Милый, дорогой, невыносимый...

Автор: Майя Чаплыгина

«Я в семье за монархию. Чтобы был только один главный, он и диктатор. Без единовластия нельзя, сразу всё рушится», – считал писатель и сценарист Эдуард Володарский. Какая женщина смирится с такими правилами игры? А если смирится, то ради чего?..

С Фаридой они прожили вместе больше сорока лет. Сходились, расходились, но всё равно это дорога длиной в целую жизнь. И вот Володарского нет уже почти семь лет. А его место за столом – во главе стола, где собирались компании, а он обожал гостей, ни дня без праздника, – так вот место до сих пор никто не занимает.

Так же как ничего не тронуто в его кабинете. И неизменный «иконостас» из фотографий на стене – ближний круг: Никита Михалков, Николай Губенко, Жанна Болотова, Виктория Фёдорова… Здесь же и Фарида: студентка ВГИКа, она уже замужем, и крайне удачно – за сыном известного композитора Фрадкина. А он –  шпана московская, чудом в юности избежавший тюрьмы (со товарищи ограбил ларёк), вечный дебошир, отчисленный из ВГИКа за драку.

– Вот как объяснить?.. – рассказывает Фарида. – Мой первый муж был прелестным человеком. Обаятельный, вежливый. Обожал меня. Но я не смогла с ним жить. Я быстро поняла, что мы всю жизнь так и будем: так как-то жить – как надо, как все. А тут, с Эдькой, будет что-то странное, опасное. И это действительно была такая очень грубая стихия, я его очень боялась. Я его и сейчас боюсь. Думаю, как он на меня с неба смотрит и недоволен мной…

Я только теперь что-то поняла… Браки, ребята, совершаются, конечно, на небесах. Вроде бы и нечего нам было с Эдькой делать рядом. А прожили всю жизнь. И вот его нет, а я думаю: а ведь вся эта жизнь с ним – именно то, что мне и было надо.

«И бум – рукописью мне по башке…»

– Мне же от него часто попадало. Я была первым читателем всех его сценариев. Вот напишет что-то. Даст мне прочитать. Потом кричит: «Ну, опять кривая рожа!..» Это когда мне что-то не нравилось. Потом сидел, переписывал. Опять давал: «Читай!» Я говорила: «Эдик, по-моему, нужно кое-что ещё переделать…» Он взвивался! Кричал: «Идиотка! Макака!» И бум – рукописью мне по башке. От этого не умирают, но обидно ужасно. На самом деле это было тяжело, когда я говорила: что-то плохо… Он бесился или не разговаривал со мной. Но переделывал. А однажды признался: «Когда ты скажешь, что хорошо, я уже никого не боюсь».

Фарида, вам не кажется, что некоторые мужчины обкрадывают прежде всего себя, отказывая женщине в каком бы то ни было соавторстве? Но в то же время Володарский, знаю не понаслышке, очень дорожил ещё и той подушкой безопасности, если хотите, которой вы его прикрыли в быту.

– Как вам сказать… Была очень специфическая жизнь. Мы с Эдькой вечно ругались. Мне было тяжело с ним, а ему со мной. Но. Мне одна однокурсница как-то сказала: «Ты выбрала талант, а я выбрала человека». Дескать, человек – это дороже, чем талант. Ты, мол, выбрала тщеславие, потому что талант – это тщеславие. Ты захотела быть с гением, с талантом. В этом есть своя правда…

Я понимала про Эдика, что это будет гений. И пусть нам придётся есть сухари, зато я буду служить гению.

А это – особые отношения, особый круг общения, и за такую жизнь не будет мучительно стыдно. Так?

– Ну, как-то так. Но довольно скоро выяснилось: он очень любит деньги, он любит их зарабатывать, он будет их зарабатывать любым способом. Какая-нибудь киргизская студия предлагала ему заказ: написать сценарий за какого-то там киргизского классика, который трёх слов не мог связать, естественно, без упоминания в титрах. Ему было всё равно, что без упоминания, главное – что заплатят хороший гонорар. Я ему говорила: «Эдька, как ты можешь?!» А ему было начхать.

И я вдруг увидела, что человек любит деньги, и любит их тратить безобразно. Я пыталась ему объяснить: «Если ты не будешь всё сразу разбазаривать, тебе не придётся брать всякие левые малоинтересные заказы». Говорил мне: «Да-да». И тут же посылал меня куда подальше и делал по-своему.

Правда, теперь я его понимаю. Вот я люблю деньги: то есть накопить их и думать, что, когда что-нибудь случится, у меня есть защита и со мной всё будет прекрасно. Как правило, такие истории заканчиваются так: человек не доживает до этого дня, подыхает, а остаётся мешочек с деньгами… Я вот из этой породы. А для Эдика деньги были свободой. Он любил их тратить, делать подарки. Вот едет он на машине, превышает скорость. Его останавливают и грозят отобрать права. Он быстро спрашивает: «Сколько?» Вынимает пачку, толстую, всегда имел с собой, и – свободен!

То есть жизни с гением в подвале и с коркой хлеба на ужин – этого не было? И не было надобности подносить патроны в битвах жизни? Или просто патроны были специфические?

– …Мы когда поженились, я его очень мало видела. Он всё время куда-то уезжал. Для него ничего не было святее товарищества. С мужиками бы собраться! Компания была – Никита Михалков, Андрон Кончаловский. Они часто ездили к Михалкову на дачу. Я Эдику как-то сказала: «Может, ты меня с собой возьмёшь?» У него глаза на лоб: «С ума сошла? Тебя с собой?!» Он обожал эту «мужскую жизнь», в которую женщинам входа не было. Да-да.

Кроме того, он ужасной тучей всегда надо мной нависал. Я его правда боялась. Очень. Он однажды мне кое-что поручил. Нужно было поехать в министерство и какую-то бумажку взять. Я приехала, но нужного человека не было на месте, я развернулась и поехала домой. Дома он спрашивает: «Взяла бумагу?» Я ему объясняю – нет, потому что человека не было… «Ну и что, что человека не было на месте?! А не могла посидеть и дождаться?! А узнать, когда будет, не могла? И снова съездить не могла?!» То есть для него было не понятно, как можно не решить дело, повернуться и уйти. Надо было добиться. И когда потом просил меня что-то сделать, я понимала, что без результата возвращаться запрещено. Так что он воспитал меня довольно жёстко.

Вы знаете… Эдик был красочный человек, при этом буйный.

Чем талантливее, тем меньше тормозов?

– Наверное… И у нас было столько периодов! Когда я хотела его отравить, убить топором…

Высокие отношения…

– Да, вот так. И я уходила от него. Один раз. Я тогда в Госкино работала. Помню, начальник отправил меня во ВГИК по каким-то делам. Я туда поехала. И пока меня не было, явился Эдик с большим букетом цветов, ввалился к моему начальнику, пьяный, и начал ему какую-то ахинею нести. А начальник был интеллигентнейший человек, робкий такой, он так испугался. И когда я в конце рабочего дня заявилась в его кабинет, он начал меня уговаривать: «Ну может быть, вы Эдуарда Владимировича всё же простите… Видите, какие он цветы принёс. Он так переживает…» А Эдька принёс огроменную охапку каких-то потрясающих роз. Ну надо было как-то замолить…

В это время во МХАТе шли репетиции пьесы Эдика «Долги наши». Они с Ефремовым очень подружились. И в какой-то период, мне потом рассказывали, у Эдика случился запой, а он же был запойный, и в этом состоянии он заявился к Ефремову. Сидят, разговаривают, вдруг Эдик отключился. А он пил столько, что вот просто отключался, и всё. Олег Николаевич дико испугался, вызвал фельдшера. И вот Эдик приходит в себя. И Олег Николаевич спрашивает его: «Эдька, а что ты так? Отключился-то?» А тот плачет: «Да от меня Фарида ушла». Олег Николаевич: «Ты должен её вернуть». Эдька: «Да, ушла и ушла, чёрт с ней». Главное, что повод выпить есть, остальное – дело второстепенное. И тут Олег Николаевич говорит: «Смотри, ты без Фариды пропадёшь. Давай возвращай её». – «Как?» – «Как-нибудь…» Талантливый человек смотрит на ситуацию по-своему, проникает в суть…

Тогда же ко мне приехал брат. Первое, что он сделал, – поехал к Эдику. Знал, что там много водки… А когда вернулся, начал уже меня прессовать: «Эдик – он там дико переживает… Возвращайся». Короче говоря, как-то всё склеилось, наладилось.

А в следующий раз нас Высоцкий помирил… Мы в очередной раз поругались с Эдиком. Я уехала в город. И думала: сволочь, надо разводиться, всё, всё, всё. День прошёл, другой. Вдруг звонок в дверь, решила – вот, Эдик приехал! Открываю дверь, а там Володя. «Вот, так и знал, что сидишь одна, никуда не ходишь!» Я хорохорюсь. «Ну не сиди ты одна». У него была такая мания – не любил, когда люди ссорятся, и всех старался сразу мирить. «Ну сходи в театр. Хочешь к нам? Хотя ты же нашу «Таганку» не любишь…» Хотя я никогда в жизни не говорила, что не люблю, что за хамство такое – кто я такая? И тут он заявляет: «Я знаю, как тебя развлечь! Тебе надо в Париж съездить». Ну вот он сказал – и всё, забыли. А на другой день приезжает, и у него всё расписано: к кому идти в ОВИРе, ещё куда идти. Я честно пошла, а там какие-то девки, все хамят. Ну я и послала всё это куда подальше… На следующий день звонит Володя, проверяет: ну что, всё сделала? Я ему: не пойду туда больше. И чуть ли не в тот же день звонок по телефону: «Это из ОВИРа, – нежным голосом, – вам не надо к нам приходить, вы скажите мне свои данные, мы сами всё сделаем». Представляете? Это, значит, Володя сам отправился туда с кучей билетов на «Таганку», а это тогда была невероятная ценность, и всё устроил! И всё они мне сделали. Это было в 80-м году. Оформление заняло столько времени, что, когда я получила документы, Володи уже не стало. И в Париж я поехала после его похорон. И это вышло очень правильно. Потому что Марина крайне плохо перенесла Володину смерть.

Считается, что с Высоцким Володарский познакомился чуть ли не в детстве. А на самом деле?

Эдуард Володарский, за спиной - жена Фарида, Белла Ахмадулина, Марина Влади, Борис Мессерер. Конец 70-х.

– Эдик Володю обожал… Они вместе ещё во вгиковском общежитии пьянствовали. Володя тогда ухаживал за Таней Иваненко, а это была такая наша Брижит Бардо. Во вгиковском общежитии шла очень бурная жизнь. Ребята влезали в окна к своим барышням… Так что ещё там познакомились, начали общаться. А потом, помню, сидим мы с Эдиком в ресторане Дома кино, а Володя – за соседним столиком. Вдруг подходит к нам – ребята, не уходите, я вас подвезу. А он как раз купил машину. А мы в Матвеевском снимали квартиру, тогда это была окраина. Я стала извиняться: «Нет, Володя, спасибо, но мы так далеко живём». Он: «Ребята, не вопрос, подвезу». И подвёз. А когда мы стали выходить из машины, он показывает на соседний дом: «А я вот рядом снимаю квартиру!» И он стал к нам часто заходить. И было так. В день спектакля Володька никогда ничего не ел. Чай утром, и всё. А после спектакля уже заходил к нам и нажирался, как удав. Поэтому мы знали – у  Володьки спектакль, значит, нужно, чтобы вечером стол ломился. Он приходил к нам, ел, пил и уходил к себе. Это был как раз тот период, когда он репетировал Гамлета. Помню, часто в сердцах говорил: «Я его убью, не выдержу». Это про Любимова. А тот его унижал всячески, называл в лицо – этот… Или говорил: «Ну, этот не справится, придётся его занавесом закрывать… Пусть оттуда кукарекает». И однажды Володька так обозлился, что, когда Любимов начал его оскорблять: «Да ты не справишься, я тебя с роли уберу…» – схватил шпагу и шуганул в Юрия Петровича. В него не попал, шпага воткнулась в спинку соседнего кресла. И Володька потом рассказывал: «И у него ни один мускул не дрогнул, ни черта не побелел». Только потом сквозь зубы прошипел реквизитору: «Затупите остриё у шпаг…»

Не было тогда у Володарского, у Высоцкого желания эмигрировать из страны? Потому что в этой среде бродили же такие настроения, многие уехали – Аксёнов, Кончаловский…

– Там такая была история. Как-то приходит Володька к Эдику: «Мне Вася Аксёнов предлагает поучаствовать в «Метрополе». Я им туда стихи даю. Давай и ты…» Эдик начал его отговаривать: «Не вяжись с ними. Васе надо уехать со скандалом, иначе он никому не нужен – их уже и так столько уехало. Ему иначе там житья хорошего не будет. А ты здесь попадёшь под раздачу, и все попадут. Не лезь ты к ним, пусть сами играют в свои игры». Так оно и вышло. Многие из-за «Метрополя» пострадали, только это малоизвестные люди, и про них быстро все забыли. Зато Вите Ерофееву практически ничего не было, потому что он сын посла. А Вася, как и хотел, громко уехал со своим журналом. Потом эти ребята стали раздавать везде интервью, когда возвращались: мол, чуть ли не за каждым следил отряд агентов КГБ… Ну зачем врать?!

Фарида, а можете вы наконец прояснить эту ситуацию с домом Высоцкого, который он построил на вашем участке? Ольга Трифонова, тогда ваша соседка по писательскому посёлку, в нашем журнале довольно категорично написала: Высоцкий дал Володарскому денег в долг на покупку вашей дачи, потом сам построил на вашем участке домик для себя и Марины. А дальше цитирую: «С этим домом вышла гнусная история: после смерти мужа Марину не пустили в дом, построенный для неё».

– Читала… Я так начну. Дача Трифонова была с нами по соседству. Юрий Валентинович был нелюдимым человеком, ни с кем в посёлке не общался. Я, когда видела его на улице, не осмеливалась даже здороваться. Но Эдик уже был знаком с Ольгой, она его третья жена. На каких-то курсах сценаристов пересеклись… Она везде протыривалась. И как-то подходит она ко мне на улице: «А можно мы к вам с Юрой придём?» – «Конечно, можно». Так началось общение, а потом и дружба с Трифоновым. Достаточно сказать, что Юрий Валентинович делился с Эдиком книгами из своей замечательной библиотеки. Бердяев, Ильин… Благодаря ему Эдик в конце жизни на очень многие вещи пересмотрел свои взгляды. Признал, что поколение-то их – виноватое, и сам почувствовал вину. Они же все были идеалистами. И когда началась перестройка и все разом устремились на Запад, они думали, что ну, поиграемся в это и пойдём своим путём. Упустили ситуацию. А это было хуже чем преступление, это была ошибка. Которую мы сейчас и расхлёбываем.

Вы имеете в виду, что кучка инициативных товарищей решила, что в стране все теперь должны стать торгашами, – и никто им не возразил? А потом было поздно?

– Ну как-то так… Но мы отвлеклись. Сейчас Ольга Романовна пишет разное про нас, как будто пишет про случайных людей. И почему так беспардонно? Я же ещё не сдохла… Описывает наш дом как дом какого-то купчика, который занимается спекуляциями и у него тазиками подают на стол красную икру, а в гостиной стоит красная мебель. Зато она – такая вся благородная, возвышенная душа. Так выходит из её рассказа. И Ксению Ярмольник она описывает: пришла какая-то развязная пэтэушница. И там есть рефрен – что она ещё и Юрия Валентиновича очень хотела соблазнить. Ксения никогда в наш дом не приходила. Володя её привозил, но в наш дом не приводил. Потому что Володя очень боялся, что я увижу Ксению и расскажу о ней Марине. Притом что я никогда бы этого не сделала. Какое моё дело?! Зачем влезать, потому что тот, кто влезает в отношения, потом будет самым виноватым. И никогда бы я его не продала. Володя боялся Марину – очень боялся её потерять. Всё было не так просто, как сейчас пытаются представить…

Дело в том, что мне же пришлось быть с Высоцким в последнюю ночь. Всё уже закончилось для него. Его положили в спальне в квартире на Малой Грузинской… Я зашла – Марина попросила: «Надо сходить к нему». Там был такой полумрак. И не было ощущения расслабленности в теле, он был весь сплошь напряжение. И пальцы такие сведённые. И на лице мрачное напряжение. Как будто ничего не разрешено для него… А приехала я, потому что меня Марина позвала, в качестве поддержки. Володи уже не стало, она приехала на квартиру, а там все уже собрались – Абрамова, дети, мама Володи. И они начали орать на Марину: что она там никогда и не жила. И вот она мне призналась: «Ты представляешь, они мне говорят, что я никто и ничто и что это они здесь жили». И я увезла её с собой, все дни после Володиной смерти она жила у нас на даче.

Марина Влади и Владимир Высоцкий

Мы вечерами гуляли по аллеям. Она смогла наконец выплакаться. Тяжело принимать на себя чужую боль. Но надо было это сделать. В какой-то момент она мне вдруг говорит: «Ну вот эта женщина его… Расскажи мне всё про неё». Имела в виду как раз Ксению Ярмольник… Я стала объяснять ей: «Володя никогда к нам никого не приводил, боялся, что тебе расскажу. И я не хотела влезать между вами. Но ты наверняка же догадывалась». И она согласилась: «Да, я видела тетрадки…» Ксения училась в каком-то текстильном институте. «Я всё видела. Я понимала, что в доме бывает женщина. Но не хотела устраивать Володе скандалов». Понимала, что обострять конфликт не стоит. И лучше спустить на тормозах.

Я думаю, что Марина дала Володе очень многое. Я помню, как они приезжали к нам в гости. И Марина с восторженным лицом говорила: «У Володи новые песни! Володя, покажи!» Она очень всё ценила. И кстати, у Ольги Романовны есть кусок в тексте про то, что Высоцкий пришёл с гитарой, но никто не попросил его спеть. Мы никогда не просили его, потому что у него были бесконечные концерты, спектакли, а ещё и для нас петь?! Лишь бы был сыт…

Но Марина всегда просила: «У Володи такие чудесные новые песни! Володя, пожалуйста!» Он брал гитару. Нас обычно было человека четыре: Сева Абдулов, Марина, её младший сын… Изумительный парнишка – блондин с голубыми глазами, ангел, от лётчика. Володя пел…

Как же весело тогда жили! И мне странно, когда сейчас вспоминают то время, будто все страдали. Ничего мы не страдали. Притом что у Эдика пять картин на полке лежало. Но никогда не делал он из себя страдальца.

Вот так вспоминаешь и понимаешь, что эта советская эпоха требует более пристального и внимательного изучения, сейчас ещё трудно взглянуть на это совсем со стороны. Мне-то вообще кажется, что это была другая цивилизация. В первую очередь она была безденежная. Больших денег, действительно больших, не было ни у кого, разве что у спекулянтов. И люди были совсем другими поэтому. Сейчас не надо ни с кем дружить. Заплатил, взял что тебе надо, и ты знать не знаешь этого человека. И ты ему не нужен, и он тебе. А тогда нужно было дружить!

А когда же Марина-то стала вашим недругом? Если от печки – откуда и кому вообще пришла идея строить дом на вашем участке?

– Это Марина захотела загородный дом. Потому что, когда они на Малой Грузинской жили, там был ужас. Постоянно компании, пьянки. Её это дико злило. И она понимала, что, если появится загородный дом, такого безобразия уже не будет, не всякий туда доберётся. Володя стал искать варианты. Но ему отказывали, когда узнавали, что жена – француженка. И Эдька, видя все его мытарства, предложил строить у нас. У нас был на даче полуразвалившийся домик, там когда-то жила прислуга поэта Кирсанова, у вдовы которого мы и купили дом и участок. Его можно было восстановить и жить там. Володя начал строительство. Я всех работяг кормила… Потом стали приходить соседи и выговаривать Эдику: «Все знают, что ты Высоцкому незаконно дачу строишь! Тебя ж из кооператива выгонят!» Но по закону этот дом можно было оформить как архив или библиотеку. Так и сделали – как будто наша библиотека. В марте дом достроили, а в июле – всё, умер он.

И тогда Марина захотела получить этот дом.

– И не только. Приехала Марина и говорит: вы должны… Точнее, так. Артур Макаров, пасынок Герасимова и племянник Тамары Макаровой, предложил Марине купить дом и к этому просил половину нашего участка. Этот Артур был абсолютно криминальный тип. И умер потом страшно и гнусно. Его убили, по-видимому, подельники: пытали и вся квартира была истыкана ножами, искали что-то, что он спрятал и не хотел отдавать. Жуткая история… Причём этот Артур сделал Марине предложение, а потом просто взял и заселился в дом Высоцкого. И у него была собака огромная. Архар. И он мне как-то говорит: «Когда мой Архар выходит гулять, ты своих собак-то убирай». Я: «Почему убирай-то?» Артур: «Ну, он их порвёт!» И я, как представила, что у нас будет такой сосед… Ещё немного в сторону, черты к портрету. Артур машину водить не умел, боялся. А я водила, и все меня эксплуатировали страшно. И вот однажды я его везу. И он мне: «Женщина – это низшее существо». Это у него был основной такой девиз. А его второй женой была Жанна Прохоренко. И когда он у нас поселился, там и Жанна, естественно, поселилась. Она его так боялась. Это было что-то нечеловеческое. И как-то их пёс убежал – Жанна его упустила. И как раз Артура не было. И Жанна ходила по всем окрестным лесам: Архар! Архар! Наконец, приходит, лицо чёрное. Я: «Жанна, ну что такое, ну убежал – и чёрт с ним». Она: «Даже вслух такого не произноси!» Пёс потом нашёлся, но как же Жанна тогда перепугалась! И вот этот Артур говорит мне: «Женщины – это низшие существа!» А я про себя думаю: ёлки-моталки, женщины, значит, низшие существа, при этом ты даже машину не можешь научиться водить, я тебя везу, и ты мне ещё выговариваешь…

Возвращаясь к Марине и дому… В нашем дачном кооперативе был закон: участки не делить. И  продать или передать по наследству можно только целиком. Мы это всё объяснили Марине. На что она заявила: «Кому-то – нельзя, а кому-то – можно». Она начала писать письма во всякие инстанции и органы. Причём как было: у нас хотели отсечь пол-участка и деньги нам за это никто не предлагал. В результате закончилась эта эпопея тем, что дом пришлось разобрать, притом что разобрать стоило тех же денег, что и собрать…

Марина тогда, я так понимаю, войной на вас пошла. Неужели этот дом, точнее, деньги за него стоили того, чтобы со всеми разругаться?

– Я понимаю её. Ей действительно нужны были деньги. Она уже мало снималась, была стеснена в средствах. И при этом знала, что дом в нашем посёлке стоит дорого… Тогда – где-то пятьдесят тысяч долларов. Она в тот момент отрезала Россию вместе с Володей. Сыграло на руку и то, что все вокруг заговорили, что она вообще тут ни при чём. Я её нисколько не осуждаю. Она западный человек. Это мы выросли в безденежной цивилизации, деньги не значили ничего. Поэтому что деньги? В итоге у Эдика было больше злобы на Марину, у меня нет…

Вы сейчас уже можете со стороны оценить их брак с Высоцким и её роль? Потому что каких только версий нет…

– Во-первых, она человек очень сильный. Вырваться из среди эмигрантов и построить такую карьеру! Но дело не в этом. Я считаю, хорошо, что в жизни Володи была Марина. Она его очень любила. Страстно, по-всякому. И страдала от него ужасно. И наркотическая история его – это ведь тоже было ужасно. И она старалась его спасти. Я говорила, что Володя помог мне оформить документы, и после его смерти и задолго до ссоры с Мариной я поехала в Париж. И жила у Марины. Она очень плохо перенесла Володину смерть. Плакала каждый день просто ужасно. Потом ходила к психоаналитику. Я гуляла по Парижу, а она шла к доктору. После мы встречались, она была вся распухшая от слёз. Со мной ей было легче, ну с кем ещё в Париже она могла говорить о Володе? Не с кем же. И она делилась: «Ты знаешь, доктор мне такие вещи говорит!» Я: «Что такое?» Причём сеанс записывался на камеру, потом доктор ей это всё показывал. И когда она рассказывала про Володю, он ей говорил: «Ты посмотри, какая у тебя в это время рожа». Он говорил не лицо, а именно рожа. Она: «А у меня и правда рожа была противная». И доктор это так трактовал: «Ты для него была какая-то туча. Он тебя боялся». И она рыдала просто: «Ну что же ему меня так было бояться?!» Я пыталась смягчить как могла…

У меня вообще тогда возникло подозрение, что это сын Марины втравил Володю в историю с наркотиками. У Марины два старших сына были от Робера Оссейна, и оба наркоманы. Младший сын, ангел, – от лётчика. Причём лётчик довольно быстро его забрал от Марины. Он приехал, посмотрел на весь ужас, что ребёнок растёт как растение, забрал, поместил в Швейцарии в какую-то там монастырскую школу с жесточайшим режимом. И этот мальчик, которому сейчас уже лет пятьдесят, теперь живёт, кажется, в Канаде, стал фермером.

Так вот, я когда приехала в Париж, Марина на какое-то время уехала в Африку – на съёмки. И мы много общались с её средним сыном. Помню, как-то он собрал друзей, что-то вскипятили, стали мне предлагать. Я отказалась. Это я к чему? К тому, что вовлечь Володю в эту компашку было проще простого. Я знаю, что сначала она лечила своего старшего сына от зависимости – в частной клинике. И её все там знали, и она всех знала. И когда Володя подсел на наркотики, она тоже его туда поместила. А сейчас в мемуарах она пишет: «Я ничего об этом не знала». Она знала, она уже лечила его в клинике. Но эти легенды – уже не моё дело. И всё равно я считаю, что она была для него хорошей женой, многим ради него пожертвовавшая.

А как вы думаете, всякий ли мужчина не то что оценит жертву, а именно что нуждается в ней? Вот Володарский учился у Евгения Габриловича, знаменитого сценариста. У него ведь жена…

– …Она была какой-то генеральской дочкой, и говорят, она била его костылём.

И он нисколько не стеснялся, что она главная, командирша такая. А он подкаблучник.

Но есть люди, которые, конечно, требуют служения. Вспоминаю замечательного Мишу Рощина – вот если бы он Таню встретил раньше, его жизнь по-другому бы сложилась. Когда он женился на Кате Васильевой, это был период его дикого успеха: постановки во МХАТе, премьеры. Шикарно всё было. Катю тогда прозвали Книппер-Рощиной. Потом была подруга Кати, которая забрала его у Катьки, родила ребёнка. И он женился на ней перед смертью. И как потом рассказывал: однажды проснулся крещёным и женатым… А Таня… Они стали жить вместе, когда он был уже больной, и вот она действительно была гениальной женой. Его спасением. Все операции, которые она с ним пережила, – ампутация ноги, да, он последние годы был без ноги… Но она рано ушла, ей было-то всего пятьдесят восемь лет. Причём считалось, что он-то умрёт раньше, само собой. Он был старше на двадцать лет. Вот она была ангелом, на самом деле.

Ведь одно дело – преуспевающий драматург, пьесы идут во всех театрах страны, здоровый, с машиной, с квартирой… А это-то было уже угасание. И абсолютная нищета. А она обожала этого мужчину. Вот вам пожалуйста…

А кому-то нужно, чтобы держала в ежовых рукавицах, запирала в комнате и есть не давала, пока не будет написано положенное количество страниц текста…

– Смотрите… Я не участник. Я наблюдатель. Не больше, но и не меньше… Был такой замечательный сценарист Валентин Ежов – «Белое солнце пустыни» и многое другое. У него был очень долгий роман с Викой Фёдоровой. А у Вики был такой оригинальный характер! Вот у Эдика был сценарий, назывался «Бешеная», он писал его под Вику и про Вику. Совершенно дикий характер был при такой красоте. Первым мужем Вики был Консуэло, испанский ребёнок, из тех, кого вывозили из Испании в конце 30-х. Он сделался футболистом, и очень талантливым. В хороших командах играл.

У них был бешеный роман. Но Консуэло, страшный бабник, всё время Вике изменял, и были вечные сцены ревности. Однажды была такая сцена, Эдик умирал со смеху, когда рассказывал: «Какая женщина!..» Они с Консуэло купили роскошную машину. И вот Вика уехала на съёмки. А он подцепил двух девок… Причём он был такой аморальный тип, что ему было всё равно – что с этой, что с той… Он и Вике так объяснял: ну чего ты, Вика, ершишься, эти измены не имеют никакого значения…

А тут Вика вернулась со съёмок раньше времени. И видит, как мерзавец-муж около дома подцепил каких-то девок. Когда она это увидела, чуть не сошла с ума от злости. И он тоже её увидел. И у него руки затряслись, и он быстро сел в машину и так тихо-тихо поехал мимо. И она бежала за ним, хватала с земли камни и бросала ему вслед…

Виктория Фёдорова с мамой Зоей Алексеевной

Наконец, послала Вика этого Консуэло подальше… И случился у неё роман с Ежовым. А это было такое страшилище! С таким жутким носом! Нереальных размеров… Но он так умел ухаживать! Мужики так не умеют сейчас. Ну как, работа, водка и ты – всё в одном ряду. А Валя уж если ухаживал, то женщина чувствовала, что она для него – всё на свете. К тому же он был лауреатом Ленинской премии, таких было немного. Вику он страстно обожал. Ей это нравилось. Но при её бешеном нраве она очень любила его лупить. В случае чего лупила, и всё. Она ходила на шпильках и могла – раз, снять туфельку и этой туфелькой отлупить! Я однажды это увидела, подумала: полное сумасшествие.

А как Вика хулиганила! Но если её грозили в милицию забрать, она говорила: «Я не могу, меня ждёт лауреат Ленинской премии». И приезжал Ежов, доставал свою книжечку-удостоверение, она у него была вся засаленная… Те смотрели – и правда. И от греха подальше отпускали.

Однажды в Доме кино была премьера фильма «Ты и я» Ларисы Шепитько. После показа идём в ресторан. Лариса очень красивая была, Элем рядом, Белла Ахатовна Ахмадулина со своим очень молодым мужем Кулиевым. Валя Ежов с Викой, мы с Эдиком. Пьём, отмечаем. Ежов и Вика как раз рядом с нами сидели. Валя время от времени повторял: «Эдька, картина-то – г…» Эдик: «Валя, раз мы тут едим и пьём, нечего ругать… Не нравится – уходи». А Валя сидит, всё подливает себе водки, и вместе с количеством выпитого в нём всё больше прорывается правдоруб. Ему всё хочется высказать, что картина плохая. А на другом конце стола разворачивается следующее. Белла Ахатовна сильно напилась. И молодой муж её к тому времени уже не очень интересовал, она была увлечена оператором Сашкой Княжинским. А она, когда влюблялась, становилась немножко безумной. И во время нашего застолья она периодически вскакивала и, расплёскивая свой бокал, выступала: «А я предлагаю выпить за Сашу Княжинского!» А тот дико боялся, потому что понимал, что молодой Кулиев его потом отмутузит… И откровенно прятался за чужими спинами. Молодой муж злобно усаживал Беллу на место. Через какое-то время она очухивалась. И снова вскакивала, и снова, расплёскивая бокал, говорила: «А я предлагаю выпить за Сашу Княжинского!» И тогда вконец рассердившийся муж сказал: «Если ты не сядешь, я тебе морду набью…» И это услышала Вика. Сняла свою туфельку на шпильке и как даст каблуком по темени Кулиеву… Потекла кровь, все завизжали. И кто же за неё вступился? За Вику никто не вступился, потому что знали, что она сама кого хочешь уделает. Вытерли бедному Кулиеву лицо и попросили не портить бедной Ларисе праздник. Белла сникла. И в это время дошёл до кондиции Валя Ежов. Тут он вскочил и завопил: «А я не понимаю, почему мы тут все сидим и пьём за это г…!» Лариса побелела. Не знает, что сказать. Элем тоже не знает, что сказать. Всё-таки Валя пожилой, заслуженный, уважаемый человек. Лауреат Ленинской премии опять же… И Элем подошёл к Эдику и попросил: «Уведи его отсюда». Эдик и увёл. Вот такой был славный банкет.

Володарский же написал потрясающий сценарий про Зою Фёдорову. И у него новая версия – кто её убил.

– На самом деле… Вы будете думать, что у меня мания величия, но об этом я сказала Эдику. И когда он уже всё написал, показывал работу Вике, и она подтвердила, что сама склонялась к той же версии. Версия эта, по-моему, самая логичная. Вика уехала к отцу в Америку и вышла замуж. Как рассказывала мне Таня Лаврова, она очень дружила с Викой, перед отъездом она сказала Вике: «Только не влюбляйся и не выходи замуж за первого американца, которого увидишь». Но именно это она и сделала! Вышла за пилота – того самого самолёта, на котором летела в Нью-Йорк. Говорят, он был красавец. Но в Америке Вика начала бешено пить. Один раз напилась, второй. На третий раз муж вызвал в дом полицию. Её в полицию поволокли…

А ведь Вику приглашали сниматься в Голливуде. Но начинает сниматься – и начинает пить. И кому она такая нужна? А могла бы сделать карьеру. Но она сама всё портила. Папа-адмирал её очень любил. Он оставил ей приличное наследство. Но американские наследнички всё расчехвостили. Что-то досталось, но малая часть. И тут наступает момент, когда Зоя Алексеевна совсем ослабла. И Вика говорит мужу – хочу, чтобы мама переехала к нам, жила с нами. И что в голове у этого американца? Эта – алкоголичка. И ещё старой алкоголички не хватало на его голову!

И у меня такое впечатление… Почему я склоняюсь к тому, что именно муж Вики убил Зою. Ему очень легко это было сделать. Он постоянно летал рейсом Нью-Йорк – Москва – Нью-Йорк. Прилетел в Москву, пришёл в дом, Зоя открыла своему зятю – судя по всем деталям дела, она сама открыла дверь. Две чашки стояли на столе. Выстрелил, нашёл камни, и через несколько часов он уже в другой стране. А то, что убил кто-то свой, – и сомнений нет. Я помню, как однажды пришла к Зое Алексеевне. Звоню. Она спрашивает из-за двери: «Кто там?» Я говорю: «Зоя Алексеевна, это Эдика жена». Она снова: «А кто это?» То есть сто раз переспросила, прежде чем открыть. Помню, в другой раз была у них дома. Вика открывает холодильник, там съёжившийся кусочек сыра, ну и всё. И Вика: «Вот так мы живём – мать всё тратит на камни». Это можно понять. Она же тюрьму прошла, поселение. Там познакомилась с Лидией Руслановой. А та хорошо жила даже на зоне. И Зоя как-то спросила: как тебе удаётся – всем вон как плохо, а ты вполне себе? И та ответила: «А я плачу… камушками». Она намотала себе это на ус. И это стало её навязчивой идеей – скупать драгоценности. Чтобы дочери оставить.

А почему этот американец у Вики сына отобрал?

– Потому что Вика начала баловаться наркотиками. И в этом я его понимаю.

А потом? Она вышла замуж за пожарного. Причём, когда она сюда приезжала, все недоумевали: «Вика, как ты могла – за пожарного?!» Она оправдывалась: вы не понимаете – он начальник всей службы региона. На руках у него она и умерла. От рака.

И в радости, и в печали

Володарский был же очень хлебосольным человеком. Постоянные гости. И он очень гордился домом своим. А это, между прочим, ваше создание во всех смыслах – вы его сами придумали, сделали проект как архитектор и как прораб построили.

– После всех дрязг с Мариной мы больше не хотели оставаться в том посёлке. Решили начать всё заново, стоить новый дом. Вернее, я строила, а Эдик даже не ходил смотреть, что получается. Была такая установка: лучше-то всё равно не будет, чем тот дом, памятный, в Красной Пахре. Я ему говорила – Эдик, иди посмотри, что я делаю. Нет! Боялся, думаю, разочарования. А потом пришёл, посмотрел. Из кабинета замечательный вид на реку. И постепенно полюбил этот дом…

Думаю, у Эдика обыкновенная история случилась. Он потерял своё здоровье. Практически. Много водки. Два раза были жуткие истории с лёгкими, два раза чуть не умер. Третий раз спасти вот не удалось… Потерял основное, что составляло суть его характера. И всё. Больной человек, в общем. И он от этого, как я думаю, очень полюбил всё то, что даёт покой, стабильность… В молодости он дом презирал, считал – мещанство! А тут дом стал таким любимым местом. Полная перемена участи, взгляда. И это нормально. Человек ведь не статичное существо. Вот приезжает из Москвы, уже одышка, облокачивается на стул и выдыхает: «Я дома!» То есть это его шкура была, здесь он чувствовал себя защищённым человеком.

Так что в последние годы мы жили очень хорошо. Что просто объяснить. Он был привязан не столько даже ко мне, сколько к своему образу жизни. К дому опять же. Для него было главное – сидеть в своём кабинете и писать. Потому что когда не писал… когда заканчивал один сценарий, а другой ещё не начинал – ходил, ныл. Это было ужас что такое.

Но были же периоды, когда несколько картин лежало на полке и работы не было. И как он тогда себя держал, как реагировал на простои, безработицу?

– А никак. А что страдать, говорил, если на улице дождь идёт?.. Это так воспринималось. Вот эпизод! Он же начал писать ещё в школе. Всюду рассылал свои рассказы. Однажды из какого-то журнала ему пришёл ответ: «Оставьте эту свою затею писать. Вы не пригодны для этого. Займитесь чем-то хорошим». И я у него однажды спросила: «И вот ты прочитал такое. И что ты сделал?» – «Лёг на кровать и сутки пролежал и проплакал». – «А потом?» – «Встал. Сел за стол, взял ручку и начал писать». Если бы мне так написали, я бы всё, больше к столу не подошла! А он был упрямый. Это очень важная вещь.

Ему говорят: не пишите, пять картин на полке лежат. Другой бросил бы уже всем этим заниматься. Но только не он.

А кроме всего прочего, Эдик был очень русским человеком. Ему не надо было говорить: народ! Он сам был из народа. И прекрасно всё знал и понимал. И про пороки, и про достоинства. Помню, как они с Высоцким выпивали…

Я в одной комнате, они в другой, но я слышу, как что-то бормочут, хохочут. Потом Володя громко говорит: «Эдя, я, когда вижу по телевизору солдата, я плачу. А ты?» И Эдька: «И я плачу». Пьяные-пьяные, но это было искренне. Мне даже казалось, им было жалко, что они не воевали.

Неудивительно, что у него самые сильные картины – про войну. «Проверка на дорогах»…

– Кстати, про «Проверку»… Фильм запретили. И вдруг приехал Алёша Герман: «Эдька, «Проверку» выпустим! Константин Симонов сказал, что поможет. Но для этого нужно сделать «Двадцать дней без войны». И Эдька всё сделал – написал сценарий по книге Симонова. Причём бесплатно. Герман картину снял. При этом имя Эдика ни с какой стороны и никогда не упоминалось. Хотя, когда он писал этот сценарий, Лёшка жил у нас… Свинство всей этой истории состоит в том, что все знали, что Герман не пишет сценария, все знали, что сценарист Володарский, однако он не значится в титрах.

А из-за чего они поругались с Германом?

– А они и не ругались. Эдик сразу понял, что работать будет исключительно как негр. Правда, негру обычно платят деньги. А тут и денег не платили. Просто был договор. Делаем картину – выпускают «Проверку на дорогах». Но «Проверку» так и не выпустили. И ладно бы. Но дело в том, что в 90-е Герман ведь мог всё-таки рассказать, что была за история. Не рассказал. Эдик всё это тихо и молча проглотил.

Алексей Герман и Светлана Кармалита 

Кстати, надо признать, что Герман со Светкой Кармалитой были идеальной парой. Она та жена, которая смотрит мужу в рот и говорит через слово – гений. Лёшка же был настоящим деспотом в семейной жизни. В быту страшно капризен: то горчичники прилепить, то укол сделать, то особую кашу сварить. Света «работала» при нём каждую секунду. Эдька по сравнению с Лёшей просто невинный ягнёнок. На Эдьку я могла наорать, когда он меня доводил. Это было очень редко. Но тут уж он пугался. Лёше, конечно, очень повезло с женой. Неизвестно, сделал бы он все свои картины с другой женщиной. А тут полное обслуживание, почитание (ты – гений!). Она рассказывала: если он не хотел с кем-то общаться, а у него в последние годы особенно испортился характер, она говорила: «Что ты хочешь, я всё передам». И он говорил ей, она шла и объясняла другим, что ОН хочет.

Помню, мы пригласили их на Новый год. И вот я видела: то она ему массаж делает, то спину растирает. Боже мой! Как тяжело!

Так ради чего?

– Ради этого всего. Герман – гений, а я – подруга гения, тоже практически гений… Это не так, что вот гений, а подруга где-то там, в тени. Нет! Они всегда в паре. И надо отдать ему должное, он всегда повторял: Света – мой соавтор…

Но не думаю, что другая смогла бы просто его вынести. Света однажды плакала при мне: «Ты не представляешь, как мне с ним тяжело!» А я очень даже представляла, потому что наблюдала это всё.

Так почему Герман прекратил работать с Володарским, если они не ругались? Отчего разбежались?

– Там такая история. Лёше сценарист был уже не нужен. В «Хрусталёве» же не было сюжета. Эдику там нечего было делать. Но окончательно разошлись они из-за Никиты Михалкова. Лёшка стал его везде поносить, писать о нём: вот он такой и сякой, писательский сынок. Но Лёша-то тоже был писательским сынком. Когда Эдик писал сценарий «Проверка на дорогах», мы вместе жили у Германов в их большой квартире на Марсовом Поле. У Лёши была чудная мать, вдова писателя Юрия Германа. Прелестная женщина. Интеллигентная. Очень красивая была в молодости. Она из какого-то богатого банкирского рода. Хрустальные люстры, красная мебель… При этом Татьяна Александровна была без всякого снобизма. Меня умиляло, когда она рассказывала о Юрии Павловиче: он был алкоголик и в тех же местах, что и Эдька прятал бутылки. Тоже был гуляка, пьяница. Но Татьяна Александровна страшно скучала по нему, когда его не стало, говорила: мне так его не хватает. Притом что сердилась на него, когда был жив. Но это обычная история…

А как Володарский справлялся в 90-е годы, когда всё кино взяли и разом прикрыли?

– Вот вспоминаю и сама не понимаю… Я тогда нанялась к своим знакомым. Я же сама нарисовала наш дом. Придумала и довела до конца. И так набила руку, что потом я с этой же бригадой сделала ещё несколько домов – как прораб, как архитектор. Для знакомой галеристки Полины Лобачевской и тогдашнего главного редактора журнала Vogue Алёны Долецкой. Мне хорошо заплатили. За прорабство, за то, что сделала проект. Я тогда каждый день ездила на объект как на работу. Поражаясь, что взрослые мужики меня слушаются. И как-то перебились с деньгами. Но Эдика было жалко. Я видела – ему неприятно, что это я приношу в дом деньги. Поэтому я всячески старалась как-то небрежно это делать…

Причём, он же мне всё время, на протяжении всей нашей совместной жизни, говорил: «Боюсь, я умру, и что будет с тобой?..» Он всё время умирать собирался. И мог – он же вечно с кем-то дрался, всё время что-то аховое происходило. А вот тогда он сказал: «Теперь я за тебя не боюсь, ты и без меня проживёшь».

…Знаете, незадолго до ухода Эдика я как-то зашла к нему в кабинет. Он уже плохо себя чувствовал. И теперь мне кажется, что уже знал, что скоро уйдёт… Мы как раз купили дом в Черногории. Я думала: вот съездит туда, подышит морским воздухом и всё как-то да наладится. И вот та сцена: Эдик за столом, читает что-то. Потом берёт лист бумаги, переворачивает, кладёт поверх стопки и говорит: «Всё не то. Всё-не-то!» Человек посмотрел на то, что сделал, и ему всё не понравилось. И сейчас у меня такое чувство, что это он сказал не только про ту работу, ту рукопись… Всё не то…

Понимаете, всякий человек – тайна. Мы только думаем, что можем разгадать, что разгадали. Нет. Даже если долго-долго живёшь рядом. Я Эдика так и не разгадала. Моя роль в его жизни была одна – в меру сил создавать условия, чтобы он занимался своим делом. Если мне это хоть немного удавалось, значит, я свою роль выполнила.

фото: личный архив Ф. Володарской; Анатолий Гаранин/МИА "Россия сегодня"; Юрий Филипенко/RUSSIAN LOOK; Игорь Гневашев/EAST NEWS