Автор: Диляра Тасбулатова
17 сентября был день памяти Владимира Басова, одного из самых ярких актеров советского кино. Личность, масштаб которой мы, возможно, оценили не сразу – как и Раневская, он навсегда запоминался даже в двухминутной роли.
О своем отце Владимире Басове рассказывает его сын, кинорежиссер Александр Басов.
Скажите, Саша, отец был человек тяжелый, с «аурой», как сейчас говорят? Занимал собою все пространство? Или?
- Знаете, может, это слишком литературно звучит, слишком благостно: многих так хвалят, был такой распрекрасный, замечательный, редкой души человек, учил нравственности, то да се… Но в случае с моим отцом это и есть подлинная, настоящая правда и свидетелей тому множество. Мало того, что он, обладая уникальным обаянием, буквально излучал его вокруг себя, но действительно был просто хорошим человеком. На редкость порядочным.
Правда, у него была своя ахиллесова пята: отец совершенно терялся от чьего-нибудь хамства. Просто застывал как соляной столб, не мог хамству противостоять, бледнел и не мог ничего ответить. Вроде человек такой сильный, многое мог решить – и КАК решить, красиво, элегантно, не напрягаясь, а вот от хамства терялся…
А сам никогда не хамил, не давил?
- Нет. Никогда. Не припомню такого.
И даже тогда, когда вы в школе там чего-нибудь вытворяли, как все подростки?
- Даже тогда не хамил и не давил. Наоборот. В отличие от других родителей, у которых всегда учителя правы, отец мог за меня заступиться. Как-то его вызвали в школу, он пришел и видит, как я стою перед учительницей - чуть ли не по стойке смирно. И отец мне прямо при них говорит: чего стоишь, мол? Садись! Тут учительница возмутилась: он должен стоять. Так положено! Он нахамил учителю! Тут отец в своей неподражаемой, очень вежливой и доброжелательно-обаятельной манере говорит: здесь же не армия, чтобы стоять навытяжку! И потом, говорит он, ведь неизвестно, кто кому нахамил - вы ему или он вам… После чего мне учительница (смеется) говорит: так вот оно что! Ваш отец еще хуже вас!
Стало быть, на нее знаменитое обаяние вашего отца не подействовало?
- Как ни странно. Хотя действовало почти на всех. А какой он был рассказчик! Жаль, тогда видео не было: записать всё это, так никакому Радзинскому не снилось. Показывать умел, подражать, передразнивать, изображать – Сталина там, Берия, всех исторических персонажей… И причем не берег талант, как многие юмористы - берегут для сцены, а в жизни ходят мрачные, не подступись. Мы как-то в Ростов к родственникам приезжали: и там кормящая молодая мама так увлеклась папиными байками, что не могла отойти: так и кормила, отвернувшись, и рот зажимала от смеха.
Он вообще был не то чтобы интеллектуалом в привычном понимании этого слова, а именно что интереснейшим человеком. Что называется, цельной личностью: ни прибавить, ни убавить… Ничего наносного, фальшивого, у кого-то заимствованного.
Потому и обаяние его не пустое, не притворное, на публику, он шармером никогда не был: за его очарованием всегда ощущался объем личности, глубина человеческая… Дети это всегда тонко чувствуют: а с детьми, и со своими, и с чужими у него проблем никогда не было. Потому что он и сам в чем-то был большим ребенком – в отличие от других взрослых не забывал, как сам был маленьким. Сейчас, когда я уже и сам старею, и своими детьми обзавелся, начинаю понимать, как это сложно – не трясти бородой и не поучать ребенка.
… Как-то раз мы с ним пошли на демонстрацию 9 мая. Мне было лет 14, как сейчас помню, то есть я был подростком – самым, как вы знаете, презираемым и третируемым представителем общества. Подростком, которого все распекают, и милиция, и тетушки во дворе, и от которого, понятно дело, все так и ждут какой-нибудь подлянки. Но я как раз был такой нетипичный подросток, интеллигентный и тихий. И вот мы с отцом идем себе по улице Горького – вообще странный это был праздник, непонятный какой-то, даже пива было негде купить, просто ходишь себе, бродишь по улицам – странно! Уж пива-то могли бы выдать ветеранам-то?
Так вот, отец куда-то отлучился, в «Националь», думаю, к знакомому бармену, который ему сигареты фирменные доставал: отец, хоть и был фронтовиком, нашу отечественную гадость типа «Беломора» не признавал. Ну вот, а я стою и жду его. И вот тут ко мне прицепился ветеран один: разоряется, что типа мы воевали, а вы тут ходите, разгильдяи и вообще… Просто пьяный был в зюзю этот ветеран, вот и орал на первого попавшегося. Я же молчал, как рыба об лед – говорю же вам, был воспитанный и тихий, кроме того, этот праздник, 9 мая то есть, весьма и весьма уважал. И ведь даже уйти не могу от ветеранских поношений, я же отца жду. Тут он, наконец, появляется. Ну, думаю, слава богу, сейчас отец ему выдаст. А отец, надо сказать, никогда не надевал своих орденов: на 9 мая пошел в какой-то американской майке, в какой-то кепке заморской, черт знает в чем, в общем: не ветеран, а прощелыга какой-то… Причем уже немолодой прощелыга-то…
Что, конечно, нашего пьяного ветерана еще больше раззадорило: ишь, думает он, яблоко от яблони. И уже на отца набросился. Мне было так обидно за него, так хотелось закричать: да у отца медалей и орденов побольше чем у вас! По сравнению с ним у вас какая-то фольга висит! Но не осмелился. И отец молчит. Так мы и удалились, ни слова не сказав. И, когда отошли, я посетовал: мол, почему ты не возразил ему? И вот тут отец мне преподал один урок. Говорит, дескать, что никогда не гордись тем, что сделал в прошлом… И я это навсегда запомнил. Как говорится, воспитывать можно личным примером, хоть это и банально звучит.
Капитан Басов
На войну он юнцом попал, совсем зеленым?
- Едва восемнадцать минуло. Отец себя искусственно «состарил»: чтобы на фронт отправили, годок себе прибавил. И число другое проставил… Интересно, что когда война уже была позади, он свой день рождения праздновал именно в день, который у него в паспорте. А не в тот, когда действительно родился.
А! Так вот почему в разных источниках совершенно разные даты его рождения – и год не тот, и число другое… Я еще подумала - чудно как-то: с чего бы ему молодиться? Оказывается, всё наоборот – он не «молодился», а «состарил» себя… Часто он вам о войне рассказывал?
- Так об этом много в моей книге написано, почитайте, там все воспоминания отца о войне – и как воевали, и как развлекали бойцов на фронте. Отец уже тогда мечтал о театре, хотя и театр, и мирная жизнь для его поколения были отодвинуты куда-то в неопределенную, неясную перспективу…
Из писем Владимира Басова матери:
«... Я и на фронте слегка занимаюсь театральной работой. Организовал на передовых позициях серию концертов. Артисты - бойцы и командиры, вчера стрелявшие из орудий, отражавшие атаки танков, нещадно уничтожавшие варваров, сегодня смеющиеся и веселящие других...
... Вы пишете мне о МХАТе и Малом, о счастливой встрече в Москве. Я сам мечтаю об этом, и мне кажется, что час разгрома и последующей хорошей жизни недалёк...
... Мне присвоили звание лейтенанта. В свободное время, которого, правда, мало, занимаюсь художественной самодеятельностью. Организованный мной красноармейский ансамбль дает концерты в самой примитивной обстановке: в землянке, на лужайке, в окопе... Программа весёлая, бойцы всегда бывают рады ей...
…Несколько раз в расположение нашего подразделения приезжала машина-фургон. Её тут же ставили в укрытие поближе к передовой. Разведчики или пехотинцы в сумерках разворачивали экран почти на нейтральной полосе. Из фургона запускали фильмы. Сначала, «для затравки», какой-нибудь видовой: березы, Волга, поля... Потом еще подобный ролик. Смотрели и с нашей, и с той стороны. В вечернем воздухе звуки музыки, речь разносились далеко и отчетливо. Когда аппарат перезаряжали - наступала тишина...
Вдруг на экране возникал Гитлер в сатирическом исполнении Сергея Мартинсона. Наши солдаты громко смеялись, а с той стороны прямо по экрану строчили трассирующими.
Я помогал девушкам-киномеханикам из специальной службы, на общественных началах, как комсорг дивизиона. И чувствовал себя причастным к кино…»
Интересно, что еще на войне отец все время мечтал о театре, о кино. А до войны?
- Как он говорил – мол, сколько себя помню, помню и эту жажду играть. И в детском саду, и в школе, где он изображал испанских грандов и «всех мушкетеров подряд», и в театральной студии при МГУ...
Из книги Владимира Басова «Сколько себя помню»:
«Меня, двухлетнего, двоюродная сестра, студентка-рабфаковка, однажды притащила в клуб имени Кухмистерова, где выступала в спектаклях «Синей блузы». Там понадобился ребенок, годный в новой боевой агитке изобразить что-то вроде младенца, олицетворяющего мир. Ребёнка выносили на руках в финале представления, и он должен был смотреть в зал лучистым взглядом. Наверное, это у меня лихо тогда получилось, потому что до сих пор помню аплодисменты в мой адрес на премьере. Возможно, я даже стал бы любимцем публики и появлялся на сцене каждый вечер, но тут случилась очередная мамина командировка и моя театральная карьера временно прекратилась.
Впрочем, я с малолетства любил декламировать и представлять разные сцены, а где-то в пятом классе участвовал в школьной самодеятельной постановке пушкинской «Полтавы».
Роль Кочубея я репетировал с упоением - в основном, почему-то, в лесу. Помню, особенно здорово выходил монолог, который обманутый гордый старик произносит в темнице перед казнью, «С собой возьмите дочь мою!» - я делал замысловатый жест рукой и изображал на лице презрительную саркастическую усмешку, обращаясь к соснам. Был уверен, что именно эта фраза должна решить мой успех на школьном вечере. Но меня осмеяли...»
Любопытно, что столкновение с войной, где, как мне кажется, не до мечтаний и фантазий, не убило в вашем отце мечту об актерстве.
- Более того: отец всегда говорил, что если бы он снимал фильм о войне, то без этой грязи и крови, а взял бы другую ее сторону, параллельную, понимаете? Не ту, что на виду… Что вообще-то и есть самое трудное.
Но устно, наверно, он вам много всяких ужасов о войне рассказывал? Таких «непечатных», что бумага не выдержит?
- Да ничего подобного! Никаких таких ужасов, хотя можно себе представить, как там было «весело». Обхохочешься. И вот тем не менее у него и военные воспоминания какие-то были такие… ну, светлые, что ли… Какие-то позитивные:
«Всякое было. Я командовал батареей, стрелял и сам попадал под огневые налеты. Служил в штабе артдивизии и на передовой. Занимал должность замнача оперативного отдела. Составлял карты, мотался по проселкам и бездорожью. Некогда было размышлять. На войне тяжело. Но человеку свойственно быстро обживаться. Чудом люди успевали подшить чистый воротничок, носили пистолет немного сзади - щеголевато. Голодали, теряли друзей, держались всё-таки.»
(Из книги Александра Басова «Владимир Басов: сколько себя помню»).
Я читала - действительно, лирические, светлые воспоминания. Хотя представить себе, чтобы в столь юном возрасте дослужиться до капитана – для этого, наверно, нужно было ад пройти, так?
- Разумеется. Убивали много, а оставшихся в живых просто повышали в звании. Вот так…
Да уж - «просто»…
- Вы правы, не так-то и просто, конечно… У меня сохранилась копия характеристики тех лет, где черным по белому написано, что «Капитан Басов своим личным участием обеспечил проход войск к Кёнигсбергскому порту и его взятие». Там он действительно проявил личное мужество огромное…
Но, повторюсь, распространяться об этом он не любил. Больше что-нибудь смешное рассказывал. Например, как один рядовой шел в атаку со страшным матом, а потом, когда его спросили, ЧТО он кричал, он говорит: «Ну, что, что? Ясное дело - за Родину, за Сталина!»
Притом, что «диссидентом» в общепринятом понимании он никогда не был?
- Понимаете, он верил в то, что систему изуродовали неправильные, нехорошие люди, и усатый в том числе. Что если собрать в одном месте тысячу интеллигентных людей – на каком-нибудь там острове, к примеру, собрать, – то они и построят коммунизм. Ха-ха, коммунизм. Вот отец Юнга не читал, а между тем у Юнга есть точно такое же предположение, но со знаком минус: если собрать на острове тысячу интеллигентов, говорит Юнг, то вместе они будут обладать интеллигентностью крокодила. Отец бы в такое никогда не поверил бы: в каком-то смысле он был очень советский человек. Сын красного командира, что вы хотите. Тоже идеалиста – хотя дед был философом, закончил в Тарту университет: по-видимому, и он разделял идеалы революции… Вообще коммунисты сами себя сгубили: воспитав такое количество идеалистов, вырыли себе могилу, идеалисты и опрокинули этот строй… Так я думаю.
Прописка для тещи
Когда родители развелись, вы остались с отцом?
- Ну да. Журналисты любят эту тему – развода.
Но это ведь тоже интересно, разве нет?
- С какой стороны посмотреть и как изложить. Некая девица из какого-то глянца прислала мне нечто, якобы написанное с моих слов, под названием «Треугольник». Какой такой «треугольник», спрашиваю? А, говорит, между Фатеевой, Басовым и Титовой – то есть моей мамой. Нет, говорю, я не даю разрешения эту ерунду публиковать. Не было никакого треугольника! И квадрата – тоже!
В самом деле не было?
- Вот и вы туда же. В самом деле не было. Моя мама, актриса Валентина Титова, ушла к Георгию Ивановичу Рербергу. Знаменитому, как вы знаете, оператору… Но никто ни у кого под окном, тем более «задрав голову», не стоял.
Какую голову, под каким окном?
- Ну, та девица так написала: что якобы Басов всю жизнь любил Титову, и когда она ушла, стоял под каким-то там окном, задрав голову. На самом деле Рерберг жил на первом этаже, и голову задрать было бы затруднительно… Ну, если ты не карлик… А отец карликом, как известно, не был, скорее наоборот. На самом деле, конечно, если серьезно, то развод для нас с сестрой был довольно мучительным. Если бы они сразу развелись, а это тянулось годами. Что не способствовало, как вы понимаете, благоприятной атмосфере в семье.
О женитьбе Басова на Титовой рассказывают забавные истории: как, например, она в первый раз представила его своим родителям. Дело было на вокзале: родители только что приехали в Москву, знакомиться с новоиспеченным зятем. Увидев Басова, который был старше своей жены почти на двадцать лет, теща закричала: «Какой ужас! Немедленно разводиться!» На что находчивый Басов тут же воскликнул, что, мол, если бы он встретил тещу лет эдак двадцать назад, тут же бы сделал ей предложение. С тех пор, как гласят апокрифы, теща всегда была на его стороне – даже в спорах с женой.
А когда Басов пошел к какому-то большому начальнику с просьбой прописать тещу, там не на шутку удивились: дескать, в первый раз в жизни видим человека, который хочет прописать тещу на свою московскую жилплощадь. И прописали без проволочек: видимо, в состоянии легкого шока.
Замечено, что все жены вашего отца – изумительные красавицы: Титова, Фатеева…
- Ну и что? Как у Заболоцкого: «И что есть красота? И почему ее обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?» Помните?
Да, помню, конечно… Хотя, знаете, в юности мне это казалось риторикой - красота есть красота, она выше критики…
- Вот и мне так казалось – но в юности. С годами я как-то с «сосуда» на «огонь» перешел, вот так… А у отца – да, это было: чтобы все шикарно, машина там отличная, чтобы рядом – красавица высшего класса. Купеческая закваска чувствовалась, у него в роду и купцы были.
Какой-то новый поворот разговора - до этого вашего признания мне казалось, что отец был человеком аскетичным.
- Да нет, в нем многое сочеталось – и часто противоположное. Демократизм – как его все эти мосфильмовские электрики, рабочие обожали! – с эдаким дендизмом. Но не снобизмом, боже упаси. Пошляком он никогда не был, ибо снобизм – есть все-таки пошлость.
Как говорил Андрей Битов, снобизм – свойство дикого человека.
- Вот-вот. И такого у отца никогда не было. Но «барство» - правда, такого как бы советского розлива, ему все же было свойственно, ну, любил он всё роскошное. Что в сочетании с демократизмом порой толкало его на странные поступки. Мы как-то поехали присмотреть себе дачу: и не какие-нибудь там шесть соток, отцу такое не нужно было - покупать, так виллу! - и нам показали шикарный загородный дом авиаконструктора Лавочкина – дубовые панели, два гектара земли вокруг. Но отец как увидел, в каких жалких домишках соседи ютятся, со своими четырьмя сотками и огородиками, как ему вдруг стыдно стало…
И что, из-за этого дом не купил?
- Нет, не купил. Так мы и остались без дачи. Но красавиц любил, чего уж там греха таить. Что его в определенной степени и сгубило...
Красавицам, как известно, нужна, как говаривали купцы, дорогая «оправа».
- Это вы про деньги? Деньги всегда были: отец, как и я, любил быть, что называется, «при деньгах». Зачем мы тогда дачу Лавочкина присматривали бы, если б денег не было? Это он тогда за «Щит и меч» получил по тем временам сумму астрономическую – 40 тысяч. Любил шикануть, да… Даже мрачнел, если не удавалось в достаточной степени заработать… У меня, кстати, может, и взгляды такие левые, я вообще такой «троцкист», потому что в доме всегда был достаток.
Так сказать, «от противного»?
- Именно так, от противного.
Во сюжет!
Этот достаток тяжело отцу давался – приходилось многие стенки пробивать, чтобы добиться роли, постановки?
- С одной стороны, он был, конечно, очень сильным человеком, умел пробивать все стенки. А с другой, если призадуматься – ну какие такие стенки были в Советском Союзе? По сравнению с нашими-то стенками? Которые вроде бы и из ваты, а не пробьешься…Не так и не эдак. При Советской власти, мне кажется, было легче жить.
Кому как. Как режиссер, он, конечно, много снял: и одно время снимал почти без перерыва… Но как актер, видимо, многого не доиграл - главных ролей у него ведь не было? Переживал по этому поводу?
- Он говорил: роль надо брать на вес. Длинная роль еще не значит – главная роль. Так он к этому относился…
Актерская карьера Басова началась, как вспоминает Евгений Стеблов, со случайности:
«В те годы предполагалось, что в картине (имеется в виду «Я шагаю по Москве») должно присутствовать критическое отношение к жизни. И вдруг - фильм, в котором всё хорошо. Совершенно асоциальная картина. Некоторые обвиняли нас в том, что мы всем довольны. Чтобы ответить на этот упрёк, Данелия и Шпаликов уже во время монтажного периода сочинили новый эпизод, где место необходимого в те времена «критика» занял недовольный всем на свете полотёр, выдающий себя за писателя. Артист, который должен был играть эту роль, заболел, и его нужно было срочно заменить. Режиссёр Владимир Басов, который тогда озвучивал свою картину, в этот момент случайно проходил по тон-студии. Данелия уговорил его выручить нас и сняться в этом эпизоде. Так в нашем кинематографе появился блестящий актёр».
Несмотря на его порой совсем короткие появления кадре, как в этом фильме, «Я шагаю по Москве», его до сих пор помнят…
- Да, он как-то умел быть ярким в эти две минуты. Запоминающимся. Разным. Он как-то купил в киоске – помните, были такие страшные фотки, продавались в киосках вместе с газетами, «актеры советского кино» назывались? – много разных своих фотографий, разложил их на столе и смеется. Довольный такой сидит и разглядывает. И говорит мне: смотри, как много людей на этих фотках! И все – разные!
А не один и тот же, но в разных предлагаемых обстоятельствах, имелось в виду?
- Ну да, ему важно было сыграть разные характеры, а не самого себя. А ведь многие, даже великие, актеры, играют из роли в роль самого себя.
Жан Габен, например?
- О, Габена не трогайте! Не замайте! Это как раз любимый был актер у отца. Идеал его… Габена он не то чтобы любил, а буквально боготворил.
Мечтал ли он о какой-нибудь роли, которая ему так и не досталась? Я не Гамлета, конечно, имею в виду. Это было бы слишком банально - все мечтают о Гамлете.
- Он мечтал о Сирано. Все приговаривал: что они, мол, с накладными носами играют? Мне-то не нужен накладной, со своим сыграю! Никто никогда так не произнесет знаменитый монолог про нос, как я! Полушутя, конечно, говорил, но всё же мечтал о Сирано отчаянно… И мне кажется, это действительно его роль, больше ничья: он и в жизни был чем-то похож на Сирано - такой же наивный, благородный, чуть что – в бой. За слабых, сирых и убогих…
Сватовство капитана
Примеры можете привести?
- Была такая история: однажды он так за Фрида заступился, как сделал бы, наверно, Сирано… Хотя получилось черт знает что. Фрид только что после отсидки вернулся – за «покушение на Сталина» сидел, смешно…Только не самому Фриду, конечно… Отсидел, вернулся, сидит себе тихо… Тихо, да не совсем: угораздило Фрида влюбиться в одну девушку, чьи родители оказались из партноменклатуры. И они в ужас пришли: хорош же поклонник у дочки: зэк, нищий, да еще еврей! Подозрительная личность, в общем…
Да еще и на Сталина покушался…
- Да, да, покушался и еще как: вместе со своим другом Дунским. Два маленьких робких еврея-интеллигента, Дунский и Фрид, решили Сталина пристукнуть, ясное дело… В общем, эти самые номенклатурные родители девушки были решительно против, хотя никогда вживую Фрида не видели. Отец же решил наладить отношения между ними и Фридом. И говорит Фриду: ты, говорит, стой тут, а я пойду, тобой притворюсь, я уже человек солидный, действующий режиссер, мне не откажут. Ну и «притворился»: Фрид, который нервно ждал отца у подъезда, вдруг услышал страшный крик на весь дом: я, кричит отец, по лагерям тут мотаюсь, а вы мне девушку не отдаете! Фрид, ни жив ни мертв, видит уже, что наряд милиции к дому приближается, спрятался в телефонной будке. Наладил отношения, смешно…
Кстати, вот что я нашла в ЖЖ: пишет неизвестная женщина, вспоминая некую Наталью Генриховну Высоцкую, бывшую «спецпоселенку», как тогда говорили. А попросту - дочь репрессированного, отбывавшего наказание в городке Инта, в ИНТАЛАГе, что около Воркуты. Ее отец Генрих Высоцкий как раз отбывал свой срок рядом с Валерием Дунским и Юлием Фридом. Как вспоминает Наталья Генриховна, оба, Дунский и Фрид, уже «выведенные» на вечное поселение в Инту из лагеря неподалеку, ходили настоящими зэками – в ватниках, обросшие, в резиновых сапогах. Потом им все-таки разрешили уехать в Москву, откуда они через некоторое время вернулись в Инту: но уже в качестве сценаристов фильма «Случай на шахте №8», режиссером которого был Владимир Басов. Для интеллигенции, так и оставшейся жить в Инте после отсидки, явление людей своего круга, да еще и киношников, было культурным шоком: таких людей в Инте, наверно, никогда не видели. Наталья Генриховна, тогда еще маленькая, десятилетняя Наташа, даже написала стишки, посвященные Басову:
Дядя Володя
В кино – капитан,
Снимет картину,
Возьмет капитал.
- Так и было: друзья для него были – святое. При всей его любви к порядку в доме, даже порой к роскоши, для друзей, пусть хоть они бомжами станут, всё что угодно мог сделать.
Мне рассказывали, что один из его друзей периодически спал у вас в ванне…
- Не периодически, а всего один раз. Причем не у нас дома, а в роскошной гостинице в Питере – забыл, то ли в «Европейской», то ли в «Астории». У отца тогда денежки были, и мы приехали в Питер втроем - я, отец и сестра. И поселились в этом роскошном отеле, похожем на квартиру богатого человека XIX века: картины, позолота, огромные комнаты, рояль, старинная мебель. Рублей 50-60 тогда это стоило в сутки…
Всего-то?
- Зарплата мэнээса советского, младшего научного сотрудника, за месяц. За сутки такую сумму отдать – это были деньги непомерные. В общем, роскошь, как будто во дворец с сестрой попали. Вечером я пошел в ванную в предвкушении приятного времяпрепровождения и в ужасе увидел, что в самой ванне - роскошной, на львиных ногах - лежит какая-то страшная грязная тетка, волосы длинные, нечесаные, три грязные куртки надеты одна на другую. Я чуть ли не с криком – к отцу: мол, у нас там в ванной такое творится! Надо бы милицию вызвать. Какая-то бомжиха к нам проникла! А отец мне отчетливо так говорит: это, Саш, не бомжиха, а ВЕЛИКИЙ композитор Каравайчук. И еще раз подчеркнул: ВЕЛИКИЙ.
Но почему - в ванне?
- Отец ему предлагал лечь в постель - Каравайчук прослышал, что Басов из Москвы приехал, и явился в гостиничный буфет с другом повидаться, - но тот категорически отказался пачкать наши царские постели. И залег в ванне.
Теперь я доподлинно поняла, почему вы «троцкист» и, видимо, мечтаете о «перманентной» революции. Потому, видимо, что мылись в ванной с бронзовыми львиными ногами?
- Ага, видимо, поэтому (смеется). Я вообще родился, можно сказать, с серебряной ложкой во рту – в хорошей семье, где было и понимание, и достаток, и всякое такое, что могло бы обеспечить мое будущее…
Но отец умер, и всё закончилось?
- Да, как-то так получилось, что клана мы не создали. А ведь если не ханжить и быть откровенным, посмотрите, кому сейчас легче всего? Людям клана. Мне бы и не хотелось быть человеком клана, потому что я прожил свою жизнь, у меня и юность была полуголодная, и в армии я был, и на заводе работал, и быть мальчиком-мажором мне никогда не улыбалось, но вот тем не менее… Есть свои трудности… Поэтому я говорю, что одолеть советскую систему было легче, чем нынешнюю, якобы «капиталистическую».
Ну ладно я. Так ведь никто не берется ни книгу об отце издать, ни фильм, который я о нем задумал, спонсировать… Я вообще сам себе удивляюсь, как согласился на это интервью (смеется, глядя мне прямо в глаза). Потому что я себе давно зарок давал – никаких интервью, коль скоро такое отношение к памяти моего отца.
Может, что-то сдвинется с места?
- Не знаю, не знаю…
И все-таки я верю
Отец умер в начале перестройки. И что, свято верил, что лед наконец тронется?
- В очередной раз. Как верили шестидесятники, что он тронется после ХХ съезда. Отец и тогда приветствовал разоблачение Сталина, он и сталинистом-то никогда не был, хотя был коммунистом. Правда, коммунистом, как говорится, с «человеческим лицом»… Он и Хрущеву все его благоглупости простил за то памятное письмо к съезду, за то, что выпустил заключенных, за многое, в общем… Говорил, что он ему за одно это, письмо о разоблачении культа личности, памятник из розового мрамора в центре Москвы поставил бы. То же самое и с Горбачевым – отец уже тяжело болел, но все время смотрел телевизор и приветствовал все эти начинания… Опять, и в который уже раз, верил, свято верил, что мы заново жизнь начнем.
Один человек, сын, как и вы, знаменитости, сказал мне в интервью, что даже в своем роде рад, что отец его умер в самом начале наших новых перемен. Что не пережил бы того, что потом воспоследовало…
- Да, хотя мне отца безумно жаль – ведь ему всего 63 было! – не думаю, что он вписался бы в так называемые новые реалии. Как в фильме «Жмурки», там это смешно сделано, в начале фильма есть посвящение тем, кто пережил девяностые. Я как раз принадлежу к поколению, которому Балабанов и посвятил свою бандитскую сагу, потому что все мы за это время переплыли море дерьма. Для отца это было бы непомерным испытанием, если уж он как-то раз так и не смог элементарную взятку дать партийному чину. Нет, не подумайте, что отец мой витал в облаках: по мелочи, на автозаправке, в магазине, скажем, - отчего бы не дать? Но когда ему, как он ужасался, коммунист говорит прямо и без обиняков – ты, мол, дай тому-то и тому-то, и дело твое пойдет, так он ночь не спал, но так и не смог…
Я вообще-то человек не слишком сентиментальный, но вы знаете, отец до сих пор для меня самый главный человек в жизни. Да простят меня мои жены и дети, но никого я так не любил, как его, никого. И сейчас бы многое дал – опять-таки не сочтите за преувеличение, чтобы с ним хоть сутки посидеть… Поболтать, посмеяться так просто, ни о чем…
Вы тоже не сочтите за комплимент – но, перед нашей встречей опросив великое множество людей, была поражена, что ни один из них не сказал об отце ничего не то чтобы дурного, но даже и ничего уклончивого. Как Григорий Померанц сказал: дескать, раньше говорили - дрянной человек, подлец, а теперь говорят – «сложный». В общем, никто не сказал, что ваш отец был человек «сложный», в определенном, конечно, смысле, в «померанцевском»…
- Да, вы знаете, у него зуба на людей не было. Может, это и неплохо – иметь на людей «зуб», из этого многие хорошие артисты получаются, с двойным, тройным дном, с «зубом», то есть с иронией внутренней, сарказмом таким, но обаяние отца было совсем иного порядка. Это обаяние полной открытости людям, братского к ним отношения, искренней расположенности к каждому. Может, поэтому его эпизоды в кино такие запоминающиеся. Когда кто-то сетует, что, мол, почему мне все хамят, и продавцы, и милиционеры, я всегда говорю: а ты сам к ним отнесись по-человечески, тогда и тебе хамить меньше будут. Но это талант – искренно любить людей, тут все очень тонко, притворство не пройдет. Хотя отец не был уж совсем наивным, князем Мышкиным таким, он как раз умным был человеком и цену людям знал. Тут что-то другое…
Умер он внезапно?
- Как сказать? После второго инсульта - да, мгновенно. А после первого он долго лежал, тяжело болел и понимал, хотя всегда оптимистом был, что уже не выкарабкается. Но даже в таком положении у него приступы меланхолии и депрессии редко случались – он нас смешил, будучи лежачим больным… У меня как-то были проблемы в институте, чуть не отчислили, и я зашел к нему и заплакал, так тяжело было… И вот тут он мне говорит: «Старик, но я же не плачу…» И я тогда понял, каково ему, раз он это произнес… Каково вообще, находясь в здравом уме и твердой памяти лежать в беспомощном состоянии…
Мне вообще страшно его не хватает. Страшно. Я иногда, засыпая, повторяю: «Папа, папа». Как будто молюсь, ей-богу… (замолкает надолго). Такого человека, извините, невозможно описать ни в каком интервью, потому что это был человек, который воплощал собою веру, что правда и добро победят. Звучит в наши «постмодернистские» времена как-то даже смешно…Странно звучит. И тем не менее. Он думал, что уж если фашистов победили, всё можем одолеть, всё абсолютно, и нет такой силы, которую бы не одолел человек. Вот думайте, что хотите, а ведь так оно и было...фото: Советский экран/FOTODOM
