Радио "Стори FM"
Дмитрий Воденников: Свеча в Мертвом переулке

Дмитрий Воденников: Свеча в Мертвом переулке

Лето когда-то лезло через каждую щель, каждую прореху, дырку в заборе, через каждую трещину на асфальте; а теперь загустело, не собирается умирать.

А придется.

Я люблю читать про Питер в двадцать первом году. (Как подумаешь, еще год – и придется ставить цифры перед «двадцать первым». Но пока еще можно: говоришь без уточнений, и все понимают, что речь еще, слава богу, о двадцатом веке.)

Петроград, как нынешнее лето, в 1921 весь зарос травой. Надежда Павлович писала об этом в своих «Воспоминаниях об Александре Блоке» (там даже дата есть, июнь 1921, и сейчас июнь, и мы как будто можем соприкоснуться через эти июни и с Блоком, и с Надеждой Павлович, и всеми-всеми, кто еще встретится нам на этом пути): «На Невском росла трава, пробиваясь между торцами, и мальчишки играли в бабки на трамвайных путях. В саду Адмиралтейства пели соловьи».

И вот ей уже вторит, не думая об этом, одеревеневший соловей Ходасевич, вторит из 1939 года, щелкает своим скудеющим горлом: «...трава, кое-где пробившаяся сквозь трещины тротуаров, еще не безобразила, а лишь украшала чудесный город, как плющ украшает классические руины. Дневной Петербург был тих и величествен, как ночной. По ночам в Александровском сквере и на Мойке, недалеко от Синего моста, пел соловей».

(Опять этот соловей.)

И Мандельштаму запустение и одичавший город тоже нравились. «Трава на петербургских улицах – первые побеги девственного леса, который покроет место современных городов. Эта яркая, нежная зелень, свежестью своей удивительная, принадлежит новой, одухотворенной природе. Воистину Петербург самый передовой город мира. Не метрополитеном, не небоскребом измеряется бег современности, а веселой травкой, которая пробивается из-под городских камней».

Петроград выскребли, выпололи, переодели, переименовали в Ленинград.

Мандельштам умер, Ходасевич умер, Надежда Павлович умерла. Раньше всех Блок умер. Но именно с Надеждой Павлович был у Блока последний в его жизни роман. Она жила тогда на Офицерской, в опустевшем Петрограде, в какой-то комнате в полуподвальном этаже огромного старого дома. Туда и приходил Александр Блок, живший неподалеку, садился на широкий подоконник. «А иногда, чтобы не идти под арку ворот через большой двор и пустую квартиру, влезал в комнату, со смехом, через окно».

Так странно представить Блока смеющимся.

Мне снилось, ты гибнешь в смертельном бою,

Ты с каждой зарею бледней.

Я в поле пустынном березой стою,

Вся в шепоте смутном ветвей.

Эти стихи Надежды Павлович как раз Блоку и написаны.

«25 августа я прочла ему и его матери стихи: "Мне снилось, ты гибнешь в смертельном бою...". Мать не поняла, кому они посвящены, спросила меня, но я уклонилась от ответа. Когда я уходила, он все стоял у открытой двери, провожая и следя за мной. Я спустилась до первой площадки. Тогда он спросил: "Кому вы написали эти стихи?" Я ответила: "Вам". Он наклонил голову: "Это правда"». 

Судьба Надежды Павлович удивительная.

Когда Блок умер, после своего духовного кризиса, связанного именно с этой смертью, уйдя из литературной жизни, она поедет в монастырь Оптина пустынь и познакомится там с оптинским старцем. Останется при монастыре, будет сперва сотрудницей, потом заведующей оптинского краеведческого музея. После закрытия монастыря сохранит его архив и библиотеку, передаст всё в библиотеку имени Ленина, станет навещать в заключении отца Сергия Мечева. Уже в 1974 году, когда времена изменятся, начнет добиваться, чтобы Оптина пустынь получила статус памятника культуры.

В Москве же она жила в переулке, который носил имя Николая Островского. В 1980 году Надежда Павлович умрет, а через одиннадцать лет переулку вернут его прежнее имя: Пречистенский. Но мне интересно: знала она, что изначально этот переулок вообще-то назывался Мертвым?

Как это – жить в Мертвом переулке? И почему Мертвом?

Говорят, по одной из версий, раньше мертвыми назывались переулки (а таких в Москве было известно несколько), которые по каким-то причинам становились тупиковыми, непроезжими, пусть и временно. Пусть так. Но мне нравится представлять этот адрес: «В Москву, в Мертвый переулок, доходный дом номер 12, кв.7».

Кстати, именно в доме №12 и жил с весны 1930 по лето 1932 писатель Николай Островский, в память которого этот переулок из Пречистенского в 1937 году и был переименован.

Удивительно, что и к нему, Островскому, вторая строфа стихотворения Надежды Павлович про березу тоже подходит. Время было такое – кругом одни герои и гибнущие. (Только «божья свеча» Островскому, наверное, не понравилась бы.)

Ты бился и падал, и снова вставал

Под ломкие звоны меча.

Над камнем горючем мой ствол просиял,

Как белая Божья свеча.

И самое последнее:

Под ветром ложатся в степи ковыли

И звоном встречают зарю.

Я знаю, что насмерть ты бьешься вдали,

Что насмерть я в поле горю.

Я бы только заменил в последней строчке «горю» на «стою» (пусть и с потерей точности рифмы). Сразу бы появилась еще более горькая нота. Такое простое, женское, полусолдатское-полубабье, потерянное, одинокое, прощальное.

Похожие публикации