Беседовал Максим Андриянов
Без всяких сомнений, Сати Спивакова проживает сейчас лучшую часть жизни: любящий муж, взрослые дочери, работа на телевидении и в театре — кто об этом не мечтает? Но чтобы получить такой подарок судьбы, Сати нужно было не пропустить на жизненном пути несколько важных поворотов.
И первый из них пришёлся на отрочество, когда она ясно осознала, что не станет выдающимся музыкантом, а середняком быть не хочет, и помимо музыкальной школы стала учиться в театральной студии при Русском драматическом театре в Ереване, который в те времена даже по всесоюзным меркам был на подъёме. Через несколько лет переживавшие за судьбу дочери родители отвезли её в Москву, чтобы показать знаменитейшему советскому артисту Ростиславу Плятту. Выслушав трепещущую от волнения Сати, мудрый Ростислав Янович вынес вердикт: «Бросать музыку — это, конечно, подлость, но в её случае я бы попробовал». Так Сати оказалась в ГИТИСе, и уже со второго курса её стали снимать на «Арменфильме» — прекрасный старт! Но впереди ждал новый поворот. Юная актриса влюбилась во Владимира Спивакова, они поженились, у них родились трое очаровательных дочерей — какая уж тут актёрская карьера! А в начале 2000-х в жизни Сати появилось телевидение. Она и сегодня ведёт на канале «Культура» программу «Сати. Нескучная классика», которая выходит в эфир больше десяти лет и отмечена главной телевизионной наградой — премией ТЭФИ. Но теперь график съёмок приходится сверять с афишей спектаклей, которых у Спиваковой становится всё больше и больше. Под занавес сезона в Театре Наций сыграли премьеру «Канарейки» — это фантазия на тему последних трёх дней жизни великой оперной певицы Марии Каллас. В главной роли, конечно же, Спивакова.
«Канарейка»
Сати, тема Марии Каллас возникла для вас не случайно. Что это за история?
— Сейчас трудно сказать, я нашла этот материал, или материал поискал-поискал и нашёл меня. Начну с того, что мне всегда была интересна судьба Каллас. Мы не были знакомы лично, но нас отделяло одно рукопожатие. Легендарный импресарио Мишель Глотц (человек с феноменальным слухом, отменным вкусом в музыке и прекрасным чувством юмора) работал с Марией на студии EMI, а позже был агентом моего мужа. Своё сотрудничество с Каллас Глотц подробно описал в мемуарах, но поскольку мы с Мишелем с первого дня знакомства подружились, он рассказывал мне много бытовых историй. Они с Каллас познакомились в середине 1950-х годов, до её встречи с Онассисом, и Мария тогда была совсем другим человеком. А потом случилась та роковая любовь, и на два года великая певица ушла в творческий отпуск, чтобы пожить светской жизнью, о чём потом неоднократно жалела. Мишель путешествовал с ней и Онассисом на знаменитой яхте «Кристина»…
Конечно, все его истории я впитывала как губка. Мне было безумно интересно приоткрыть тайну гения, понять, что двигало этой удивительной женщиной, какой у неё был характер, какие привычки. Помню, как мы с Мишелем пошли в Париже посмотреть спектакль по пьесе Терренса Макнелли «Мастер-класс», и после него Глотц жутко негодовал, потому что, по его словам, в спектакле не было ничего от настоящей Каллас. Драматург взял за основу реальный факт мастер-классов, которые оперная дива проводила в 1971-1972 годах в Джульярдской школе в Нью-Йорке, а дальше сочинил фарс. Мишель посчитал это неэтичным. Он говорил, что Каллас могла быть строгой и категоричной, но никогда не издевалась над молодыми певцами, она была очень внимательной, и ею двигало стремление помочь. В этом можно убедиться, потому что аудиозапись тех уроков сохранилась.
Макнелли прибегает к гротеску, чтобы сделать героиню интереснее для публики. Каким путём пошли вы?
— Довольно сложным. Режиссёр Дмитрий Сердюк принял решение сочинить новую пьесу. В неё вошли тексты Марии Варденга, самого Димы, исторические факты. Пьеса получила название «Канарейка» — так в шутку Онассис называл Каллас. «Ты не богиня, ты простая женщина, у которой в горле свисток как у канарейки», — говорил он. Этот образ нам показался важным, ещё и потому, что Мария росла очень закомплексованным ребёнком, она с трудом заводила друзей, и зачастую единственными её компаньонами были канарейки в клетке.
«Канарейка»
Если продолжать тему сближений с Каллас, то моя подруга Фанни Ардан дважды играла эту великую певицу. Первый — как раз в пьесе «Мастер-класс» в постановке Романа Поланского, а потом у Франко Дзеффирелли в «Каллас навсегда». И Глотц принял фильм гораздо лучше, чем спектакль, хотя я над ним и подтрунивала: «Не тебя ли вывел Дзеффирелли в образе героя Джереми Айронса?» Мишель объяснял свои симпатии тем, что «Каллас навсегда» — абсолютно вымышленная история, но как большой художник Дзеффирелли имеет право придумать свою версию. И любую его фантазию можно простить за финальную сцену, где главная героиня говорит, что весь смысл карьеры заключался для неё в том, чтобы быть честной перед зрителем и перед собой, а петь под фонограмму двадцатилетней давности — это уже шельмование. Так могла сказать настоящая Каллас! Вот и мы в своём спектакле постарались все наши фантазии о том, как прошли три последних днях великой певицы, уравновесить правильным пониманием её характера. Время для Марии в какой-то момент остановилось — судьба закончилась, а жизнь продолжалась. После смерти Онассиса в 1975 году она полностью отрезала себя от мира: ни с кем не общалась, не выходила из квартиры, злоупотребляла лекарственными препаратами. Казалось, что Каллас запустила программу самоуничтожения. Не удивительно, что её сердце не выдержало и остановилось в 52 года. Мишель Глотц рассказывал, что голос у Каллас звучал и тогда, когда она перестала выступать. «Голос есть, но нет нервов», — объясняла своё затворничество Мария.
Тут я должен спросить ваше экспертное мнение. Вы интервьюировали многих известных женщин-исполнительниц, и почти каждая из них имеет сложный характер и, соответственно, непростую судьбу. Что не дает им жить счастливой жизнью?
— Очень красивый ответ мне дала на аналогичный вопрос Фанни Ардан: «Искусство — как жидкость в сосуде, оно заполняет в человеке то пространство, которое покинула любовь». Это, конечно, метафора, но она говорит, о том, что искусство способно компенсировать собой одиночество. И примеров тому великое множество. Возможно, так получается, потому что творческие профессии требуют эгоизма и эгоцентризма. Я наблюдала за многими великими певицами, скажем, та же Джесси Норман — она казалась благополучным человеком, а на самом деле была абсолютно одинока. Вся её жизнь была подчинена профессии. Но есть и исключения. Например, не менее великая Елена Образцова прожила наполненную страстями, но счастливую жизнь. Да, сначала был не очень удачный первый брак, но потом судьба подарила ей годы жизни с Альгисом Журайтисом. Его забрала болезнь, когда Образцовой не было еще и 60-ти, и даже эта трагедия пошла в топку её творчества — в этом ещё одно коварство профессии. Она требует глубоких переживаний в жизни, чтобы на сцене рождались яркие образы. А у человека, многое пережившего, не может быть простого характера.
Большая часть вашего окружения — это музыканты? Легко ли дружить с такими людьми?
— По работе да, мы с мужем окружены музыкантами. Но в близком дружеском кругу их не так много. Это напрямую не связано с характером, просто в свободное время хочется думать не только о музыке. Но вообще я считаю, что оперный певец устроен гораздо сложнее, чем драматический актёр. Чтобы достичь вершин в профессии ему нужен целый комплекс факторов, и идеальное качество голоса — только один из них.
С Владимиром Спиваковым и Евгением Мироновым
Вы начинали репетировать роль Каллас в острой конкурентной среде. В театре Вахтангова готовился спектакль «Мастер-класс» с Марией Максаковой в главной роли, на гастроли должна была приехать Моника Белуччи со своей постановкой…
— Я бы очень хотела посмотреть на Белуччи в образе Каллас. У неё моноспектакль по книге Тома Вольфа, в основе которой дневники и письма — совершенно другой жанр. И, на минуточку бюджет (смеется)! Говорят, для этой постановки на одном из аукционов был куплен диван из парижской квартиры Каллас и её платье. Так что там размах большой. Но у нас тоже — художник Александр Боровский.
«Канарейка»
Сложно вам сейчас репетировать и играть в театре так много, как раньше никогда не было?
— Работать не сложно, я же этого хотела. Сложно концентрироваться, потому что, да, есть телевидение, есть семья, а как таковой стаж работы в театре ещё не очень велик. Ещё не выработалась лёгкость, с которой опытные артисты переключаются с одной работы на другую. Я недавно посчитала, что с момента, когда Виктюк поставил для меня спектакль «Нежность», прошло всего 8 лет. По количеству сыгранных спектаклей я ещё дебютантка. Можно было больше, но так уж получилось. И мне точно грех жаловаться — я играю не в последних театрах и не при пустых залах. Хотя вот после «Машины Мюллер» в «Гоголь-центре» я поняла, что если очередь из режиссёров не выстраивается, то нужно самой провоцировать своё присутствие в этой профессии. Придумывать поэтические программы, искать материал — только бы продолжать нарабатывать опыт.
Как вообще вы приняли решение возобновить актёрскую карьеру, спустя десятилетия после ГИТИСа?
— Я очень боялась, и нужно признать, что поначалу Роман Григорьевич Виктюк верил в меня гораздо больше, чем я сама. А когда у нас с ним всё получилось, я даже растерялась — что дальше? Дальше был спектакль «Фетишист» с Андреем Фоминым по пьесе Максима Курочкина, которую для нас поставил Василий Бархатов. Но всё это было зоной комфорта, потому что оба спектакля антрепризные. Другое дело репертуарный театр — это сразу другие обязанности, ответственность и графики. Я окунулась в этот омут с головой и очень быстро почувствовала, что по-другому уже не могу. Театр вышел для меня на первое место среди приоритетов. И если приходится выбирать между тем, чтобы пойти на концерт мужа или репетировать, я выбираю репетицию.
А что на это говорит муж?
— Ты знаешь, он смирился. Нет, не так — он меня понимает и поддерживает. То, чем я занимаюсь на этом отрезке своей судьбы, вызывает у него огромное уважение.
Вот вы заговорили о судьбе, и мне интересно, так ли вы представляли своё будущее, например, в юношестве?
В 20 лет
— Где-то в 15 лет я уже чётко представляла, что буду артисткой. Причём, больше видела себя в театре, чем в кино. Поэтому странным казалось, что с 17 лет меня стали снимать на «Арменфильме», ведь ГИТИС — это прямая дорога на сцену. Но театра всё не было и не было, а кино — вот оно. И уж тем более я не могла подумать, что ещё во время учёбы выйду замуж, а дипломный спектакль буду играть на третьем месяце беременности. Так актерская профессия села в зал ожидания, и провела там долгие годы. Наверное, всё могло сложиться иначе, если бы моим мужем стал не выдающийся музыкант Владимир Спиваков, а кто-то другой. Мы познакомились, когда Володе было уже под 40 лет, а ощущения дома, семьи, налаженного быта он так и не знал. И я поняла, что обязана ему это обеспечить. Семья оказалась для меня на первом плане. Потом наступили 1990-е, и мы уехали с оркестром «Виртуозы Москвы» в Испанию. Не в эмиграцию, а работать по контракту, но всё равно было ощущение, будто меня вырвали из моей почвы и пытаются посадить в совершенно чужую. Я владела языками, возраст позволял, можно было ассимилироваться в Испании или потом во Франции, получить новое образование, начать карьеру, но внутри всё этому сопротивлялось. А когда я справилась с созданием крепкого тыла и оглянулась, оказалось, что в актёрской профессии меня никто не ждёт. И стало страшно. Это вызывало во мне тупую неприятную боль — как при хронической болезни.
Но пришли 2000-е годы…
— И волею случая в моей жизни появилось телевидение. Сначала это было путешествие дилетанта, и оно мне понравилось. Я стала всё схватывать на ходу, учиться в бою, как говорится. Ведь чем счастливый человек отличается от несчастливого? Тем, что ему интересно жить. Этот интерес может проявляться в чём угодно: в страсти к путешествиям, кино, кулинарии, в маниакальном стремлении всю себя отдать детям, в совершенно необыкновенном желании быть идеальной хозяйкой дома или в желании утром просыпаться и бежать на репетицию, а если нет, то лучше не просыпаться. Вот так мне стало интересно телевидение. И чувства к нему не угасли даже сегодня, когда программе «Сати. Нескучная классика» уже 13 лет. Иногда мне кажется, что я пеку блины, ровненькие такие, румяные, а хочется торт «Наполеон» или эклеры какие-нибудь. Но судьба тут же подбрасывает мне свидетельства, что мои блины нужные и важные. Особенно часто это случается на гастролях, когда на спектакль приходят чудесные интеллигентные люди и говорят: «Мы с таким удовольствием смотрим ваши программы!» Или, когда на канал «Культура» приходят написанные от руки письма. Я понимаю, что вот эти люди живут в таком городе, где нет концертного зала, а они любят классическую музыку. И они ждут «Нескучную классику» каждую неделю.
С Пласидо Доминго
Актёрскую профессию можно сравнить с умением кататься на велосипеде — если один раз овладеешь, то потом никогда не забудешь?
— Как выяснилось, да (смеется). И это большое счастье, ведь если бы я была балериной, музыкантом или певицей, то начать карьеру, спустя 30 лет после окончания вуза, оказалось бы невозможно. Конечно, я отдаю себе отчет, что масса ролей уже позади, только потому что, возраст ушёл их играть. Однако и осталось немало. Всё, что связано с физической формой, вернуть невозможно. Но актёрская профессия хороша тем, что в ней не менее важна ментальная форма — должна быть хорошая память, железобетонная нервная система, абсолютно цепкий и внимательный ум.
Опять же копилка жизненного опыта в зрелые годы больше. И это должно работать в плюс.
— Безусловно. Я считаю, что именно жизненный опыт мне и помогает. Повторюсь, в этом заключается странная, иезуитская сущность актерской профессии. Если горе пережил человек, не выходящий на сцену — это одно, а если артист, то ему, как ни странно, эти эмоции могут послужить строительным материалом для роли, образа… Может возникнуть терапевтический эффект.
Моя мама ушла из жизни 7 июня 2020 года, у неё был очень тяжелый, затяжной Альцгеймер, она уже никого не узнавала. Я понимала, что рано или поздно сердце её остановится. Но подготовить себя к уходу близкого человека невозможно… И вот июнь, только-только начали снимать ковидные ограничения, у меня запланировано выступление на Красной площади на книжном фестивале с ахматовской программой. Накануне в 4 часа дня во время репетиции мне позвонили и сказали, что мама не дышит. Со мной рядом — мой партнёр Владимир Кошевой, аккордионист Никита Власов. И они, конечно, предлагали всё отменить. А я после короткого раздумья ответила: «Нет, я выступлю». Во-первых, маму уже не вернуть. Во-вторых, она никогда не позволила бы мне отменить выступление. И, знаешь, стихи Ахматовой зазвучали на следующий день по-другому. Наверное, это жестоко, но личная трагедия помогла мне стать глубже на сцене.
Под финал хочу спросить про два очень важных аспекта вашей жизни. Во-первых, вы — мама взрослых дочерей. Как вам в этом статусе?
С семьей
— В моем случае это такое счастье! Я ведь первый раз стала мамой в 22 года, и так получилось, что не я дочерей воспитывала, а они меня. С каждой из них я становилась всё опытнее, всё ответственнее, всё мудрее. Правда! Я и сегодня с ними советуюсь и получаю очень дельные ответы. Вообще в жизни важно понять, что с тех пор, как женщина родила ребёнка и поставила его на ноги, они становятся просто двумя взрослыми людьми. Их отличает не опыт, а только год рождения в паспорте. Потому что опыт у каждого свой. И чем больше ты пытаешься из этих молодых почерпнуть знаний и умений, благодаря которым они расторопнее и смышленее тебя, тем дольше сам остаёшься молодым. Так что быть мамой взрослых дочерей — это просто кайф. Мне с ними интересно, мне их не хватает. Сейчас я в них нуждаюсь больше, чем они во мне. Мы мало общаемся из-за того, что живём в разных странах. Но, к счастью, в пандемию в дочках развилась необыкновенная трепетность. Они всё время интересуются, здоровы ли мы, как у нас дела. И я чувствую, что это не для галочки.
Во-вторых, вы — занятая жена очень занятого мужа. Как с этим справляетесь?
— Ну вот ношусь, ничего не успеваю. Раньше у меня было время обстоятельно ухаживать за собой. А сейчас, когда репетирую, всё, от чего можно отказаться, с сожалением, но не задумываясь, отшвыриваю. Это касается и развлечений — выставок, спектаклей, путешествий. Если у мужа нет концертов, лучше я проведу вечер с ним. У нас в последнее время такой ритм жизни, что иногда я занята больше, чем Володя. Это не значит, что я больше зарабатываю, но тем не менее. Из-за ситуации в мире у мужа слетело множество западных гастролей: Италия, Германия, Австрия, Израиль… А Володя не привык сидеть без дела, он всегда над чем-то работает. Но раз мы оба в Москве, то обязательно должны вместе позавтракать и вместе завершить день. Если у него концерт, я стараюсь прибежать хотя бы на второе отделение. Даже после своего спектакля. Знаешь, у гениального художника Олега Целкова, нашего близкого друга, ушедшего в прошлом году, есть картина, на которой изображены две головы, через которые проходит одна большая английская булавка. Это вот мы. Он мог бы мне её в свое время подарить, но мне понравилась другая, в красных тонах — на ней лица в шляпках. Она показалось легче и радостнее. Целков тогда пошутил: «Правильно выбрала, потому что, мои картины, чем больше, тем дороже. Со шляпками — прямоугольная, а с булавкой — квадратная». В этой шутке была большая доля правды — ещё с советских времён Олег придумал себе правило назначать цену картинам, исходя из их площади. «Булавку эту потом купишь», — поставил он точку. И вот теперь та красная картина висит у меня дома, а вторая застряла в моей голове как образ двух человек, у которых общие увлечения, дети, жизнь, и им до сих пор друг с другом интересно. Вот так!
фото: личный архив Сати Спиваковой; Пресс-служба Театра Наций/Павел Харатьян для журнала VOGUE Россия; Пресс-служба Театра Наций
