Радио "Стори FM"
Алексей Герман: Перфекционист

Алексей Герман: Перфекционист

Автор: Диляра Тасбулатова

Алексей Герман, режиссер без преувеличения великий, в представлении не нуждается. Светлана Кармалита, его жена и соавтортоже. Их сын, Алексей Герман-младший, уже тоже успел прославиться. Когда-то его фильм «Гарпастум» был без преувеличения лучшим на Венецианском фестивале. Мы публикуем интервью Германа-младшего, где он рассказывает о своих родителях.

Счастливое детство

Ну вот, Леша, наконец-то… (Алексей сейчас «законсервирован», остановлены съемки, но все равно, сложно было договоритьсяот автора). С чего начнем? Со счастливого детства, наверно? Мне кажется, детство у вас было счастливым Вам не было сложно с родителями - все-таки люди они незаурядные?

- Родители меня очень любили. И детство было счастливым - разумеется, со всеми сложностями, как в любой семье. Я помню, что дома у нас всегда было как-то уютно, что ли. Временами сложно, мы не были «богатыми», были проблемы, и вот тем не менее... Да, было хорошо. Я – счастливый ребенок, в общем.

Ну а такое было давай учись, давай читай книжки, что ты бездельничаешь?

- С одной стороны, они вроде как переживали за мою учебу, а с другой - не слишком, в общем, концентрировались на моих оценках, как бывает у иных амбициозных родителей. Относились ко мне трепетно, папа меня очень любил. Правда, несколько раз все же пытался, хе-хе, выпороть. Но от этой порки у меня мгновенно поднималась температура, я тут же заболевал, а он начинал страшно переживать. Мама тоже нежно меня любила и всегда обо мне беспокоилась, всегда мне сопереживала…

Когда вы сделали свои первые фильмы, что он вам сказал?

- Говорил, что не видел их…

?

- Но, понимаете, он же особенный был человек, сплетенный из фобий, из каких-то иногда абстрактных, а порой очень точных жизненных представлений. И это надо понимать… Да, сложный человек… Со своими представлениями о жизни: мне не кажется, что они были всегда верными, но он так считал, так мыслил.

На равнодушного, во всяком случае, не был похож

- Очень был чувствительный… Всегда, когда я болел, а болел я очень часто, страшно переживал, без конца звонил, волновался…

Наставлял вас, уже взрослого?

- Пытался. Но как-то так абстрактно, что ли…

Как-то по-детски почти? Было в нем что-то детское?

- Детское? Ну, может… У него была какая-то невероятная тонкость в отношении к миру, необходимость в ответной нежности и отдаче. Он еще очень обидчивым был. И верил, кстати, в приметы, в судьбу. Кидался в дружбу с самоотдачей, с огромной нежностью. Но и мог сильно разочароваться, конечно.

Если ссорился, то на всю жизнь?

- Да нет, он был отходчивым. Но в Питере в последнее время уже все меньше и меньше людей оставалось – собственно, не с кем было ссориться и не в ком разочаровываться. Он, наверно, был все-таки романтиком, как это ни странно, но не блаженным, не дурачком, конечно. Знаете, что ему было важно? Ощущение какого-то необходимого жизненного благородства.

Ваш отец рассказывал такую историю: на какой-то вечеринке один полковник сказал даме, что, мол, я бы вас пригласил танцевать, но вы же еврейка. Она расплакалась, а ваш дед страшно избил обидчика.

- Что-то в этом роде, да. Не уверен, что это на танцульках произошло, но дед и правда спустил с лестницы этого типа. Дед вообще был резким, бескомпромиссным и моментами абсолютно бесстрашным.

И родители ваши тоже были бескомпромиссными? Я не очень представляю, как с такими мощными личностями вообще можно ужиться.

- Они, конечно, не были простыми людьми, оба весьма сложные. Но ведь мы все живем под одним небом, и вселенная к нам не всегда дружелюбнаТак что всегда оставаться спокойным довольно затруднительно... А уж мои родители точно не были бесстрастными, наоборот ­-- весьма и весьма страстными, и эта их страсть умножалась на жизненные сложности и обстоятельства. Но меня, повторюсь, они очень любили.

Что касается мамы. Я заметила, у нее был особый дар: слышать через века. Это же ее сценарий - «Гибель Отрара»? Написанный, конечно, по-русски, он странным образом воспроизводил атмосферу тюркского ханства чуть ли не X века. Так мало кто слышит: разве что Феллини в «Сатириконе».

- Понимаете, тут такая вещь - мама не писала без папы, а папа не писал без мамы. Поэтому нельзя сказать, чей это сценарий, мамин или папин. Совместное творчество, их общая история.

Как это происходило, вы помните? Не могу представить, как это писать вдвоем.

- Я помню, как они сидели в старом дедушкином кабинете. И был слышен стук клавиш печатной машинки. Кстати, как раз вчера я попытался поднять эту печатную машинку – мне показалось, что там килограмм 15, если не 17. Как они ее тягали, ума не приложу. Я, конечно, понимал, что там, в кабинете, папа с мамой что-то такое сочиняют, сидя взаперти, и слышится этот перестук, который доносился аж до моей комнаты. И тогда еще была жива бабушка, Татьяна Александровна Риттенберг, папина мама, которая в ту пору еще не ослепла. И всё это было в старой квартиреВот это я помню… Но не помню, о чем они тогда говорили. Только одно слово вспоминается – Лапшин. Когда они начали писать Лапшина, то постоянно произносили эту фамилию - Лапшин, Лапшин, Лапшин то, Лапшин сё, а я сидел и думал, какая всё же смешная фамилияЛапшин. От слова лапша, что ли?

Жизнь, наверно, была интересная? В Ленинграде же свой какой-то, особенный мир?

- Ну это да. Конечно, ходили друзья родителей, люди интересные.

Мне один человек, сын знаменитости, рассказывал, что он с детства настолько привык к таким разговорам и таким людям, что впоследствии у него поневоле выработались высокие критерии. Понятно, что для каждого ребенка отец самый умный, мать самая лучшая. А тут совпало. Как и у вас. Так вот - было у вас ощущение не то чтобы «избранности», но какой-то полноты жизни, ее кипения? Или вас интересовали свои детские дела и было не до взрослых?

- Да не было у меня ощущения никакой кипящей жизни. А уж ощущения «избранности» - так точно нет. Это у московских детей было такое ощущение, избранности там и прочего (смеется). Учился я в самой обыкновенной районной школе, особого «богатства» у нас тоже не было; дружил с ребятами из двора, которые были абсолютно разные, и из «низов» тоже… Да и какого-то привилегированного дома в Питере у нас не было. Поэтому ощущения, о котором вы спрашиваете, никогда не возникало. А вот огромные компании у нас бывали, что правда, то правда. И разговоры за столом, конечно, были интересные, но… Я к ним особо-то и не прислушивался. У меня, как у всякого ребенка, были свои детские интересы, и они для меня были важнее, чем хоть какие умные разговоры друзей моих родителей. Тем более я большей частью их просто не понимал.

На «Ленфильме» была какая-то особая атмосфера, я как-то туда случайно попала. Одна Фрижетта Гургеновна Гукасян чего стоила! Легенда «Ленфильма», редкий дар могла пропихнуть фильм, договориться с несговорчивым начальством. Она, оказывается, умерла в этом году, чуть-чуть не дотянув до девяноста И атмосфера была особая, отличная от «Мосфильма», более домашняя?

- Да, «Ленфильм» был интересной студией: там ведь и Авербах работал, и Шустер, и Аранович. И всё это, конечно, действительно вертелось вокруг Гукасян… На «Ленфильме» было много и операторов прекрасных, и сценаристов. Но что атмосфера была семейной, этого я сказать не могу. На уютную квартиру не похоже, нет… Бывали и какие-то конфликты, непонимание…

У меня сложилось другое впечатление: там чувствовалось что-то такое, что условно можно назвать человеческим братством. Разве нет 

- Ну, то братство, то порой скандалы.

Обычное дело, семейное.

- В любом случае этого уже нет и вряд ли уже когда-нибудь будет.

Ушла эпоха.

- Да уж…

 

Лапшин

Есть такая теория, что Герман и Тарковский вообще бы ничего не сняли в наше время. Вон и Миндадзе считает, что давление продюсеров и коммерции, власть денег еще страшнее, чем произвол советских чиновников. Но с другой стороны, и во времена СССР цена, которую заплатил ваш отец, была страшная  

 - Я вам честно скажу, несмотря на чудовищных начальников и цензуру, не вижу преимуществ нынешней модели перед советской. 

Да уже и не поймешь, что хуже.

…Отец мне рассказывал про Аскольдова, который снял «Комиссара» - вот где ужас был. Он его как-то встретил, в дырявых ботинках, и было понятно, что ему в буквальном смысле есть нечего. Отец был потрясен, ужасно расстроен.

Ну вот видите

- При этом советский подход был в чем-то разумнее. С точки зрения организации труда, возможностей, понимания, что надо снимать, а что не надо. Понимаете, свобода не привела к тому, что кино стало лучше. Да и талантливых людей тогда было больше.

Вашему отцу, однако, было несладко. Как вы думаете, мог бы он снять больше, если бы на него так не давили? Или у него всё долго вызревало?

- Он дольше снимал в новые времена, чем в советские. Ну, разумеется, не давили бы, мог бы снять и больше. Кстати, с «Лапшиным» это было не так долго, два года. Ну что такое два года? Сами посудите… С «Проверкой на дорогах», конечно, получилось ужасно. Но… мы не знаем, что нам на роду написано. Сослагательные наклонения, к сожалению, не всегда имеют отношение к жизни. Вот так случилось… Но иначе бы «Лапшина» не было.

Алексей Герман
Съемка "Мой друг Иван Лапшин"
Что касается «Лапшина». Это интересный феномен вообще-то. Он стоит особняком в истории кино, причем в мировой истории. Как режиссер - вы же сами режиссер, и режиссер хороший, - как вы считаете, откуда это берется? Как заново поднять аутентичную картину мира у «Лапшина» ведь нет предшественников?

- Я думаю, он делал всё органически. Думаю, его вела не история кино, а какая-то собственная его органика, свое представление, что художественно, а что нет. Понятно, что он в каком-то смысле дитя неореализма, но ведь уже в «Проверке на дорогах» видна, если сравнивать его с иностранными фильмами той поры, своя манера. И «Проверка» при этом превосходит многие фильмы той поры, не только советские. Что свидетельствует о его собственном почерке, не заимствованном.

Есть такое расхожее, глуповатое выражение, штамп - тайна творчества. Но ведь тайна-то существует: откуда это всё берется? Этот оркестр фактур? Эта соразмерность и, скажем так, метафизис? Как, скажем, у Феллини снята сцена купания кардинала? Я ее двести раз видела и никак не могу понять, где камера стоит

 - Ну, это свойство гения. Не очень понятно, как сделаны гениальные картины. Очевидно, все же существует главный критерий для определения серьезного искусства, и этот критерий - невозможность повторить. Большинство произведений искусства и фильмов, которые мы сейчас видим - их как раз повторить можно: переделать или имитировать, или как бы разъять.

Да-да, разрезать на кадры и сцены и собрать снова, понятно.

- Вот именно. А «Лапшин» и Феллини - лучший Феллини, не весь, - не поддаются ни разъятию, ни манипуляциям. Я много думал об этом - о невозможности творческого копирования… Понимаете, «Лапшин» никогда в российском кино не был переработан. Никогда. Вот эта невозможность повторить – вот что у отца было. Потому что взгляд нельзя подделать.

Вы когда-нибудь были у отца на съемочной площадке?

- Да, конечно.

Можно понять прямо на площадке, как это потом будет? Было ли что-то особенное?

- Ну… В отце, знаете, было такое как бы …художественное безумие.

Непомерный перфекционизм?

- Ну да… Который перешел потом даже в какой-то болезненный. Но он не мог иначе. Он, как всякий гений, не видел берегов с точки зрения подлинности. У него на этом пунктик был: именно так, еще подлиннее, еще, еще…

В «Двадцати днях без войны», которые считаются слабее «Лапшина», тоже есть невероятная подлинность, но документализм здесь вырастает до образа. Я постоянно говорю и пишу об этом окне, об эвфемизме любовного акта, когда Никулин на руках уносит Гурченко из кадра, а в кадре остается окно. Это окно меня просто добивает в нем вся моя генетическая память.

- Ну да… Да, конечно… Он же был очень поэтический такой человек, для него важна была поэзия. Как триггер возвращения внутреннего ощущения, каких-то истоков памяти, через которые он находил свою чувственную поэтику. Для него это было важно: он купался в воспоминаниях и купался в их поэзии. И как раз в «Лапшине» произошло идеальное сочетание всех этих намерений и обстоятельств.

Алексей Герман
Съемка "Двадцать дней без войны"

Совершенная форма, яйцо, в котором всё соединилось?

- Я думаю, да. И в то время он был примерно моего возраста, то есть набрал форму, стал профессионалом.

Свободное владение оркестровкой?

- Да, начал чувствовать форму, что непросто. И он правильно решил уйти в черно-белое кино. На студии наврал, что снимает цветное, и оператором у него был Федосов, с которым они, конечно, спорили, ругались, но это был всё же Федосов. Как-то все сложилось, отец всё очень правильно, наверно, с самого начала организовал... И всё как-то пошло верно… С самого начала.

У меня есть одна мысль и я, как говорится, ее думаю. О том, что в ХХ веке кино достигло такого совершенства, что сумело выразить человеческую мысль иногда почище литературы, хотя опыт кино и литературы несравнимы. «Лапшин», кстати, на мой взгляд воссоздает иную реальность, нежели даже в неореализме. Это уже не литературоцентричная реальность, другая.

- Наверное, потому что там более чувственное погружение - с некой большей поэтической иммерсивностью.

И произошло это очень быстро язык кино дошел до «Амаркорда» и «Лапшина», считайте, стремительно, и ста лет не прошло

- Действительно - очень быстро все это случилось. И с каким-то более чувственным проникновением, что ли.


Перфекционист

Алексей Герман

Вообще мы родились и продолжаем жить в стране насилия. Отец ваш как-то этому всему противостоял посредством творчества по крайней мере. В шестидесятые, однако, на короткое время поводок отпустили Можно ли считать вашего отца шестидесятником ну, в широком смысле этого слова? Или он вне времени, режиссер наособицу?

- Не то что он был каким-то особенным... Думаю, он в стороне стоял, был не там и не здесь… То так, то сяк думал…

Я как-то прочла в «Искусстве кино» интересную статью вашего отца: как «Лапшина» впервые увидели Элем Климов и Андрей Смирнов, оба не последние режиссеры. И оба фильма не поняли, откровенно сообщив отцу об этом. И дальше он пишет, что они начали ругаться еще в Доме кино, а потом поехали к вам домой - «доругиваться». Смешно. Но сам-то он понимал, что снял шедевр?

- Во всяком случае, точно знал, что снял очень хорошую картину. Что снял шедевр – в этом не был уверен… Но понимал, что картина хорошая, конечно…

Хорошая? М-да. Абсолютный, непререкаемый шедевр, входит в сотню или там, не знаю, десятку лучших фильмов всех времен и народов как, например, «Гражданин Кейн». Или «Броненосец «Потемкин», не к ночи будь помянут. Но это мы теперь понимаем

- Вот точно: это только теперь стало ясно. Ну или какое-то время назад…

«Лапшин» еще какой-то провидческий даже в смысле формы, это абсолютно новое слово в искусстве.

- Не спорю.

Алексей Герман
Кадр из фильма "Мой друг Иван Лапшин"

Он, конечно, возвышается над многими картинами. И не только той поры Существует ли он в мировом контексте или только в советском, как вам кажется? Ведь Запад нас не очень понимает Или это маркированный шедевр, поворот в истории кино?

- Думаю, он действительно признан. Хотя я не склонен преувеличивать его популярность и признание в мире. Его знают, им восхищаются, но, возможно, не ценят настолько, насколько он того стоит. Наверное, это незаслуженно, но ведь, с другой-то стороны, это достаточно сложная для восприятия картина… И для иностранцев – тем более.

И он не устаревает, как ни странно. После успеха, в перестройку, отец почувствовал себя по- другому?

- Ну, конечно… Его начали приглашать, он начал ездить в разные страны. Начал, в общем, жить какой-то другой жизнью. И ему было важно, что «Лапшина» потом очень многие посмотрели. И, разумеется, внутренне он как-то освободился, пусть на какой-то короткий период ему стало, видимо, легче.


Почва и судьба

Странно, что его так долбали: сын известного писателя, в начале карьеры - успешныйПоэтому, наверно, он был таким нервным, несмотря на последующий успех. Как произошло с Муратовой ее нервозность навсегда с ней осталась, несмотря на то, что ее потом на руках носили.

- Вы знаете, он действительно был склонен к депрессиям. Очень остро переживал какие-то вещи. Иногда острее, чем нужно. Был, что называется, избыточным таким…

Когда вы повзрослели, как вы воспринимали его фильмы? Большое же видится на расстоянии? Как фильмы отца или - как отдельного художника? Или всё вместе?

- Нет, не как фильмы отца. Я воспринимаю его фильмы как искусство отдельного художника. То есть я не ассоциируюсь с ним как сын, как-то так… У меня с его фильмами другая проблема: иногда сложно их воспринимать, потому что я видел их очень много раз. Мне бы, наоборот, дистанцироваться от них… И я не смотрю его кино с точки зрения сантиментов - неважно, что он мой отец, я анализирую и смотрю с точки зрения самого кино. То есть наличия в его фильмах природы кино, а не родственных чувств.

И часто вы его фильмы пересматриваете?

- Раньше да, очень часто смотрел… Сейчас, правда, реже.

Алексей Герман
Кадр из фильма "Двадцать дней без войны"

Меня знаете, что поражает? Антропологическая точность его персонажей: в «Двадцати днях», например. Там, кстати, мой дядя снялся, в одной сцене застолья, он тогда в Питере жил. Так вот, у Германа поражают фактуры, второй план, глубина экрана, за которыми встает образ исторического Времени. Кстати, у вас то же самое есть в «Гарпастуме» многоплановость.

- Ну…в «Гарпастуме» у меня, конечно, это не на таком уровне, скажем прямо. Но папа действительно чувствовал, где правда, а где неправда. У него было огромное чутье на фальшак: для него это было очень важно, иногда даже… избыточно, если честно. Порой даже больше, чем нужно.

Жертва перфекционизма?

- Скорее, определенная упертость, ориентация на одну составляющую кино.

Мне кажется, в этом и сила отца, и его же слабость. В этой чрезмерной детализации, в накачке жизнью плоского экранного пространства. Он стремился сделать всё, чтобы превратить его в более объемное

В «Хрусталеве», например?

- Да. При всех очевидных достоинствах «Хрусталева» (в «Лапшине» этого не было) в какой-то момент это условное кинематографическое пространство, где можно почувствовать даже запах, вещность, фактуру вещей, вплоть до их осязаемости, стало превалировать, и поэтому что-то другое было утрачено.

Живые связи?

- Ну да. Можно и так сказать…

У него просто был перерыв огромный. И профессия это такая, на втором месте после летчика-истребителя Его же ломали, а он сумел снять несколько великих фильмов, да и перерыв тоже сказывается Вообще занятие режиссурой дело, как говорится, молодое. Физически это сложно выдержать.

- Это действительно так, трудное занятие, причем и чисто физически трудное. И я думаю, папе просто было тяжело, физически тяжело. На съемках «Трудно быть богом» особенно. Да и картина сама по себе очень тяжело шла. Мучительно, даже как-то трагически это было... И все эти конфликты, которые все время возникали на съемках, были не к добру. В России в принципе невозможно спокойно работать. Видимо, всюду так, профессия страшная, но в России сложнее вдвойне. Наверно, папа просто всегда ставил слишком большие задачи для этого пространства и времени.

Интересно, что в результате он своего добился.

- Это да.

Как-то я спросила Киру Муратову, что самое сложное в профессии режиссера? И она сказала - сохранить в голове весь фильм, еще до начала съемок в смысле.

- Слушайте, и конструктору ведь тоже тяжело держать в голове весь, например, самолет. Это действительно требует довольно большой концентрации. И довольно больших нервов.

А вы, приступая к съемкам, можете заранее охватить будущий фильм?

- Я иногда понимаю, иногда не понимаю. Иногда чувствую, иногда не чувствую. Это все очень по-разному бывает и не от тебя зависит. Зависит от того, какой ты, где ты в этот момент, от твоего возраста, от твоего понимания. От того, насколько тебе тяжело снимать или не тяжело… Поэтому я не всегда понимаю, что я делаю. Иногда понимаю постфактум. В общем, по-разному бывает…

 

МАМА

Алексей Герман

Ваш отец говорил в каком-то интервью, что, встретив маму, не предполагал, что это будет так надолго Как он говорит ну на неделю, потом, думал, на месяц, а в результате они прожили почти полвека. Романтическая история. Они были как единый организм, как продолжение друг друга?

- Наверно. По большому счету да, так и есть.

А как мама воспринимала его картины? Она же сама, так сказать, была интеллектуальной единицей, соавтором, а не просто верной женой гения.

- Вы знаете, никакой благостности не было – они много спорили, всё абсолютно обсуждали, и я не замечал у них эдакого взаимного восхищения, как это часто бывает.

Мама очень тяжело переживала смерть отца?

- Да, конечно. Тяжелее, чем я думал… Я надеялся, что она начнет со временем восстанавливаться, а ей, наоборот, становилось все хуже. Она бросалась во всякие авантюры, во всё, чтобы как-то себя отвлечь, чтобы как-то загрузить свой день.

Чтобы не думать без конца

- Да…

Вы были рядом?

- Конечно. Иногда уезжал в Москву, но у нас были объединенные квартиры, так что я почти всегда был с ней… Мне кажется, она постепенно уходила к папе, ей было плохо, ей чего-то недоставало... Притом что она была жизнелюбивым человеком, любила людей. Больше чем папа на самом деле.

Мама увлекалась людьми?

- Скорее, папа. Мама как раз к ним более объективно относилась. Хотя, повторюсь, любила их.

У нее были близкие подруги, друзья?

- Она довольно близко дружила с Курляндскими, с Павлом Финном. Вообще в Питере - со многими, с Леной Мельниковой, например.

На маму повлиял успех отца? Когда все кричали гений? Одно время его культ был непререкаемым.

- Мне кажется, нет. Спокойно относилась, у нее не было спеси или чванства.

Она была суховатой или, наоборот, страстной натурой?

- Да что вы. Никогда она не была суховатой, наоборот - умела быть обаятельной, умела расположить к себе людей, умела рисковать. Умела очаровывать. Мне иногда кажется, что она умела не концентрироваться на своей известности или известности отца, она просто не думала об этом, у нее были совершенно другие приоритеты. Скорее ей семья была важнее, нежели карьера. А семью она воспринимала как нечто целое…

Мама даже готовила? И на нянек вас не сбрасывали?

- Готовила, конечно. И умела это делать. А на нянек иногда, конечно, сбрасывали, но не так уж часто, меня не передавали из рук в руки. Да и бабушки были живы. Было куда пристраивать.

Обычно трудно нести такой геном, быть сыном двух выдающихся людей. Как вы с этим справляетесь? Чувствуете вы в себе запас какой-то родительской энергетики? Вы ведь их наследник - по взглядам, по отношению к реальности, к эстетике и языку кино?

- Да, наверно, так и есть.

фото: из архива Алексея Германа

Похожие публикации

  • Трудная любовь
    Трудная любовь
    Счастье не всегда есть безмятежное существование. И любовь не всегда идиллия. Бывает, что встретятся два вроде бы разных человека – и прилепятся друг к другу, и, даже порой страдая, никак не расстанутся, а расставшись, всё равно останутся вместе. Потому что трудная любовь – особая и дорогого стоит. Светлана Крючкова об этом знает
  • Милый, дорогой, невыносимый...
    Милый, дорогой, невыносимый...
    «Я в семье за монархию. Чтобы был только один главный, он и диктатор. Без единовластия нельзя, сразу всё рушится», – считал писатель и сценарист Эдуард Володарский. Какая женщина смирится с такими правилами игры? А если смирится, то ради чего?..
  • Курица счастья Кабакова
    Курица счастья Кабакова
    В Америке право на поиски счастья было прописано в официальных текстах больше двухсот лет тому назад. Правда, это право сводилось вот к чему: право на свой участок земли, на свой малый бизнес... А что у нас?... Писатель и инженер человеческих душ Александр Кабаков разобрался в индикаторах счастья