В середине девяностых еще было принято тосковать по родным местам.
В эмигрантской газете, где я работала, тосковали все. И журналисты, и читатели, и даже владелец из Питера, который приезжал на неделю с проверкой и всю неделю тосковал, что в Тель-Авиве не разводят мосты.
Редакционный телефон разрывался от жалоб на новую родину и от желания вернуться в родной Мусрагоневск, взглянуть на свой бывший дом, угол улицы Ленина и проулка Фиделя Кастро. Писали заметки о невыносимой ностальгии, иногда в конце помещая информацию «Продам машину Субара, пятая рука, в шикарном состоянии.»
Я тоже скучала о Москве. Не хватало снега, гроз, сирени, друзей и селедки. Скучала активно, строчила синопсисы и рассылала их на адреса кинофирм, которые возникали каждый день. Результат не быстро, но проявился. В 96-м стали приходить ответы на мои письма и предложения прилететь и обсудить будущие проекты.
Взяла отпуск в газете, и вот самолет уже идет на посадку в заледеневший московский аэропорт. Лирическому настрою мешал лед, колючий снег и сон на диване в квартире подруги. Диван складывался посреди ночи, а подруга плакала до утра о своей крошечной зарплате и невозможности купить новый диван. Первые дни я бродила по городу, в котором родилась, и меня огорчало то, что впервые здесь, в моем городе, нигде нет окна моего дома. Нашу квартиру у нас забрало государство, вместе с гражданством, когда мы уезжали. Тогда кто-то называл наш поступок «предательством», но с каждым днем все реже.
Те, кто внезапно и жирно разбогател, в 96-м говорили мне: «Дура, вернись, здесь деньги под ногами лежат». Те, кто потерял работу и метались в поисках заработка, говорили: «Дура, о чем твоя печаль. Вовремя свалили и прыгайте от счастья!» Денег под ногами не наблюдалось, везде глыбы льда, на которых и от радости не попрыгаешь. Подруга поскользнулась, упала, сломала шейку бедра и залегла в больницу. Из нескольких новых кинофирм три к моему приезду уже закрылись. Но три остались целыми, и мы договорись о встрече.
В то время было круто говорить «У меня три встречи» или «Я на встрече, не звонить». Вот и у меня наметились встречи. Я понемногу въезжала в новую жизнь новой страны, новой Москвы. Одна кинофирма находилась во дворе Тверской, рядом с черным входом в рыбный магазин. У входа лежали тушки вмерзших в лед рыб, огромных и совсем крошечных. Сами рыбы были страшно скользкими, и нужно было пытаться через них перешагивать. В помещении кинофирмы остро пахло рыбой, и администратор в ярко-зеленом костюме провел меня « на встречу» через темный коридор и мимо комнат, где били живых рыб по головам. Наконец мы вошли в большую комнату с огромным столом, за которым сидело несколько немолодых женщин. Меня ждали. Я всем улыбнулась. В ответ не улыбнулся никто. Женщины напряженно смотрели на Главного, который сидел в центре стола. Главный тоже был серьезен и суров.
Не успела я присесть на шаткий стул, как женщины начали обсуждать мой синопсис. Точнее, ругать этот мой синопсис. Поносили старательно каждое слово, каждого героя и меня, которая без мастерства, таланта, знания современной России набралась наглости мечтать работать с «такой крупной фирмой». Я молча слушала и под удары за стеной думала, как бы и меня не огрели молотком по голове и не выкинули на лед. Когда все высказались, Главный, наконец, улыбнулся и сказал: «Вот как-то так, дорогая моя». Я поблагодарила, встала и попрощалась. Главный удивился: «Куда? Нам надо заключить контракт, и мы выплатим вам аванс». От рыбной вони кружилась голова. Зеленый администратор повел меня по темной лестнице в подвал, где я подписала кипу бумаг. И мне дали конверт с деньгами. Обратно никто уже не провожал, и я под стук рыбной казни выбралась во двор. От дурноты мне казалось, что мерзлые рыбы подмигивают мне одним мертвым глазом.
Так я заключила свой первый после долгого перерыва договор в России. Самое поразительное, что фильм сняли. И та кинофирма раскрутилась. Теперь в их особняке в каждом туалете биде. Знаю, читатель ждет, что я напишу «и в каждом биде плавают золотые рыбки». Нет, врать не стану, не плавают.
фото: ru.freepik.com
