурку всего-то за попытку драки, где он просидит два года (именно в США долго практиковалась лоботомия, о чем повествует «Пролетевший над гнездом кукушки», и фильм, и роман); Лестера – от несправедливого увольнения и сволочного характера собственной жены, которая не слезет с него, пока он не выплатит эту чертову ипотеку; мать Рикки – от нрава мужа, домашнего тирана и так далее. И никто не защитит вас от пустоты существования, встроенности в систему, поглощающую ваше время, силы, душу, превращающего вас в винтик, механизм, шестеренку всеобщего благоденствия.

Справедливый вопрос – а что делать? – прозвучит в этом контексте совершенно правомерным: ясное дело, лучше так, чем поголовная нищета, произвол и диктатура. Кто бы спорил, власть силы, безгласность и прочие чудеса тоталитаризма во сто карт хуже. На свете нет иного пути, как говаривал старина Мюллер в известном сериале, кроме национал-социализма: ну а в нашем случае – развитОго капитализма.

Предвижу упреки в том, что я антиамериканистка. Не, не я, это Сэм Мендес – с него и спрашивайте, не я сняла этот фильм, где герои, подобно чеховским трем сестрам, маются от душевной  немоготы, от того, что и поговорить-то по-человечески не с кем, от видимого  благополучия,  фальши, тупости, жизни по регламенту, где механизмы так точно подогнаны, что не возникает малейшего трения.  

Нигде не лучше, кто бы спорил: но, видно, человек так устроен, что не может положить душу свою бессмертную в ипотеку, в залог материального благополучия. В этом, мне кажется, и смысл этой картины, ее тайна, ее упование, ее дух: для чего же мы живем, господа? Неужели чтобы выплатить наконец эту чертову ипотеку, лет сорок промаявшись на ненавистной службе? Как орет мамаша на дочь: я начинала в двухкомнатной квартире! У меня не было отдельного дома! Какая трагедия, надо же. Не в дупле же она жила, не в подвале в конце концов.

«Красота», однако, не только об этом, то есть не только о «критике современного буржуазного общества» (как любили выражаться советские пропагандисты): эта самая критика, сатира, ирония, синонимов много, будто подсвечена упованием героев на лучшую долю, на желание внутренней свободы, духовной и сексуальной. Переплетающихся здесь настолько органично, как они переплетаются и в реальной жизни: на ум приходит Оруэлл с его идеей свободы секса, противостоящего давлению общества. Как шутит мой приятель, объясняя свои постельные подвиги прошлого «борьбой с тоталитаризмом».

Анджела, которую Лестер представляет обнаженной и лежащей в лепестках той самой красной розы, названием сорта которой озаглавлен фильм, – и есть лакуна его внутренней свободы, мечта о слиянии с сущностным – через, извините, постель. По сравнению с этим актом, кажущимся ему невозможным, мастурбация, разумеется, – унижение. Игра в одни (простите) ворота. Но, заметьте, когда девушка станет доступной, он, узнав о ее девственности (то есть в своем роде беззащитности, детскости) прекратит свои поползновения и укутает ее попонкой, как ребенка. То есть похоть уступит место жалости, чувству отцовства.

Другая тема фильма, сделанного крайне изощренно, разветвленно и мастерски, – идея кино, как фиксации реальности, но при этом …ложной. То, что Рикки снимет на камеру, в дальнейшем послужит неверному истолкованию его собственным папашей, что и приведет к убийству. Подозревая Лестера в связи с сыном, его папаша, сам латентный гей (оттого-то и ненавидящий их), прихлопнет его: и как раз в тот самый момент, когда Лестер, только что отказавшийся от секса с Анджелой, рассматривает свои семейные фото, где его дочь еще малышка. Но ведь Анджела – подружка его дочки: стало быть, связь с ней психологически может быть истолкована как перверсия, символический инцест. И переступить эту грань он, как выясняется, не в силах.

Значит, кино, как способ отражения реальности, – тоже в своем роде перверсия, ибо изображение можно толковать вкривь и вкось. Ну, как в этом фильме: да и как в кино док., где главное может остаться за кадром. Рамка экрана порой служит препятствием для выяснения истины: в этом фильме ей, истине, помешала рама, разделяющая две половины окна (ну, кто не видел, хотя таких, наверно, ничтожно мало, сами посмотрите, поймете, о чем речь).

Толкуя шире, мы не узнаем истины (хотя она, несомненно, существует), видя лишь фрагмент ее: но истина, то есть камера, не всеохватна, и в этом заключен родовой грех кинематографа. Даже в «Фотоувеличении» Антониони, где фотограф заметил, увеличив картинку, дуло пистолета в кустах и потом еще и труп обнаружил, его фото не сможет служить уликой. Ибо при многократном увеличении становится похожим на абстрактную живопись. Его личное расследование ничем не кончается, а труп исчезает.

То есть «Красота по-американски» – фильм о непознаваемости, извините за трюизм, бытия. Которое не подчиняется ни бытовой, никакой иной логике: ни фиксация реальности, ни воображаемое, ни происходящее в действительности не может быть доказательством свершившегося. И даже закончив свой земной путь, Лестер, уже «оттуда», может иронически порекомендовать нам взглянуть на происшедшее: моя жизнь была пусть и ничтожной, но я старался быть живым. Мою жизнь оборвала пуля свихнувшегося милитариста, но оборвала в самый, возможно, счастливый момент, хотя моя смерть – еще одна случайность в цепи таковых. Ничего героического…

Может, именно поэтому эта картина завоевала столько призов и стала, так сказать, культовой – потому что повествует не о героях войны или каких-то страстотерпцах, а о нас с вами, обычных людях, бесплодных мечтателях на краю вселенной.    

фото: kinopoisk.ru