Радио "Стори FM"
Дмитрий Воденников: Мой ангел-олень

Дмитрий Воденников: Мой ангел-олень

Он был матовый, он был стеклянный, он висел на елке. Он был ангел.

- Подарите мне его! – сказал я, придя в гости.

- Нет, это невозможно, - ответили мне.

Не хватило мне моего обаяния, моих уверток, смешных собачьих прыжков, моего вернувшегося дара слова, чтоб мне его отдали. Я оставил его на праздничном столе, в окружении свечей и грязных тарелок. (При выходе меня обыскали, но мне было противно их недоверие. «Вот же, вот же он, на столе! – кричал я. – Не брал я вашего глупого ангела!»)

Вообще это был олень, но я говорю именно: ангел.

На разукрашенную елку

И на играющих детей

Сусальный ангел смотрит в щелку

Закрытых наглухо дверей.

Стеклянный матовый олень с большими изогнутыми рогами, олень-ангел, где ты теперь?

…Вообще удивительно, что у нас в праздничные новогодние дни ставят не березу, а елку. Ведь у восточных славян береза была самым почитаемым деревом. И неважно, что от восточных славян в нас уже мало, что осталось: намешались крови, примеси, сам небесный Гитлер в нас ничего не разберет – татарские крови, еврейские, греческие, русские, никакого арийства. Но всё-таки мы живем здесь и ставить должны в новогодние праздники не ель, а березу.

Единственное объяснение, что не поставишь же ты в дом или не нарядишь во дворе (в лесу, на поляне) совершенно голое дерево. «Ты также сбрасываешь платье, как роща сбрасывает листья». Вот березка и сбросила всё, стоит в декабре, дрожит своим белоствольным телом. А ель не дрожит. Она мохнатая, темная, древняя, как проклятие, неизменная. Это единственное для меня объяснение, почему украшать стали именно ее.

Кстати, ангелы постарались, если верить одной легенде, и тут.

В народном европейском апокрифе рассказывается, как в рождественскую ночь все растения отправились в Вифлеем, чтоб поклониться младенцу Иисусу. Первыми, понятно, успели пальмы (идти-то всего ничего). Потом подтянулись чужестранные болиголовы, буки, наша береза, магнолии, клены, дубы, эвкалипты, кедры – много их тогда пришло (прям бирнамский лес Шекспира или ожившие деревья из Толкиена), и никто не заметил, что где-то за их спинами (кстати, есть ли спины у деревьев?) поскрипывала маленькая елочка, пришедшая с далекого холодного севера. Так бы и стояла она, сирота сиротой, если бы вдруг ангелы не стали сталкивать звезды с неба. Звезды падали с небосвода, и все оседали на пышных мохнатых лапах елки-подростка. И вот она уже сияет блеском сотен звездных огней.

А по другой версии, когда те же ангелы пошли в лес, чтобы найти дерево Рождества, они сперва решили выбрать для этих целей могучий дуб. Но один ангел заупрямился: у дуба слишком твердая древесина. К тому же из него делают кресты для могил. «Тогда, может быть, давайте бук?» Но и тут всё не слава богу. Чем-то и он их не устроил. И береза в пролете, якобы потому что из ее ветвей делают бичи для порки, и ива (слишком много плачет), но тут они подошли к елке. «Ба! - сказали ангелы. – Это именно то, что нам нужно!» Вечнозелёное платье, симметричная форма и приятный запах. (Где-то в этот момент из чащи вышел не подаренный мне стеклянный олень и прислушался матовым ухом.) С той поры на Рождество всегда обряжают, как знатную покойницу, именно ель.

В коридоре больничном поставили ёлку. Она
И сама смущена, что попала в обитель страданий.
Всем больным стало хуже. Но всё же — канун Рождества.
Завтра кто-то дождётся известий, гостинцев, свиданий.

Вечно радуйся, Дево! Младенца Ты в ночь принесла.
Оснований других не оставлено для упований,
Но они так важны, так огромны, так несть им числа,
Что прощён и утешен безвестный затворник подвальный.

Даже здесь, в коридоре, где ёлка — причина для слёз
(Не хотели её, да сестра заносить повелела),
Сердце бьётся и слушает, и — раздалось, донеслось:
— Эй, очнитесь! Взгляните — восходит Звезда Вифлеема.

Это из стихотворения Ахмадулиной «Елка в больничном коридоре». Прямо про нас. Знали ли мы, ведали ли (увеличенный вдвое мягкий слог «ли»), что встретим всем миром этот Новый год и близлежащее православное рождество именно в огромном больничном коридоре? Конечно, не ведали, елочка, конечно, не знали. Но произошло всё понаписанному.

(Говорят, некоторые особо усердные христианские наставники на Руси эту елочную ежегодную народную забаву осуждали. Так, например, Трифон Вятский однажды такую наряженную елку «посек». «Обычай бо бе им, нечестивым по своей их поганской вере идольские жертвы творити под деревом ту стоящим, и всякой злобе начальник враг-Диавол вселися ту и обладаше деревом тем, мечту творя всяким злоказньством». Сорвал Трифон Вятский утварь бесовскую: серебро, золото, шёлк, платки, кожу. Растоптал ногами. Стояли прижухшие вотяки, смотрели в землю. Не знал ни Трифон, ни сконфуженные мужики и бабы, кто наблюдает за ними из зимней чащи – прозрачный, как стекло, матовый, как опал.)

Достоверно одно: воздыханье коровы в хлеву,
Поспешанье волхвов и неопытной Матери локоть,
Упасавшей Младенца с отметиной чудной во лбу.
Остальное — лишь вздор, затянувшейся лжи мимолётность.

Занимавшийся день был так слаб, неумел, неказист.
Цвет — был меньше, чем розовый: родом из робких, не резких.
Так на девичьей шее умеет мерцать аметист.
Все потупились, глянув на кроткий и жалобный крестик.

(Это всё из того же стихотворения Беллы Ахмадулиной.)

В больничном коридоре поставили елку, нарядили ее, повесили на нее шары, гирлянды, разноцветные лампочки – и на одной из веток висит мой не украденный, не подаренный мне, не пришедший ко мне из своего сказочного новогоднего зазеркалья мой ангел-олень.

Ангел-олень, а, ангел-олень, может, ты единственный, кто мог мне подарить в этот Новый год новое счастье?

Ладно, неважно.

Живи там себе. Без меня. Смотри, не разбейся.

фото: личный архив автора

Похожие публикации