На днях написал в одной из соцсетей:
«…видел первую муху. Она влетела на подоконник, пожужжала, вылетела в открытое окно. Через день увидел ее тельце на подоконнике. Умерла. (Пережить зиму, где-то проспать, только вылететь на апрельское солнце, обрадоваться, но рок, судьба: никакой денежки, никакого базара с самоваром, никаких гостей.)
А вчера услышал первого комара.
Летал в темноте, над ухом, жужжал. Видимо, искал свою Цокотуху. (Прям Анна Ахматова и ее «гость из будущего».) Но всё бесполезно.
Разминулись».
Теперь надо дождаться кого-нибудь третьего. Например, паучка.
Три, три, три. Мы знаем, что это магическое число.
...Три раза падают ножницы, пока послушника не постригут. Он может успеть отказаться.
Это известный обычай.
Вот как его описывает Симеон Дайбабский, архимандрит Сербской православной церкви, умерший в апреле 1941 года:
«Великая ночь. Не могу спать. Размышляю о своих обетах, которые дам утром… Холодно. [В небе] ясно. Полная луна, [светло] как днём. Оставляю мир. Бьёт колокол — поднимает монахов. Спускаемся в пещерную церковь. Собираются монахи. Вот стоит и [мой] духовник иеросхимонах Николай. Приносят подрясник, рясу, камилавку, крест, чётки и свечу… начинается богослужение. Слышу, как на ектении поминают раба Божиего Савву. Духовник после того, как я совлёк [с себя] мирскую одежду, берёт меня под руку… и подводит к царским вратам. Наместник Лавры архимандрит Ювеналий три раза меня спрашивает и роняет ножницы… После остригает мне волосы и даёт монашеское имя Симеон… Некоторые друзья даже плачут… А я по завершении святого чина был необычайно радостен».
Три раза дается в русской сказке возможность совершить ошибку или исправить ошибку. Или просто закинуть невод.
И третий раз – самый грандиозный.
Раз он в море закинул невод, —
Пришел невод с одною тиной.
Он в другой раз закинул невод, —
Пришел невод с травой морскою.
В третий раз закинул он невод, —
Пришел невод с одною рыбкой,
С непростою рыбкой, — золотою.
Три раза мы пытаемся вернуть кого-то или вернуться. Но нет. Ничего путного из этого не выйдет.
На розвальнях, уложенных соломой,
Едва прикрытые рогожей роковой,
От Воробьевых гор до церковки знакомой
Мы ехали огромною Москвой.
А в Угличе играют дети в бабки
И пахнет хлеб, оставленный в печи.
По улицам меня везут без шапки,
И теплятся в часовне три свечи.
Не три свечи горели, а три встречи —
Одну из них сам Бог благословил,
Четвертой не бывать, а Рим далече —
И никогда он Рима не любил.
Ныряли сани в черные ухабы,
И возвращался с гульбища народ.
Худые мужики и злые бабы
Переминались у ворот.
Сырая даль от птичьих стай чернела,
И связанные руки затекли;
Царевича везут, немеет страшно тело —
И рыжую солому подожгли.
(Осип Мандельштам)
Три раза я говорил тебе «я люблю тебя». Хотя можно было бы обойтись и одним.
В общем, три раза мы встречаем первое насекомое, перед тем как понимаем: «и точно весна». Хотя я уже сказал эти «три раза» раз пять. Еще бы парочку - и было бы другое магическое число: семь.
Но мы этого делать не будем.
...У меня на полке электрического камина (искусственный свет, искусственные тепло, искусственный треск, который уже года три не работает, впрочем, я и не включаю больше этот камин - стоит просто как полка для книг) лежит неизвестно откуда взявшийся Гессе. В какой редакции я подхватил эту книгу, уже не помню.
Открою ее.
И там: «Что ж, у каждого события своя магия, и на сей раз мое событие состояло в том, что наступающая весна, которую я, бродя по раскисшему лугу, слыша запахи земли и почек, уже остро и радостно почувствовал, теперь, в фортиссимо запаха бузины, сгустилась, усилилась, стала чувственно воспринимаемым символом, очарованием. Даже если бы это маленькое событие на том и кончилось, я, пожалуй, никогда бы уже не забыл этого запаха; нет, каждая новая встреча с ним, наверно, до самой старости будила бы во мне воспоминание о том первом разе, когда я осознал этот аромат».
Ну если уж Гессе «выпадает» на этой странице, где про весну, значит, она точно наступила. Значит, она точно тут.
