Радио "Стори FM"
Теодор Амадей Гофман, великий сумасброд

Теодор Амадей Гофман, великий сумасброд

Автор: Владимир Вестерман

Эрнст Теодор Амадей Гофман давно вошел не только в мировой, но и в российский культурный обиход: еще в далеком 1836-м о нем писали в России:

«... мало ли штук делал он в жизнь свою; чем он не был: и юристом, и декоратором, и журналистом, и стенным живописцем. Отчего же не быть ему русским литератором?»

 

Пушкин только о нем и говорил

Действительно. Коль скоро Гофман прославился на весь мир, отчего же России отставать в этом вопросе?

Юрист В.Ф. Ленц объяснил, почему Гофман так быстро дошел до образованного русского читателя: «Фантастические сказки Гофмана в это самое время были переведены в Париже на французский язык и благодаря этому обстоятельству сделались известны в Петербурге. Тут во всем главную роль играл Париж. Пушкин только и говорил, что про Гофмана...»

А через полтора века Андрей Тарковский задумает «Гофманиану» - которую, впрочем, ему так и не дадут снять. Получается, Гофман - быть может, нехотя - стал «нашим всем», коль скоро уже два века мы к нему возвращаемся.

…В задуманном Тарковским фильме тема зеркала занимала его даже больше, чем Гофмана - многократное отражение в нем себя самого будто сигнализировало нам о мистической, иной, зазеркальной жизни. Жизни души, витающей в горних пределах гофмановской барочной фантазии.

Гофман, как вы знаете, «спровоцировал» и другого национального русского гения, Чайковского Петра Ильича, создавшего по мотивам «Щелкунчика» изысканный виртуозный балет, билеты на который в «Большой» до сих пор достигают астрономических цифр с пятью нулями. В этом блистательно -утонченном представлении речь конечно, не о человечках-щипцах для раскалывания орехов, здесь обыденность преобразовывается как в прелестном детском сне, чудодейственной фантасмагории - недаром это любимый спектакль детей. Эти игрушечно-изящные сражения кукол с мышиной армией, не говоря уже о «Бале цветов», торжествующей кульминации фантастического по красоте спектакля. Богатые люди до сих пор дарят своим детям билеты на «Щелкунчик», а под Новый год цены взлетают до потолка.

И так уже более ста лет – «Щелкунчика» видели много поколений детей и взрослых.

 

Гофман, Герцен и другие

В 1836-м Герцен написал вдохновенную статью «Гофман», напечатанную в журнале «Телескоп» - это была, как выяснилось, вообще его первая публикация:

«Всякий божий день являлся поздно вечером какой-то человек в один винный погреб в Берлине; пил одну бутылку за другой и сидел до рассвета. Но не воображайте обыкновенного пьяницу, нет! Чем более он пил, тем выше парила его фантазия, тем ярче, тем пламеннее изливался юмор на все окружающее, тем обильнее вспыхивали остроты. Его странности, постоянство посещений, его литературная и музыкальная слава привлекали целый круг обожателей в питейный дом, и когда иностранец приезжал в Берлин, его вели к Люттеру и Вагнеру, показывали непременного члена и говорили: «Вот наш сумасбродный Гофман».

Немецкая писательница Гонц-Годин, знавшая Гофмана лично, рассказывала, что навсегда запомнила его как

«маленького человечка, вечно ходившего в одном и том же поношенном, хотя и хорошего покроя, фраке коричнево-каштанового цвета, редко расстававшегося даже на улице с короткой трубкой, из которой он выпускал густые облака дыма, жившего в крошечной комнатенке и обладавшего при этом столь саркастическим юмором».

В нашем сознании он тоже закрепился как чудак и сумасброд, обладающий даром убийственного сарказма. Гофман, который любил записывать свои сны, каким-то волшебным образом проник и в наше коллективное подсознание, где в одном из потаенных его уголков - что, может, не сразу отзовется, - так и живет Щелкунчик и Король, живут все персонажи Гофманианы.

 

Воззрения кота Мурра

…Саркастические «житейские воззрения» кота Мурра вот уже два столетия просятся на язык в ситуации наблюдения над нравами, услужливо предлагая цитату:

«Есть вещи в природе, позволяющие постичь, отчего наша душа, прикованная к тирану, именуемому телом, вынуждена жертвовать ради него своей свободой. Под этими вещами я разумею преимущественно лакомую манную кашу, сваренную на молоке и приправленную маслом и сахаром, равно как и широкую, плотно набитую конским волосом подушку».

Не говоря уже о компонентах фантастического настоя «Эликсиров сатаны»:

«На земле глупость — подлинная повелительница умов. А рассудок — только ее ленивый наместник, и ему нет дела до того, что творится за пределами королевства».

Или вот – сатира, быть может, не столь разящая, как у Свифта, но в своем роде тоже беспощадная:

«…были, например, молодые люди, которые от всего приходили в величайший энтузиазм и разливались кипучим потоком самого пышного красноречия. Среди них красивее и мудренее всего выражались молодые поэты, преисполненные фантазии и гениальности, и обожаемые преимущественно дамами. В одном ряду с ними стояли женщины-писательницы, которые, как говорится, хозяйничали, будто у себя дома, в самых что ни на есть глубинах бытия, во всех тончайших философских проблемах и отношениях социальной жизни…»

Или такое соображение:

«При самых красноречивых разглагольствованиях их об искусстве, науке, вообще о высших вопросах жизни, эти нервные нити не только не проникали вглубь мозга, но, напротив, развивались в обратном направлении, так что не могло быть и речи о ясном распознании их мыслей».

Оригинальному гению Эрнста Теодора Амадея Гофмана поклонялись такие выдающиеся люди, как Пушкин, Гоголь, А.К. Толстой, Аксаков, Достоевский, Андрей Белый, Булгаков, Катаев, Олеша, Окуджава, чуть пораньше - «Серапионовы братья» и далее - сквозь весь ХХ век и уже ХХI тоже.

К тому же Гофман, родившийся еще в XVIII столетии, всегда актуален – сумасбродства его оказались пророческими. Да и человек, как выяснилось, не меняется или меняется столь мало, что прозрения Свифта или Гофмана всегда как нельзя более кстати: все эти «песочные люди», «повелители блох» и «неравновеликие цинноберы» и сегодня среди нас. Как и йеху, тупоконечники и остроконечники.

 

Гофман и партократы

Недаром он – даже спустя века - бесил «партократов» от культуры, чиновничье сословие: видимо, в уродливых гофмановских персонажах они узнавали себя, как когда-то убийца, брат отравленного короля, узнал себя в гамлетовском спектакле.

А уж в Крошке Цахесе – точно. Этот мелкий бес, омерзительно кривляющийся, уродливый, фальшиво-суетливый, увертливый и уклоняющийся, был похож на партийца сталинского разлива тов. Жданова – хотя он, в отличие от мелкого беса Цахеса, отличался крупными габаритами, был внушительным и мордатым. Эдакий Цахес от культуры, профессиональный гонитель свободы, враг искусства, вечный как само Зло, задолго до своего рождения был утоплен волею Гофмана в фекалиях (на самом деле в фекалиях в нашей «стране наоборот» утопили Мейерхольда):

«Мой всемилостивый повелитель! Если бы я должен был довольствоваться только видимой поверхностью явлений, то я мог бы сказать, что министр скончался от полного отсутствия дыхания, а это отсутствие дыхания произошло от невозможности дышать, каковая невозможность, в свою очередь, произведена стихией, гумором, той жидкостью, в которую низвергся министр. Я бы мог сказать, что, таким образом, министр умер гумористической смертью».

 

Великая тайна Гофмана

…Гофман же, при всем невероятном обилии литературы о нем, по-прежнему не совсем «видимая поверхность явления». Глубина его - карнавальная, масочная, многоликая, многоголосая, многоцветная, невероятная и …непознаваемая. Читать его легко, он возбуждает вашу фантазию, вызывает чистое наслаждение – но что за этим стоит?

Иногда решительно непонятно.

Мы вроде как и знаем, что в жизни бывает всё и даже более того, но Гофман берет еще больший пласт, причем несопоставимо больший, чем любое «всё», любой, самый что ни на есть обширный жизненный опыт.

Он первым из позднейших немецких романтиков догадался, что бывают не только заоблачные высоты и райские кущи, но и вещи смешные, граничащие с низкими истинами. И не только смешные, смехотворные, но и зловещие, пугающие…

Даже забота о детях, этих «цветах жизни», свойственная поздним немецким романтикам, у Гофмана порой доходит до сатиры:

«Дети, делайте все, что хотите! Женитесь, любите друг друга, голодайте вместе, потому что в приданое Кандиде я не дам ни гроша!».

Бедный, снимающий крошечную каморку выпивоха, вынужденный посещать постылую службу, эдакий Акакий Акакиевич наизнанку, в душе которого вместо смирения роились фантастические миры, целый сонм образов. Люто ненавидевший свою юридическую службу, вынужденный тяжко зарабатывать на сносную жизнь - чтобы хоть на выпивку хватало в его любимом погребке, где он обычно сидел до рассвета. Он записывал снедавшие его фантазии рано утром, вернувшись в свою каморку, – как и Кафка, он жил только на бумаге, где его веселье, сатира, его детская радость, переполнявшая его при виде белого листа бумаги, так и били через край. И если Кафка, скажем, шел к своему письменному столу как на Голгофу (свидетельствует он сам), то Гофман – потирая руки – вот он, момент полного владения миром.   

Эрнст Теодор Людвиг Гофман свое третье имя сменил в честь величайшего в мире Амадея – Моцарта. Сам он с детства играл на скрипке, органе, арфе, гитаре и еще на многих инструментах. Рисовал примерно с шестилетнего возраста, был и художником, и композитором, но больше (помимо писательского таланта) все же композитором:

«С тех пор, как я пишу музыку, мне удается забывать все свои заботы, весь мир. Потому что тот мир, который возникает из тысячи звуков в моей комнате, под моими пальцами, несовместим ни с чем, что находится за его пределами».

Будучи разнообразно одаренным, он тем не менее предчувствовал, что его главная стезя – литература.

И сам предсказал себе это, повторяя как заклинание:

«Вскоре должно случиться что-то великое - из хаоса должно выйти какое-то произведение искусства. Будет ли это книга, опера или картина — quod diis placebit (“что будет богам угодно”)».

Именно эти строки он напишет своему другу Гиппелю в феврале 1804 года. А через девять лет, в 1813-м, в письме другому другу, Кунцу:

«Неудивительно, что в наше мрачное, злосчастное время, когда человек едва перебивается со дня на день и еще должен этому радоваться, писательство так увлекло меня – мне кажется, будто передо мной открылось чудесное царство, которое рождается из моего внутреннего мира и, обретая плоть, отделяет меня от мира внешнего».

А ведь это были времена наполеоновских войн, и соотечественники Гофмана раздражались, что этот странный человек социально пассивен - никого не бросается спасать, не патриотичен, не рвется в бой, а всё сочиняет какие-то странные фантастические истории.

Хотя Бонапарта он, разумеется, ненавидел.

 

Женщины

Что же касается женщин (читателю всегда интересно понять великую личность во всем ее объеме, так что не обессудьте), то Гофман был к тому же еще и влюбчивым, а не только пропойцей и фантазером, вечно погруженным в свои видения. Еще в ранней юности они с другом Гиппелем прорыли подземный ход в женское учебное заведение, однако охранники ход завалили. Тогда изобретательные друзья запустили воздушный шар с вином в корзине прямо во двор женской гимназии, но эта затея тоже провалилась: возмущенные охранники долго гнались за двумя озорниками.

В возрасте значительно более зрелом Гофман влюбился в тринадцатилетнюю девочку (нравы тогда были другие, и в 13 замуж выдавали), затем - в семнадцатилетнюю, которую расчетливая мать выдала замуж за богатого купца, а в конце концов женился на кротчайшей Михалине Рорер-Тжшиньской, стойко переносившей все его странности и чудачества, его постоянное безденежье, с которым он сражался всю жизнь. Вечную нищету он смог победить лишь на пороге ухода в вечность, когда опомнившиеся издатели стали буквально выхватывать из его рук все им написанное, в знак благодарности присылая ему французское вино ящиками.

Очень вовремя, кстати. Гофман был счастлив: «Добросовестный музыкант, чтобы сочинить оперетку, должен пить шампанское, в нем найдет он игривую и легкую веселость, нужную для этого жанра. Религиозная музыка требует рейнвейна или юрансонского вина. Как в основе всех глубоких мыслей, в них есть опьяняющая горечь, но при создании героической музыки нельзя обойтись без бургундского: в нем настоящий пыл и патриотическое увлечение».

Выпить он был точно не дурак, придавая вину мифологические свойства. И не только вину, но и другим, ныне недоступным нам напиткам, «снятым с производства», - теперь мы можем только мечтать о них, выискивая их описания в старинных книгах. Сам Гофман не чурался изучать различные рецепты приготовления пунша и других зелий, более редких.

Интересный был «алкоголик» Гофман - из тех, кто лишь обостряет свое внутреннее зрение, будучи под газом. Ежевечерне напивавшийся, он уже почти два века оказывает такое воздействие на мировую литературу, что иному трезвому не под силу.

 

Угловое окно

Один из последних рассказов Гофмана, из-за поражения спинного мозга «лишившегося употребления ног», назывался «Угловое окно».

Тяжелой болезни, параличу, предшествовали вызовы в суд на допрос: против Гофмана завели дело за неуважение к чиновничеству, за насмешки над правящим классом.

Умер он в 46, успев (несмотря на презрение к юриспруденции), стать блестящим юристом, выдающимся композитором и великим писателем.

…Уже парализованного, его подносили к окну, и он рассматривал проходивших внизу людей.

Неугасающим взором великого художника, более всего ненавидевшего обыденность, пошлость, банальность, недобрым смехом высмеивавшего своего героя-филистера и полагавшего пустоту человеческой души самым ужасным явлением на всем божьем свете…    

фото: Topfoto/FOTODOM

Похожие публикации

  • Бургундское к Рождеству
    Бургундское к Рождеству
    Детство будущего великого сказочника Эрнста Теодора Гофмана не обошлось без потерь и надломов. Что только закалило его и заострило взгляд: даже в обычном он научился находить источники вдохновения. Как, к примеру, в самом затрапезном горшке…
  • Рыбы и куры
    Рыбы и куры
    «Кика был городским сумасшедшим. Он был любимцем города Тбилиси», – сказал Ираклий Квирикадзе, но написал рассказ не о нём, а о рыбах и курах
  •  Антимедведь
    Антимедведь
    В ожидании, как разрешится интрига, получит Леонардо Ди Каприо «Оскар» за мужскую роль или не получит, Ираклий Квирикадзе рассказывает свои истории про медведей